«Я не помню времени, когда бы не писал»: интервью с поэтом и педагогом Евгением Клюевым

Известие о смерти известного российского писателя, драматурга, поэта, журналиста, педагога Евгения Клюева, скоропостижно скончавшегося 9 мая, застало врасплох. Когда уходят люди – это всегда печально. Потеря человека такого масштаба – это не просто грусть, а трагедия, с которой сложно смириться.

Интервью, которое называлось «Чай втроем, или Между двух стульев», было написано несколько лет назад. С Евгением Клюевым на тот момент мы были незнакомы, хотя круг общих друзей оказался достаточно широким. О встрече с именитым прозаиком, драматургом, поэтом, переводчиком, художником, журналистом, ученым-лингвистом, педагогом – мечтала давно, мысленно представляя, как это будет наяву.

И о чае втроем, между двух стульев, грезила с незапамятных времен. Безумие, связанное с бытовым неудобством, вполне объяснимо, ведь зависнуть в воздухе я мечтала не просто так, а рядом со знаменитым сказочником, живущим на родине другого знаменитого сказочника, и его мамой, ставшей причиной появления на свет замечательного сказочника, составившего конкуренцию другому замечательному сказочнику.

Поверьте, чай – дело вторичное, но кто же откажет себе в удовольствии разделить трапезу с гениальным писателем, произведения которого несколько десятилетий будоражат воображение читающей, при этом еще и думающей публики. Моя сверхзадача заключалась в попытке понять, как стать звездой такого масштаба.

Улицы нашего города (речь идет о Твери, где Клюев родился в 1954 году, а я с семьей оказалась в начале двадцатого столетия), во всяком случае, те, что по причине возраста забывчивостью не страдают, знают поступь его шагов. Впрочем, забыть о себе он не дает, наведываясь на малую родину с завидной регулярностью – в уютном доме, летом утопающем в зелени, зимой окруженном белыми сугробами, обитает его матушка Людмила Германовна, ставшая центром притяжения для друзей Евгения Васильевича, а их у него немало.

Такую сторону этикета, как отчество, по умолчанию мы сразу забыли. И не потому, что в силу возраста могли бы когда-то, в далеком детстве, стучать ведерками в одной песочнице. С Евгением было настолько комфортно, что через несколько минут общения я забыла, что никогда доселе с ним не пересекалась. Свой среди своих. Среди чужих – тоже. Впрочем, для Клюева, космополита, человека мира, чужих не существует. Априори.

Принц датский. Из Твери

Утонченные манеры, природная деликатность, приятная внешность – именно таким я и представляла писателя, чьи книги (хорошие и разные) издаются-переиздаются большими тиражами, а пьесы прописались на сцене Российского академического молодежного театра в Москве и почти десятка театров в других городах и странах.

…В доме тем временем вкусно пахнет пирогами с малиной и смородиной, капустой и картошкой, на запах которых многие местные знаменитости нередко сбегаются, словно коты на валерьянку. Людмила Германовна хлопочет, разливая ароматный чай, а мысли плавно растекаются по блюдцу, категорически отказываясь от серьезных тем. Плывем по течению. В кресле, между прочим.

– Евгений, о вас ходит невероятное количество слухов. Где правда, а где вымысел, понять сложно. Например, прочитала в Интернете такую чепуху: «Отец, Василий Михайлович, был старше матери, Людмилы Германовны, на 70 лет, в то время как мать была старше отца только на 58 лет». Услышав, что мне предстоит увидеться с вами, просили узнать, для чего это вы в студенческие годы носили очки с разноцветными стеклами. Ради эпатажа, или теория абсурда уже тогда бегала за вами по пятам?

– Слухи, связанные с возрастом родителей, – это анекдот, который я сам и придумал. Разноцветные стекла? (На миг задумался). Нет, это неправда, а вот что у меня было, так это редкие по тем временам очки со стеклами зелено-голубого цвета. Мама привезла их из Польши, поскольку понимала, что надо соответствовать ожиданиям. Это было сразу после хиппиевских времен, молодежь в Твери к подобным артефактам относилась серьезно. Человеку полагалось иметь не вполне новые джинсы, то есть они должны были производить впечатление старых, ленноновские очки, они у меня были, и я очень этим гордился. Но разноцветных стекол, огорчу… (улыбается).

Действительно, так рождаются мифы, причем часто на ходу. Во время одной из встреч с читателями в библиотеке имени Горького я рассказал о книжке «Цыпленок для супа», ее много лет назад опубликовало московское издательство «Рипол-Классик». Когда у меня начиналось сотрудничество с этим издательством, оно выпустило в серии «Психологический бестселлер» мой учебник «Речевая коммуникация», который разошелся по разным концам России, друзья говорят, что по нему занимаются во многих вузах нашей страны.

А потом мне сказали: давайте мы еще опубликуем сказки. Я обрадовался, ой, сказки, чудесно. Когда же увидел мою вторую в «Риполе» книгу с огромным подзаголовком «Психологические сказки взрослым и детям», остолбенел: хуже этого подзаголовка для художественного текста представить невозможно, это для него прямой путь в могилу. На встрече с читателями Твери я и рассказал эту историю. Вечером слушаю один из местных телеканалов, и там сообщают: Клюев, дескать, считает, что лучше всего называть его сказки психологическими сказками для детей и взрослых! Так вот и возникают легенды.

– Интересно, как сложилась судьба этой книги?

– Судьба у нее, конечно же, странная, ее купили не те люди, она была выставлена не в тех отделах. А ведь издавалась она, как и всякая книга, чтобы найти именно своего читателя. Сейчас ее уже нет в продаже, но покупалась книжка, помнится, медленно. Между тем она была первой книжкой сказок, у меня ведь публикации сказок начались с издания на английском.

В издательстве «Радуга» задумали в конце восьмидесятых серию моих сказок на четырех языках: английском, немецком, французском и русском. Начали с английского, книжка была очень хорошо переведена, вышла с симпатичными иллюстрациями. Она рассылалась по англоязычным странам, в России ее как бы и не было, никто о ней ничего не знал. У меня долгое время хранился единственный экземпляр, который я потом потерял, и тогда главный редактор издательства подарил мне свой. Мне долго казалось, что книга вышла всего в двух экземплярах (смеется) – для меня и главного редактора, но, как выяснилось позднее, по ней занимались английским языком за пределами страны.

Английское издание тогда, к сожалению, так и осталось единственным, поскольку выжить в новой экономической ситуации «Радуге» так и не удалось, хотя это было одно из крупнейших издательств советской эпохи. А мое негодование по поводу «психологических сказок», не скрою, держалось какое-то время, но, слава Богу, не повлияло на остальные мои издательские проекты, потому что сразу после «Цыпленка для супа» начали выходить другие сказки, в том числе и книга «Сказки на всякий случай», которую я проиллюстрировал сам.

– Скажите, Евгений, откуда вы такой талантливый?

– Еще надо, чтобы я согласился с этой характеристикой.

– Правда, когда вы обнаружили в себе …

– Да ведь я ничего, собственно, в себе и не обнаруживал. Просто всю жизнь работал и писал, причем, когда я говорю всю жизнь, имеется в виду достаточно большой временной захват. То есть я не помню времени, когда бы я не писал.

– Захожу с другой стороны. Когда вы поняли, что не писать не можете?

– В детстве, в 12–13 лет. Очень долго писал только стихи и ничего больше, в 18, может быть,  в 19 лет к этому стали добавляться научные работы, я тогда писал много лингвистических статей. Это то, чем занимался до очень-очень-очень преклонного, так скажем, возраста. Прозу начал писать сравнительно поздно, не будучи к этому готовым никак. Первый роман «Книга теней» был написан после смерти моего педагога Романа Робертовича Гельгардта, это был скорее такой терапевтический прием по отношению к себе самому. Я решил, что, если начну писать, мне будет менее тяжело пережить утрату, поскольку Роман Робертович очень много значил для меня, моей семьи, мамы-папы.

– Какое у вас было детство?

– Просто безупречное. Мне повезло родиться в очень хорошей среде, в такой… как бы изолированной от мира. Для меня детство – это прежде всего мама. Моя мама – человек, который занимался своим ребенком. Сейчас многие ищут ответ на вопрос, как создать у ребенка впечатление о счастливом детстве. Я знаю ответ и знаю, как сделать детство ребенка счастливым. Ребенком надо просто заниматься, и мама мною занималась. Она была всегда во всех средах, начиная с детского сада, где перезнакомилась со всеми моими друзьями и стала их подругой. В школе она знала не только всех моих одноклассников, но и учителей, взаимодействуя с ними беспрестанно. Она знала всех в университете и всех после университета. Она знает всех в Дании, где я живу и работаю в Лингвистическом центре с 1996 года, и часто люди звонят ей, а не мне.

Мама человек творческий и всю свою жизнь интересовалась всякими гуманитарностями. Поэтому я помню свое детство как детство, полное книг, чтения непрерывного. Я помню тогдашний мамин голос: этим голосом для меня прочитана вся детская и вся классическая русская литература. Ее же голосом прочитаны и какие-то серьезные вещи вроде «Анны Карениной» и «Дон-Кихота». Зачем она мне их читала в таком юном возрасте, сказать сложно. Но, видимо, интерес к соответствующей области жизни у меня уже был, и формировался он именно благодаря маме.

Кроме того, она постоянно поющий человек, очень музыкальный, от нее у меня бесконечная любовь к музыке. В детстве у меня были частные преподаватели музыки и английского языка. Я не знаю, как мама с этим справлялась, мы не относились к богатым семьям. Тем не менее родители находили средства, чтобы дать мне то, что мне тогда было необходимо.

– А что вы сами любили слушать в исполнении Людмилы Германовны?

– Стихи. Мама читала их чаще, чем что бы то ни было другое. Если вдруг начать все делить на проценты, это странно, но тем не менее возможно, то 90 процентов из того, что я слышал в детстве, были стихи. Это была детская и русская классическая поэзия. Словом, я рос на поэзии. Может, поэтому я долгое время писал стихи, не предполагая, что вообще могу и буду писать что-либо другое. Были периоды, когда писал по стихотворению в день.

– Сейчас мама в числе ваших читателей?

– Мама не совсем мой читатель, она не очень погружается в мои прозаические вещи, и то, что она читает, – это стихи. Поэтому, когда несколько лет назад вышла книга «Зеленая земля», где собрана какая-то часть моих стихов, она стала настольной книгой мамы. Она ее читает с утра до ночи. У нее там бешеное количество закладок, каких-то пометок. То есть я для нее – в этом, но не в прозе. Многое из того, что я пишу, ей представляется и трудным, и неинтересным, и неправильным в общем-то.

– А как вы относитесь к тому, что вас постоянно с кем-то сравнивают – то с Булгаковым, то с Андерсеном, то с Кэрроллом, то с Хармсом?

– Я к этому уже привык. Видимо, это необходимо людям. Когда перед нами появляется некий новый текст, нам необходимо встроить его в какую-то группу. Я не всегда вижу основания для подобного рода сопоставлений. Но вот что любопытно: соответствующие механизмы работают и в моем подсознании.
Когда я впервые увидел спектакль по моей пьесе «Думайте о нас», который сейчас идет в РАМТе, был в восторге от некоторых режиссерских ходов. И я сказал тогда режиссеру Владимиру Богатыреву: «Я видел на сцене подлинного Феллини». Он даже несколько обиделся и ответил: «А меня ты не увидел?»

И я понял, что на уровне оценок чужих текстов, чужих дел веду себя так же, как другие люди. Мы все постоянно что-то или кого-то сравниваем. Другое дело, когда тебя сравнивают с такими не похожими друг на друга авторами: тут, как правило, выясняется, что оснований для сравнения нет, поскольку я не могу быть похожим на стольких писателей сразу! В результате объединения разных стилистических манер рождаются монстры. Когда я писал те самые анекдоты, о которых вы меня спросили вначале, то обозначил это следующим образом: «Глядя в зеркало, Клюев обычно недоумевал, как все эти – такие разные! – люди могут сочетаться в одном образе, и громко плакал от такого своего уродства». Словом, я не очень серьезно к сравнениям отношусь, тем не менее, когда меня сравнивают с такими хорошими людьми, говорю себе: в такой компании быть просто приятно.

От автора. Наш разговор с Евгением Клюевым продолжался долго, расставаться с ним и с Людмилой Германовной не хотелось. Договорились, что наша встреча не последняя, ведь тем для бесед – множество. Так и случилось, мы виделись (или старались это сделать), каждый раз, когда пути-дороги приводили Клюева в родную Тверь, к маме, которую он любил до самозабвения, и друзьям. И рассказывали об этом.

Еще немного о Евгении Клюеве, которого называли русским Андерсеном

Евгений Васильевич Клюев родился в Калинине (Твери) 3 января 1954 года. Окончил филологический факультет Калининского университета. Позднее – аспирантуру при факультете журналистики МГУ. Доктор филологических наук, ученый-лингвист. В начале 90-х годов прошлого столетия работал главным редактором газет «Литература», «Миссия». С 1993 по 1996 гг. был деканом факультета журналистики Университета Российской академии образования. В 1996 году уехал в Данию – заниматься научной деятельностью, думая, что это ненадолго. Но работа оказалась настолько интересной, что он решил остаться. Работал в Копенгагене, преподавал датский язык в Лингвистическом центре.

Он – автор нескольких учебников для вузов, знаменитых романов «Между двух стульев», «Книга теней» (номинирован на премию Букера, 1997), «Андерманир штук» (финалист Национальной литературной премии «Большая книга», 2010) и многих других изданий, которых оказалось более сорока. Сказки Клюева были включены в школьные хрестоматии.

Спектакль РАМТ «Сказки на всякий случай» стал обладателем целого ряда престижных премий. Книга «Сказки на всякий случай» получила премию «Серебряная Литера». В 2012 году Клюев стал лауреатом Русской премии.

Его произведения неоднократно переводили на английский, немецкий, датский и польский языки. Он и сам занимался переводами. «Алиса в стране чудес» в изложении Евгения Клюева, по мнению специалистов, является вершиной творчества, а самого писателя сочли соавтором Льюиса. В Дании его называли русским Андерсеном. А в России – в шутку – принцем датским.

11 мая в Московском театре юного зрителя, с которым Евгения Васильевича связывала многолетняя дружба, показали спектакль «Вальс простого карандаша», поставленный по его сказкам.