Вместе с Крупской…

Чиновники бывают разными, наверное, потому, что в управленческие структуры они приходят с разным жизненным багажом. В Министерстве образования собираются только те, кто приобрел педагогический опыт, кто работал в том или ином учебном заведении. Только эти люди имеют право руководить педагогами. Чем больше опыт, чем труднее было то учебное заведение, где трудились нынешние чиновники, тем успешнее складывается их карьера. В этом смысле примером может послужить биография первой красавицы Наркомпроса Валентины Павловны Ягунковой, которая в трудные военные и послевоенные годы возглавляла в министерстве главное управление педагогических училищ. Недавно Валентине Павловне исполнился 91 год, но память у нее отличная: все помнит, потому что работа в “штабе отрасли” была самым счастливым временем ее жизни, но и самым трудным.

Выпускница девятилетней Моршанской школы, которая по фамилии ее директора называлась Пашковской, Валентина Ягункова хотела быть учительницей. Во-первых, походить на тех учителей, которые ее учили. Дело в том, что когда-то, до революции, школа была гимназией, учителя гимназические стали школьными, преподавали так, как учили гимназистов. Во-вторых, школа имела классы с педагогическим уклоном. Но готовили в них не только педагогов, но и педагогов-политпросветработников. Например, Вале выдали документ, позволяющий работать библиотекарем, избачом, заведующей клубом.
Шел 1929 год, Вале не исполнилось еще восемнадцати лет, и на работу ее не брали. Не потому, что молода и неопытна, просто учителя никому не требовались. Валя посылала запросы во все концы Моршанского уезда, но в ответ приходили сплошные отказы. Инспектор по школам, который с сочувствием наблюдал за поисками, частенько спрашивал: “А что ты умеешь? Сможешь ли преподавать, хватит ли знаний?”. Валя отвечала: “Нет”, потому что и в самом деле не была уверена в своих силах. Наверное, поэтому в результате решила не ждать попусту и напросилась на учебу к учительнице начальных классов Клавдии Васильевне Замляницыной. В Моршанске и его окрестностях слыла Клавдия Васильевна педагогом-новатором, у нее был свой метод обучения детей грамоте, чтению. Валя прилежно ходила на уроки к наставнице, постигала трудную науку преподавания и радовалась, что, оказывается, можно очень просто работать с детьми.
А тут грянул всеобуч, вмиг потребовались учителя, и в большом количестве, посыпались приглашения из тех мест, куда когда-то Валя направляла свои письма-просьбы. Выбрала же она самое первое и выехала в Земетчинский район. Прямого сообщения тогда не было, в Моршанске мама посадила дочь в поезд, помогла погрузить железную кровать, перину, небольшой чемодан с вещами, коробку с книгами. Валя с немалой тревогой думала о предстоящей пересадке в Воронцове-Дашкове, но там нашлись добрые люди, помогли выгрузиться, потом сесть в поезд. Помогали все, едва заслышав о том, что она молодая учительница, которая едет на работу в сельскую школу.
В Земетчине Валю встречали представители райисполкома, в райисполкоме, куда ее привезли, было много народу, все получали направления в школы. Оказалось, что из всех направляемых, знания и кое-какой опыт были только у Вали. Наверное, поэтому ее и отправили в деревеньку с названием Ольховка.
Ольховка была еще тем глухим углом, так называемыми выселками, куда отселялись взрослые дети, не желавшие жить одним хозяйством с родителями. Дома строили вольно, на большом расстоянии один от другого, в стороне жили несколько семей, сплошь больных сифилисом. Деревня с ними не общалась, но и не гнала прочь.
На постой учительницу взяла молодая семья, в которой было трое детей. Отгородили в общей комнате чулан, поставили кровать, стол, стул. Зарплаты – 56 рублей – хватало на то, чтобы заплатить за квартиру, покупать у хозяев молоко, а в лавке керосин и пшено. Большая часть зарплаты оставалась, потому что тратить деньги было не на что. Утром Валя варила на своей керосинке пшенную кашу, хозяева наливали ей большую чашку сладкого чая, и, подхватив книжки, она отправлялась в школу. Впрочем, школы как таковой в селе не было.
Один из богатых крестьян, вдовец, сдавал обществу одну из двух комнат в своем большом новом доме. Тут и занимались сразу три класса, ребята в возрасте от семи до двенадцати лет. Ребята были способные, красивые, правда, выговорить имя-отчество учительницы не могли и называли ее “Ливентина Павловна”. Они старались помочь учительнице во всем, по очереди дежурили “по звонкам” – звонили в колокольчик по команде Валентины Павловны. Одно было плохо – матом ругались постоянно и не видели в том ничего криминального. С этим учительница боролась весьма успешно, пообещав, что будет выгонять из школы тех, кто произнесет нехорошее слово. Помогла угроза, потому что детям в школе нравилось, и учительницу они уважали, любили, хотя вид у нее, как вспоминает сама Валентина Павловна, был немного странным. Ходила она в старой прабабушкиной плюшевой шубе до пят на лисьем меху. Мех отлетал клочьями, и детям приходилось каждый день собирать по классу и с плеч учительницы.
Год пробежал незаметно, и тут началась коллективизация. Собрания каждый день, каждый день скандалы, драки, жестокий мордобой. В деревню приезжали агитаторы, уполномоченные, но главными людьми были в каждой деревне учителя. Им подробно объяснили, что они проводники политики партии и государства, а потому отвечают за коллективизацию в первую голову. Крестьяне же в Ольховке охотно объединялись в товарищества по обработке земли, но отдавать свое имущество, скот, плуги не хотели. А учителя были в ужасе, потому что ретивые уполномоченные требовали обобществлять даже кур.
Однажды ночью хозяин, у которого квартировала Валентина Павловна, поймал мужика с ножом, который пытался влезть к учительнице через окно чуланчика. Мужика скрутили, отвели в сельсовет, а потом отвезли в район. В районе решили, что оставаться в селе для учительницы опасно, и перевели на работу в небольшой городок неподалеку, потом, когда в большом районном центре Раево открылась МТС, отправили туда. В Раеве было аж четыре школы, поэтому уже опытная учительница Ягункова стала преподавателем русского языка и литературы в одной из них, в семилетке. А еще она на курсах трактористов учила их читать, вечером в избе-читальне учила грамоте взрослых. Молодая учительница набиралась опыта, делилась им с коллегами на собраниях, совещаниях, но остро ощущала недостаток знаний. В ответ на ее просьбы послать на учебу долго отвечали отказом – терять такую учительницу район не хотел. Но в конце концов Валентина своего добилась – ей дали в райкоме комсомола направление в Москву.
Жить в Москве было не у кого, на то, чтобы снять комнату или даже угол, денег тоже не было. Но Валентина не унывала, поселилась в Подольске у тетки и пошла в Московский горком комсомола. Там ее спросили, кем хочет стать, порадовались, что мечтает о том, чтобы стать учительницей, но по разнарядке было только одно место – в Московском геологоразведочном институте. Но Валя и тут не унывала: во-первых, у нее был один хороший знакомый, который как раз учился здесь, в этом институте, а теперь работал в геологической партии где-то на Севере, такой человек не мог выбрать плохую профессию. Во-вторых, надо было начать учебу, а потом, осмотревшись, уже что-то менять в своей жизни. В МГРИ нужно было сдавать экзамены, тетка нашла в Подольске репетитора, который так подготовил ученицу, что сдала она экзамены на все пятерки. Проучилась четыре месяца, измучилась основательно, каждый день приезжая на занятия из Подольска (у МГРИ не было своего общежития) в Москву, и тут услышала, что Академия коммунистического воспитания имени Н.Крупской объявляет целевой набор партийцев и комсомольцев для обучения профессии педагога. Валентина тут же забрала документы из МГРИ и отправилась в академию, куда ее приняли в виде исключения без всяких экзаменов, зачтя оценки прежних экзаменов в институте. И началась у Ягунковой совершенно замечательная жизнь. Стипендия была по тем временам небольшая – 3 рубля в месяц. Но было общежитие, где утром и в обед студентов кормили бесплатно, а вечером можно было за копейки купить винегрет в буфете и съесть его с хлебом, оставшимся от завтрака, запивая бесплатным сладким чаем. Правда, через год академию перевели в Ленинград и там жизнь была победнее, но Валя не обращала внимания на все трудности, она училась отлично и на распределении уже могла выбирать место будущей работы. Но выбор ей сделать не дали. Из Москвы приехал на распределение Женя Корюков, секретарь комсомольской организации Наркомпроса и сотрудник главка педучилищ. Он-то и потребовал направить отличницу на работу в этот главк. Ей предстояло стать инспектором по делам учащихся, а это значило, что придется разбирать конфликты, отстаивать права молодежи. Про зарплату Валя не спросила – это было не принято, но понимала, что больших денег не будут платить.
Приказ о ее приеме на работу подписал тогдашний министр Бубнов, а на следующий день его уже арестовали, судили и расстреляли. Вообще министров за двенадцать лет работы в Наркомпросе Валентина Павловна видела множество. Она уезжала в командировки, приезжала в Москву, а руководители ведомства менялись как перчатки. Впрочем, она с ними никаких дел поначалу не имела, а потому их смену остро не переживала. Ей было все равно, кто руководит отраслью, она делала свою работу и любила ее.
Но один человек в Наркомпросе интересовал ее чрезвычайно. Это была Надежда Константиновна Крупская. Она бывала на работе нечасто, много болела, но когда появлялась – тихая, скромная, всегда в темном, в длинной до полу юбке, с сильными стеклами в очках, с волосами, расчесанными на прямой пробор, – все замирали при встрече с ней. Считалось особой честью сделать что-нибудь для Крупской. Однажды Валентине удалось проводить ее, когда Надежда Константиновна хотела уйти с коллегии, и потом долго радовалась, что смогла быть ей полезной. Она даже говорила так, как Крупская, – тихо, с теми же интонациями.
Иногда Крупская выступала на комсомольских собраниях, и тогда для работников Наркомпроса был праздник. Надежда Константиновна рассказывала им о взглядах В.И.Ленина на просвещение, о том, насколько важно семейное воспитание, связь педагогической теории и практики. Но таких собраний было мало: Крупская пропагандировала ленинское наследие как бы в противовес сталинизму, а потому ее потихоньку выживали из Наркомпроса. Через два года после прихода туда Валентины Надежда Константиновна умерла. А еще через два года грянула война, мужчин забирали на фронт, Валентину назначили начальником главного управления педагогических училищ. Училищ было много – только школьных почти четыре сотни, а еще дошкольные, военные, другие, они выпускали учителей для школ, детских садов, готовили младших командиров и замполитов.
К тому времени Валя уже вышла замуж за своего однокурсника карачаевца Хаджи-Даута Коркмазова, у них была комнатка в общежитии, но дневала и ночевала она на работе. Нужно было сначала заботиться об эвакуации училищ, потом об их восстановлении. В 1944 году за успешную работу Шверник в Кремле вручил ей орден “Знак Почета”, и это было потрясением настолько сильным, что она долго не могла в это поверить. Вроде бы ничего такого особенного не делала, и вдруг такая высокая оценка.
В 1949 году все вошло в нормальную колею, и Валентина Павловна откровенно заскучала. Быть только проверяющим и координирующим руководителем ей было неинтересно, и она опять попросилась на учебу. Начальники долго думали, куда же ее послать, кто и чему может научить такого опытного специалиста. В результате она поступила в Академию общественных наук, где училась вместе со Светланой Аллилуевой, сидела с ней за одним столом. Подругами они не стали, но отношения выстроились хорошие, теплые. В 1952 году Ягункова защитила диссертацию, и ее направили на работу в Институт психологии тогдашней Академии педагогических наук. В этом институте Валентина Павловна Ягункова проработала до пенсии целых 28 лет. Но это уже совсем другая история.

Виктория МОЛОДЦОВА
Фото автора