В переводе с немецкого Furcht – неопределенное чувство страха, лучше сказать – состояние ужаса. Это немецкое слово все чаще приходит мне на ум на педагогических конференциях, в беседах с учителями и литераторами, при чтении книг и статей соответствующей тематики – везде, где только заходит речь о состоянии современного гуманитарного образования вообще и преподавания литературы в школе в частности. Книга Льва Айзермана «Зачем я сегодня иду на урок литературы» – не исключение. Что вызывает тревогу – общеизвестно. Утилизация школьного образования, его нацеленность на «конкретный результат» – сдачу выпускных или вступительных экзаменов, стремление, по словам Фромма, приобретать знания как имущество, подмена подлинного знания некой «суммой информации» о произведениях и писателях. Одним словом, пресловутое «школярство», усугубляемое в современной российской школе различными «новшествами».
К последним Лев Соломонович относит распространение различных «методик без обратной связи», то есть не учитывающих реалий школьной жизни, «неподъемных» для школьника заданий и тем сочинений, насаждение «адаптированного литературоведения», когда образование строится на бездумной передаче ученику «упрощенного варианта» научных точек зрения.
Все это ставит ученика в условия, когда живое, вдумчивое общение с текстом становится не только ненужным, но и вредным, ибо отнимает столь необходимое для подготовки к экзаменам время и немалые силы. Отсюда – востребованность «псевдометодической халтуры», сборников готовых сочинений, пересказов произведений русской классики.
Отчего же так тревожны предчувствия нынешних преподавателей? Да и только ли преподавателей… Тревога за судьбу грядущих – и на сегодняшний день отчасти уже вступивших в жизнь – поколений последние два десятилетия буквально витает в воздухе. Вот что писал об этом, к примеру, Иосиф Бродский: «…нынешнее дело (литература. – К.М.) – дело нашего поколения; никто его больше делать не станет, понятие «цивилизация» существует только для нас. Следующему поколению будет, судя по всему, не до этого: только до себя, и именно в смысле шкуры, а не в смысле индивидуальности. Вот это-то последнее и надо дать им какие-то средства сохранить; и дать их можем только мы, еще вчера такие невежественные… Уже сегодня, перефразируя основоположника, самым главным для них является видео. За этим, как и за тем, стоит страх письменности, принцип массовости, сиречь антиличности… Изящная словесность, возможно, единственная палка в этом набирающем скорость колесе, так что наше дело почти антропологическое: если не остановить, то хоть притормозить подводу, дать кому-нибудь возможность с нее соскочить».
Происходит отказ от чтения сложной, проблемной литературы и как следствие – падение тиражей «толстых» журналов и серьезных книг, инфантилизм, выражающийся в утрате чувства социального предназначения, полном равнодушии к проблемам современности, падение значимости и привлекательности всех идей и представлений «высокой» культуры. Лев Айзерман считает – и с ним трудно не согласиться, – что эти известные проблемы современного общества отчасти обусловлены состоянием преподавания литературы в средней школе.
Что может противопоставить автор книги надвигающейся – или уже надвинувшейся – катастрофе? Свой более чем полувековой опыт работы в школе, веру в свое дело, ибо как учитель на другое он просто не имеет права.
В книге много конкретных предложений по конкретным урокам: опробованных автором заданий, побуждающих ученика к самостоятельному мышлению, нацеливающих его на живое общение с текстом, на проникновение в мир изучаемого произведения. Так, интересен метод, основанный на сравнении двух текстов, неожиданном сближении, позволяющем ученику увидеть мир произведения в целостности и как бы со стороны, развивающий творческое мышление, навыки вдумчивого чтения. Автор книги предлагает этот метод в дополнение к «репетиционному пути» подготовки к сочинению, когда на уроке «проигрываются» все возможные темы. Безусловно, представляет большую ценность для учителя и материал, собранный Львом Айзерманом к уроку по поэме Блока «Двенадцать». Впрочем, всех изложенных в книге предложений, наблюдений и ценных для преподавателя наработок не перечислишь.
Изящная словесность счастливым, в обывательском смысле этого слова, никогда и никого не делала. И все же наше время заставляет тревожиться не только за тех, кто идет в русле общей тенденции, но и (возможно, в первую очередь) за тех, кому, по выражению Бродского, удалось «соскочить» с набирающей скорость «подводы» бездуховности. В этой связи позволю себе процитировать опубликованную в июле 2002 года в «Новой газете» статью поэта Олега Хлебникова под красноречивым названием «Поколение, выбравшее петлю». Оговорюсь сразу: речь идет о поколении, которому принадлежат поэты, вошедшие в литературу под названием «поколения тридцатилетних», поколения, к которому принадлежу и я.
«Последние десятилетия, – пишет Хлебников, – в России установился климат, противопоказанный поэзии. В этом климате растет совсем другая флора: развесистая клюква шоу-бизнеса и телесериалов, сорняки рекламы и постмодернистской псевдопрозы, ядовито-яркий пустоцвет «женских романов», телеигр, мистических ужастиков и фэнтези. Не так невинна вся эта развесистая продажная мишура – она перекрывает кислород настоящему. Как те сорняки заслоняют солнце и вытягивают из земли соки, необходимые культурным растениям.
Борис Рыжий, Сергей Золотусский да Денис Новиков, пропавший без вести где-то в наркотической Голландии, – они и были неформальными лидерами поколения next, а значит, надеждой современной поэзии… У каждого – своя интонация, своя непринужденная боль, движущая сила настоящих стихов.
Конечно, надеюсь, есть еще кто-то из этого поколения. Заходят же в редакции и на поэтические вечера странные молодые люди. Некоторые – не без способностей. За всех – страшно…»
В статье Хлебникова речь идет о поэтах. Однако, поскольку литературное произведение есть явление не актуальное, а потенциальное и «вдумчивое» восприятие текста, которому учит, в частности, Лев Айзерман, есть не что иное, как своего рода соавторство, в процессе которого читатель рискует разделить судьбу автора. И здесь может возникнуть – а у некоторых и возникает! – еще один вопрос: нужно ли преподавать литературу современным школьникам, не лучше ли будет оставить их жить «в гармонии» с бездуховным миром?
У Льва Айзермана этот вопрос поднимается в связи с книгой Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва». Молодые люди, прочитавшие по рекомендации Льва Соломоновича эту книгу, столкнулись с трагедией, нарушившей спокойствие их «безоблачной» до того жизни. «Пусть я жил в парнике, – пишет учителю один из них. – Но это помогало всегда быть относительно мягким, неагрессивным, отзывчивым (во всяком случае, мне всегда так казалось). Смогу ли я теперь заделать появившуюся благодаря Вам дырку?.. Не лучше, добрее, отзывчивее были бы мы, читая вместо этой книги какого-нибудь Акунина?»
Что ж, приобщение «по гамбургскому счету» к литературе всегда требовало известной смелости, характера. Сейчас, стало быть, больше, чем когда- либо.
Комментарии