Самый лучший самурай на свете. Детский рассказ из цикла «Капризный отец». Иван БЫКОВ, учитель биологии

Унас половина класса записалась на карате. Акатов – тренер суровый, командует по-японски и гоняет до седьмого пота. Ему хочется, чтобы мы к Новому году были готовы к соревнованиям «Белый пояс». А потому он требует, чтобы мы и дома занимались «Камаите», то есть закрепляли точность движения и технику.

Я тренирую Леву. В первую очередь обучаю его японскому счету. Я заставляю его прыгать выше и сурово командую:

– Ичи, ни, сан, си, го, року, сичи, хачи, кю, дзю!

То есть я считаю: раз, два, три… и так – до десяти.

Леве занятие очень нравится, а кому не понравится, когда на японском языке считают? Но прыгает он низковато и слишком уж бестолков!

Говорю с братом сурово:

– Яме – стоп! Когда я что-то объясняю, ты должен поднять руки и сказать по-японски: «Ос», то есть «понятно». Тебе понятно?

Лева радостно кивает. Он думает, что все так просто!

– Йои! – реву.

То есть нам надо приготовиться. Брат выходит и наклоняет голову.

– Дже дачи!

Пусть станет в полную стойку и начнет прыгать вместе со мной.

– Хадзимэ!

Но до чего же брат несерьезный. Исполняет команду «Мокусо» – глаза закрывает да еще улыбается.

– Отвечай, когда тебе понятно! – напоминаю я сурово и еще раз показываю стойку готовности после команды «Йои!».

– Дже дачи! Хадзиме! Лев, начинай!

Брат кое-как подпрыгивает, при этом скрючивается, как старый дед.

– А где твое «понятно», Лев?

– Забыл.

– Не забывай. Начали! Йои!

– Осы, осы! – тоненьким голоском кричит, как ужаленный, Лев.

Я тру щеки, кусаю губы, морщу лоб – сколько же объяснять?

– Да не «осы», а «Ос», то есть «понятно». «Йои» сделал, а потом «Дже дачи», понял?

– Понял.

– Не пищи, а грубее, как японец, говори. И не «понял» говори, а «Ос», понял?

– Осы…

Жалко, что я не оса. Так бы и ужалил дуралея.

– Запомни, Лев, кучка ос села на нос! И хватит хихикать! Ос! Ос! Ос!.. Повторяй.

Одеты мы соответствующе – каждый в кимоно. У меня есть пояс, а брату он пока не положен.

– Ладно, – поднимаю руки, – «Ясуме» – отдохни. Стань и посмотри, как надо делать. Посмотри, как отрабатывается «Камаите». Сегодня тренировка посвящается отработке приемов руками и ногами, ясно? Это левосторонняя стойка, видишь? Называется «Хидари зенкусу дачи».

Лев кивает, широко раскрыв глаза и рот.

Тут незаметно отец вошел. Взгляд хмурый, широкий нос капризно вздернут. Стал и наблюдает, чем это мы занимаемся.

Лев присел отдышаться, сделал вид, что сильно устал. Слабоват он еще для карате.

Демонстрирую готовность – «Йои», становлюсь в левостороннюю стойку «Хидари зенкусу дачи» и начинаю ката. Надо показать Льву все, что я умею. Я подпрыгиваю и слегка приседаю. Правая нога впереди, согнута так, что пальцы стопы находятся точно под коленом. Левая нога сзади, прямая. Я сосредоточен, я в «Киме».

Вот я резко поворачиваюсь с диким криком «Киай», цепляюсь за ковер и едва не падаю. Иногда у меня бывают досадные срывы, но я упрямо выполняю удары кулаком: «Дзедан цуки» – в голову, «Чудан цуки» – в живот, «Гедан цуки» – в пах. Затем меняю стойку и работаю ногой, выкрикивая на японском языке каждое название удара: «Дзедан гири» – в голову, «Чудан гири» – в корпус, «Гедан гири» – в пах. После этого я подпрыгиваю, поворачиваюсь в другую сторону и бью точно так же левой ногой. Колено поднимаю до уровня глаз, а стопу поворачиваю. Удар должен быть молниеносным и сокрушительным!

Затем я напоминаю брату:

– У нас прыжки. Лев, ты понял? – спрашиваю строго.

– Ага, – кивает тот, сияя от счастья, – понял.

Я отворачиваюсь: «Не «ага», а «Ос»! Эх, не кусали тебя осы. Сразу бы запомнил! Взмахиваю руками, и мы прыгаем, громко кричим:

– Ичи, ни, сан…

– Что это вы тут на американском языке тарабарите? – решился напомнить про себя отец.

– Ги-ги-хи! – присвистнул я. – Отсталый ты, папка, ведь это же…

– Понял, понял, – отец сморщил лоб и поднял палец, затем подмигнул мне. – Схватка немецких рыцарей. Дер, ди, дас, ду-у!

Тут уж я за живот схватился.

– Ты что, пап, с ума сошел? Ха-ха-ха-ха! Ой, не могу!

– А, ясно, французские шпаги!.. Что смешного? – отец капризно поджал губы. – Пока тренируетесь без оружия.

– Ху-уууу! – и смеюсь, и морщусь. – Не угадал, не отгадал!

– Не угадал, не угадал, – запрыгал Лева на одной ножке, – не отгадал, не отгадал. Это Я-по-ни-я, осы?

В голубых глазах отца загорелся живой интерес, они у него посветлели, стали теплыми и ласковыми.

– Страна восходящего солнца? – сказал он с уважением. – Маленькая, но очень гордая и самостоятельная.

Широкий нос отца сморщился, открытый рот расползся в улыбке.

– Японцы не потерпели бы такой жары и запаха пота. Перед занятиями надо комнату хорошенько проветрить…

Хлопнули форточки на одном и на другом окне – отец не церемонился. Свежий, пахнущий морозом воздух хлынул в комнату.

– Лет двадцать с лишним назад, – оглянулся отец, – я видел суровый фильм «Гений дзюдо» и даже мечтал стать самураем.

– Кем, кем? – не поняли мы с Левой.

Отец поджал губы и выпятил грудь.

– Не кем, а кем-то! В Японии знаете, как говорят: «Цветок сакуры – первый среди цветов; воин – первый среди мужчин; самурай – первый среди воинов».

Бледное лицо отца окаменело, мы с Левой тоже стояли хмурыми и гордыми.

– Самурай, если он истинный самурай, останется верным кодексу чести – бусидо – до конца и не свернет с «пути воина».

Отец говорил торжественно, спокойно и твердо. Казалось, что у нас с Левой тоже твердели руки и ноги, твердели и наливались мужеством сердца!

– Если в семье самурая родился мальчик, то вся его суровая жизнь была военной школой. Главное, в семье имелся фамильный самурайский меч, который передавался от старших братьев к младшим после их гибели. Настоящие герои – суровые и беззаветно храбрые.

Мурашки поползли по моей спине, я сразу представил себя воином-самураем. Хотя…

– Пап, но ведь мы не хотим воевать, – я вспомнил правила нашего клуба. – Акатов, наш сенсей, то есть учитель, говорит, что карате – это мышечный праздник. Нам драки запрещены.

Отец лег на спину, посадил на живот Леву, и они поскакали: «Ичи, ни, сан, чи, гоп, гоп, гоп!»

Хотя драки были запрещены, но если перед тобой такой огромный мальчишка, как папа, да еще с шевелюрой мягких темных волос, с озорными глазами и сопящим, как у паровоза, носом, то как тут не напасть.

Зажмурив глаза и взвизгнув от восторга, я бросаюсь в атаку, Лева тоже визжит, и начинается веселая дребезня… совсем не по японским правилам. Кричим мы и хохочем на весь дом.

А потом мы все трое сидим в кресле и слушаем, что рассказывает отец.

– В нашем возрасте в моде была канадка – короткая спортивная прическа, которая мне сильно нравилась.

Родительские мягкие пальцы поворошили волосы на моей макушке, ущипнули ушко у Левы.

– Но я, прочитав в одной замечательной книге о жизни самурайской семьи, решил немедленно заняться самопеределкой.

За полрубля мне выстригли и выбрили сзади волосы до затылка.

Я вырезал из дуба меч и отполировал его до блеска.

У меня на кровати была подстелена грубая белая ткань. Я называл себя пиратом, а ее парусиной. Из нее я сделал себе кимоно. Сам обшил кусок материи и вырезал круг, чтобы просовывать голову. Заодно сделали прорези – для пояса.

Книгу перечитали все мальчишки класса. Все наделали себе длинные родовые мечи, все обрили до затылка голову и поклялись быть настоящими самураями, способными выполнять священный долг – «Гири».

Отец, вздохнув, с улыбкой посмотрел на маленького самурайчика – на Леву, который умудрился уснуть в неудобном месте – прямо в кресле, в неудобной позе – сидя.

– У меня не было младшего брата, и в случае моей гибели я был обязан переломить меч на три равные части. Я начал приставать к матери и к отцу, требуя, чтобы они купили мне брата. Были скоплены деньги, но зимой маленьких детей нигде не продавали, а рожать мама почему-то не захотела.

Конечно, я был в отчаянии. Хурасава погиб в жесткой схватке, но его брат Тудзиоко женился на девушке самурайского рода. Когда у них родился сын, его нарекли Хурасавой, и дух бесстрашного воина перешел в тело мальчика. Как я хотел брата!

Решив стать самураями, мы с ребятами стали усиленно заниматься спортом. На лыжах старались съезжать с самых высоких гор – укрепляли дух.

Очкарик Неупокоев «накалякал» такие стихи, что их мгновенно выучили и превратили в песню, которую пели день и ночь. Скоро это нам пригодилось.

Не успел наш класс оглянуться, а на носу праздник – 23 февраля. Надо к смотру военного строя и песни готовиться.

Остались после уроков, а Марина – староста – спрашивает: «Вам, мальчишки, что больше нравится: фонарики электрические или лобзики?»

Мы от подарков гордо отказались, а вот на смотр строя и песни попросили девчонок прийти в длинных, цветных, ярких халатах. На ноги попросили их обуть сабо на толстой подошве. А потом мы показали девочкам, как сделать из желтой бумаги японские шляпы. Они – сестры – будут провожать героев на битву и ждать тех, кто вернется.

Когда девчонки ушли из класса, я предложил петь песню не всем, а только Потапову и Чурееву, так как голоса у них самые подходящие – хриплые и жуткие. А остальные должны были бесстрастно, басом петь припев.

Классная руководительница у нас заболела, и военрук разрешил классу не участвовать в смотре, а потому удивился, когда увидел нас в списке, в пример поставил, вот, мол, какие в седьмом «Б» самостоятельные. Решили и в этом году не подкачать.

Мы теперь выступали в старшей группе, то есть после пятых и шестых классов, как-никак, где-то десятыми!

Класс вышел как положено, но стал двумя колоннами: мы с мечами за спиной отдельно, девчонки отдельно. Стоим суровые, спокойные, ни на кого внимания не обращаем. Зато на нас все оглядываются.

Девчонки заволновались – слабый они народ, бесхарактерный. А мы – самураи. А на дело самурай идет с мертвым сердцем, ему не нужны эмоции. Если бы из нас кто рассмеялся, то он тут же вышел бы и на глазах у всех сделал харакири, то есть убил бы себя!

Командующий приблизился и удивленно поинтересовался: «Какой род войск? Повара, что ли, с веселками, не пойму?

Мы стоим молча, мол, погоди, поймешь, погоди, сам увидишь!

– А кто командир?

Я – первый среди других – склонил голову.

Директор на нас показал и подозвал военрука, мол, кто они?

Юрий Васильевич крутанул браво ус и улыбнулся нам, как настоящим героям.

А по залу песни гремят: то «Канарейка жалобно поет» звучит, то «Наверх вы, товарищи, все по местам» матросики жарят, то про танкистов ребята в шлемах бацают.

Дошло до нас. По залу прошел ропот, а потом наступила любопытная тишина, будто в первый раз увидели, как выступает седьмой «Б» класс.

Нам все равно. Девчонки перешли на другую сторону зала и, разделившись на две группы, стали по обе стороны от судейского стола.

Я спокойно ждал.

Потом я вытащил меч и глухо сказал: «Самурай всегда защищает Родину и дом. Он – воин. Его единственная дорога – путь воина, его оружие – меч. Мы, прощаясь с сестрами, отдаем им цветы сакуры».

Тут мы подошли к своим слегка опешившим девчонкам и отдали по яркому белому цветку, который каждый держал терпеливо в левой руке. «Сестры» низко нам поклонились, но тут же выпрямились – они гордились «братьями». Мы быстро построились и повторили, как священную молитву, великие слова: «Цветок сакуры – первый среди цветов;

Мы достали мечи и, потрясая ими, разделились на две группы, решив показать ритуал священного боя, готовность умереть и гибель с улыбкой на устах.

Погибших самураев было трое. Мы ходили вокруг них, обещали отомстить, обещали позаботиться о них самих и, главное, передать их мечи «братьям».

Пели мы угрюмо и хрипло. Начинали Потапов и Чуреев:

Профессия – воин – сурова –

Спать на снегу и шагать по огню!

Выполнять свое данное слово,

Отдавать хлеб и ужин коню.

Мы все с бесстрастными лицами подхватили припев и запели грубыми голосами:

Путь воина, путь воина

Пройди достойно!

Умри! Но честь семьи не урони!

Мы самураи,

Мы лучшие воины страны!

Голос у Потапова страшный, а у Чуреева жуткий – мороз дерет по коже.

Мечом ем, бреюсь мечом.

Мечом пишу – кровью по спинам!

– Помни всегда о мече родовом! –

В самурайской семье учат сына.

Я выпятил челюсть вперед и насупил брови.

Пройди достойно!..

Мы, суровые и неприступные, прошли мимо стола жюри.

«Сестры» махали белыми цветами сакуры, а затем присоединились к нам, и мы, пройдя по кругу, вернулись на прежнее место.

К празднику девчонки купили нам электрические фонарики, лобзики, а еще каждому сочинили и спели веселые частушки.

Никакого места нам не присудили, наше выступление обошли удивительным молчанием. А военруку, нам потом сказали, директор объявил выговор.

Позже, в старших классах, когда мы стали изучать военное дело, Юрий Васильевич на одном из уроков признался, что ему наш отряд самураев ужасно понравился. Он даже попросил переписать ему слова той песни, какие написал очкарик Неупокоев.

Вот так историю рассказал отец! Я разом почувствовал себя самураем.

– Пап, а меч? Я же старший сын, и родовой меч переходит ко мне.

– Тише, а то Леву разбудишь.

Отец виновато улыбнулся, лукаво покосился глазом в мою сторону.

– Меч уплыл. Пацаны – отрава! – дразнили нас, ну и по весне зашвырнули его в Дон, в полую воду.

Я кинулся плыть за ним, но меня не пустили. Книжку попробую найти, если не заиграли. Раз изучаешь японский язык, единоборства, то почему бы тебе не познакомиться с самураем Хурасавой?

Я обнял отца. Хорошо, что он не поплыл в ледяной воде за мечом, ведь мог и утонуть. Что мне великий Хурасава, когда передо мной сидел самый лучший самурай на свете.

Его ласковые пальцы теребили мои волосы, и я сделал «Мокусо» – закрыл блаженно глаза.

Нововоронеж, Воронежская область

Хадзиме! Лев, начинай!..