Поэма о 90-х. У настоящих сказок не бывает сиквелов

Трагикомический ивановский сюжет подозрительно легко укладывается в заголовки рецензий, и тут уж кто кого перещеголяет: «Алексей Иванов как русский Стивен Кинг» («Афиша»), «Пионерский лагерь имени Влада Цепеша» («Горький»), «Музей позднесоветской эпохи, теперь с вампирами» («Meduza»). При этом ни у одного из трех соревнующихся в остро­умии критиков роман Иванова восторга не вызвал.

Пусть конструкция «пионеры + вампиры + Олимпиада» не блещет оригинальностью, но она позволяет сказать кое-что важное о самом феномене «Алексей Иванов». Во-первых, он лучше всех в современной русской прозе умеет работать с сюжетом: он выдумщик, ему нравится экспериментировать с разными жанрами и изобретать непохожие фабулы, и потому Иванов так любим и читателями, и киношниками: сюжет – это дорогой товар. Именно Иванов лучше других чувствует связь романа и сериала, о которой так много сегодня пишут.Во-вторых, из всех жанров Иванову лучше всего удается школьный роман. Спору нет, «Золото бунта» подавляет масштабом, «Тобол» чрезвычайно увлекателен, но именно «педагогические поэмы» органичны Иванову, который до писательской славы был учителем и создателем детского краеведческого музея. Поэтому главным его романом навсегда будет «Географ глобус пропил», поэтому так остроумна «Блудо и Мудо», поэтому так реалистичны и правдивы пацаны в новейшем романе. У Иванова удивительный слух на живой язык и память на все эти детские страшилки и дразнилки:«- В прошлую смену старшаки говорили, что у них был один пацан, он с собой гитару привез, – по пути рассказывал Сережа Домрачев. – Он на гитаре играл, как ваще не знаю кто. Все спрашивали, как научился, а он не говорил. Старшаки взяли его гитару, смотрят в дырку – внутри лежит отрубленная рука. Это была рука музыканта. Она-то через дырку и играла, а не тот пацан.- Откуда узнали, что рука от музыканта? – не поверил Славик Мухин.- Старшаки сунули в гитару листочек и ручку, и рука написала им.- А где тот пацан надыбал такую руку?
- На кладбище, где же еще, – сурово ответил Сережа».Еще в этой теме раскрывается Иванов-лирик: определение «педагогическая поэма» можно и не брать в кавычки, если вспомнить описание закатов над Жигулевскими горами, картины вечереющей Волги или мерцающий экран телевизора, транслирующего Олимпиаду в доме старика-ветерана.Ивановский сюжет очень проигрывает в пересказе – на самом деле его вампиры вовсе не выглядят трешем. Их появление в романе логично и объяснимо. Все эти нелепые дразнилки, прощальные костры и пионерлагеря на берегах великих русских рек стали историей, а потом легендой; теперь там чудеса, там леший бродит – ну или вампиры, потому что свято место пусто не бывает. Мечта опустела, и туда пришла нечисть. «…Они, люди, сами виноваты. Они наплевали на тайну, скрытую в алых знаменах и пятиконечных звездах, в серпе и молоте. Людям эта тайна оказалась не нужна. А вампирам – нужна. Вампиры не просто обманывали и не просто пили кровь; они извратили всю суть серпа и молота, всю суть флага и звезды. Но Валерке эта суть была очень дорога. Чем еще дорожить-то? Олимпийскими рублями?.. И совсем скоро вампиры поплатятся за свое кощунство…»Занятно, что в этом году появилось сразу три романа, действие которых происходит в 1980 году: «Душа моя Павел» Варламова, «Бюро проверки» Архангельского и вот теперь «Пищеблок». И не случайно: 1980‑й с его Олимпиадой и смертью Высоцкого, духотой эпохи и сквозняком скорых перемен – идеальная точка для окончательного прощания с советской эпохой (потом начнутся «гонки на лафетах» и прочий цинизм). Нужно ведь с ней когда-то и попрощаться! Еще в 2015‑м, подводя итоги того года, я заметил, что наконец-то оформился месседж поколения 40-45‑летних – держателей главных литературных акций, от Прилепина и Пелевина до Быкова и – ну да – Алексея Иванова. Мол, Прилепин и Быков уже получили все возможные премии, Пелевин окончательно переселился в Идиллиум, Сенчин отдал символический долг семидесятникам в «Зоне затопления». Конечно же, рассуждал я, прежде всего они заняты выяснением личных отношений со временем и родиной, во многом оставшейся советской. Сам Быков и придумал для этого наилучшую метафору: «Мы все ходим в нашу советскую зону за хабаром – за сюжетами, за старыми песнями о главном, за патриотическими концепциями». Это поколение сталкеров, писал я, и оно состоялось.Вот и сталкер Иванов сходил туда, в советскую зону, и добыл там отличный сюжет – на первый взгляд кощунственно-постмодернистский и грубо-киношный (по мнению Галины Юзефович, Иванов эксплуатирует советский антураж «с беспощадной коммерческой прямотой»), на самом деле тонкий и лирически-грустный. Вызвал призраков той эпохи. Притом, как справедливо заметил Константин Мильчин, советский опыт для Иванова не то время, куда писателю хочется вернуться. И не нужно: у настоящих сказок не бывает сиквелов.Алексей Иванов. Пищеблок. – М. : АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2019.