Книги, в которых есть litera. Об итогах литературного года

В уходящем году стало особенно очевидно: литература как таковая занимает довольно скромное место между сериалами и соцсетями, отбирающими у нее львиную долю читательского внимания. Но если вы думаете, что я сочиняю реквием литературе, то ошибаетесь. Отдав своим конкурентам зрелищность и злободневность, словесность оставила себе главное – слова – то, что не может быть экранизировано, только рассказано. В идеале это должно побуждать писателей к изобретению новых повествовательных техник, новых изобразительных возможностей. Роману больше не нужно притворяться сценарием или звать на баррикады. Книги, о которых пойдет речь ниже, очень разные, но это именно литература в ее буквальном смысле – от латинского litera. То, что может быть сказано, прочувствовано, пережито только словами.

Лев Данилкин. Ленин. Пантократор солнечных пылинок. – М. : Молодая гвардия, 2017.Книга, которая не могла не появиться в юбилейно-революционном 17‑м, а в конце этого года не могла не получить первое место в «Большой книге». Она и впрямь большая – 800 страниц чрезвычайно плотного, информационно насыщенного и стилистически изощренного повествования. Однако читатель должен быть предупрежден. Прежде всего книга не столько о Ленине, сколько о его биографе, вернее, о владеющей его умом идее. Любимый типаж Данилкина-биографа – чудак, меняющий парадигму: Проханов, Гагарин, академик Фоменко… ну а теперь Ленин – не человек, а эйдос, чье имя поэтому может писаться хоть с маленькой буквы («Снесите все статуи и запретите упоминать его имя – история и география сами снова генерируют «ленина»). Как признается автор в последней главе, «Сцене после титров», 800‑страничный том – результат интеллектуального эксперимента над самим собой: нечто вроде «прочитать 55‑томник Ленина и навсегда измениться». Прослеживается не только интеллектуальный, но и географический маршрут Ленина: вслед за своим «клиентом» автор переезжает из Женевы в Лондон, из Лондона – в Шушенское, везде отмечая (или желая видеть) следы поражения от этой идейной бомбы; Ленин в его версии – неутомимый путешественник. Юбилейный повод и премиальный успех обеспечивают книге внимание (и продажи), но настоящих, преданных читателей у нее будет немного: это те, кому все-таки интересен Ленин, кто готов продираться сквозь непроницаемый авторский слог и простить его даже тогда, когда станет понятно, что биографией эта книга лишь прикидывается. Не биография и не роман, однако очень русский жанр – «книга о том, как все устроено», и в этом смысле Данилкин не только критик, но настоящий русский писатель, не избегнувший «проклятия» Толстых и Белинских.Анна Козлова. F20. – М. : Рипол-Классик, 2017.Еще один премиальный счастливчик. Роман Козловой вышел еще в прошлом году в журнале «Дружба народов», но именно «Национальный бестселлер» обеспечил роману вторую космическую скорость. F20 – медицинский код шизофрении; перед нами история про девушку Юлю, страдающую этой болезнью, и ее семью, увы, также далекую от адекватности. Очень страшно, очень узнаваемо; «я поняла, что сейчас произойдет нечто ужасное» – ключевой лейтмотив книги. «F20», однако, не похожа на все эти многочисленные слезовыжимательные истории а-ля «Янагихара». У этой книги не социальный («обратить внимание на проблему»), а метафизический пафос (если слово «пафос» вообще здесь годится – отличный рассказчик, Козлова нигде не позволяет себе впасть в морализаторство). Болезнь играет роль портала между реальностями: то погружает героиню в пугающий кошмар, то наделяет кристально ясным пониманием окружающего. «Как только я слышу про человеческие отношения, долг, семью, бескорыстие, я сразу понимаю, что человек и секунды в себе не копался, и ему так страшно, что он все что угодно сделает, лишь бы перенести внимание с себя на тебя. Как будто это ты лично ответственна за галиматью, заваренную у него в башке обществом… В отличие от всех остальных я понимаю, что дело не во мне, а просто так устроен мир. Именно мир, мама, я не иллюзии, за которые ты хватаешься. Я и есть реальность, и я никому не нужна. Потому что непонятно, как меня можно вынести, не свихнувшись и не впав в отчаяние». В результате история выходит отнюдь не кромешно-монохромной, ведь, не мешая своим присутствием, автор позволяет ей говорить за себя.Андрей Рубанов. Патриот. – М. : АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2017.Когда-то, в конце нулевых, банкир Сергей Знаев решил построить супермаркет и назвать его «Готовься к войне»: в этом магазине продавались бы только товары первой необходимости – спички, телогрейки, консервы. И построил, об этом рассказывал одноименный роман Рубанова, который так и назывался – «Готовься к войне» (2009). Ныне, почти десять лет спустя, магазин под угрозой закрытия, банкир разорен, а война в сутках езды от Москвы. Знаеву под пятьдесят, кроме финансовых и житейских трудностей он испытывает очередной возрастной кризис, а выход из него видит в той же войне. Весь сюжет «Патриота» – это подготовка героя к поездке в Донецк, а между делом он ссорится с бывшими друзьями, узнает о том, что у него есть сын, носится по Москве, беседует с колдуном и не забывает напоминать окружающим и читателю основные правила мужского кодекса поведения. Роман «Патриот» вышел после большой паузы – Рубанов и его «кодекс чести» в читательском сознании ассоциируются скорее с 2000‑ми. Тогда Лев Данилкин называл писателя «новым Бальзаком», который создает «Человеческую комедию» о новой России. Взамен критического или социалистического Рубанов предлагал свою версию реализма – капиталистический. И что же? «Патриот» тоже о дне сегодняшнем, чувство реальности Рубанову не изменяет, однако эпоха-то на дворе другая, и его Знаев выглядит стопроцентным «лишним человеком». Там, где герой выглядит особенно неубедительным, он, увы, становится особенно пафосным, даже в напряженнейшей последней сцене романа автор-таки разводит богадельню. Чего же хотел Сергей Знаев, к чему стремился? Кризис героя, кризис возраста, кризис капиталистического реализма…Александра Николаенко. Убить Бобрыкина. История одного убийства. – М. : Русский Гулливер, 2017.Этот роман стал победителем юбилейного, 25‑го, сезона «Русского Букера», и хотя из всего шорт-листа выбран наименее раскрученный автор, награждение сыграло скорее против книги. Художественные особенности «Истории одного убийства» стали поводом для очередного разбирательства на тему «что не так с Букером». Но такова уж букеровская судьба: эта премия была первой независимой литературной наградой в постсоветской России, вручалась за роман – главный отечественный жанр, а потому и спрос с нее всегда был больше, и скандалы сопровождали ее чаще. Однако о чем же книга? Это история Саши – то ли мальчика, то ли юноши – человека без определенного возраста, потому что Саша, как принято выражаться сегодня, альтернативно развитый. Саша живет с мамой – деспотичной, несчастной и очень религиозной женщиной, также медленно теряющей рассудок. Саша влюблен в соседку Танюшу, которая замужем за «ненавистным Бобрыкиным», постоянно унижающим Сашу. Вся история – поток сознания главного героя, тягучая ритмичная проза, которую уже сравнивают и со «Школой для дураков», и с поэмой «Москва – Петушки», и с повестью Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом», и с романом Михаила Шишкина «Письмовник». И все эти сравнения справедливы. Более того, книга Николаенко слишком похожа на Соколова, Санаева и Ерофеева вместе взятых. Но тут есть одна загвоздка. Будучи чрезвычайно вторичной с содержательной точки зрения, «Убить Бобрыкина» чудо как хороша на уровне исполнительском. Написана по чужим лекалам, но твердой рукой. Поклонники изощренной прозы «про униженных и оскорбленных» легко простят это автору.Даниэль Кельман. Ф / Пер. с нем. Т. Зборовской. – М. : АСТ, 2017.В век глобализации Кельман стал гордостью национальной литературы, в свои 40 он именуется лучшим немецким писателем своего поколения, а его роман «Измеряя мир» (2006) признан самым популярным в немецкоязычном мире романом со времен зюскиндовского «Парфюмера». Русскому читателю повезло, у нас переведены и «Измеряя мир», и «Ф». Читать нужно оба. «Ф» – история трех братьев-чудаков: священник Мартин, не верящий в Бога, Эрик – финансист на грани краха, страдающий к тому же потерей чувства реальности, Ивейн – куратор современного искусства, подделывающий картины и убежденный, что красота в искусстве не нуждается. К тому же у всех троих в анамнезе странная психотравма: когда-то в детстве они отправились со своим отцом на выступление гипнотизера, а после выступления Фридлянд-старший неожиданно исчез (через некоторое время он объявляется в совсем ином качестве – как писатель, романы которого провоцируют людей на самоубийства). В настоящем же траектории их судеб пересекаются в один августовский день 2008 года – о том и роман. Судьба – ключевое слово этой книги: герои все пытаются понять, почему они никак не вписываются в окружающую реальность, они чувствуют мистику судьбы, но не уверены, что не путают мистику с шарлатанством, ведь единственный «волшебник» в этой истории – заезжий гипнотизер. Пересказ сюжета, однако, не дает никакого представления об интонации этой книги, а это и есть самое важное. Кельман ироничен, но добр, к счастью, эта интонация сохранена в переводе обоих романов.