На чтение: ≈ 10 мин.В 1941 году я жила в поселке Коркино (теперь это город) Челябинской области. Там находится второй в мире по величине разрез, где добывают бурый уголь. В 1941 году разрез только начинали разрабатывать и производили взрывы несколько раз в день. Мы к ним все никак не могли привыкнуть. При каждом взрыве старые люди крестились, а мы, малышня, прятались под кровать. Породу из разреза вывозили по узкоколейке маленькие паровозики, прозванные в народе кукушками. И вскоре около нашего дома вырос большой отвал из этой породы. Старшие сестры ходили туда собирать уголь.
В воскресенье, 22 июня, в разрезе должны были произвести очень большой взрыв. Под этим предлогом жителей всего поселка эвакуировали на окраину. Был устроен праздник. На патефонах проигрывали пластинки. Знакомый голос Лидии Руслановой создавал хорошее настроение: «Валенки, д валенки да, ох да не подшиты стареньки…».
В буфете папа купил головку сахара в виде пирамиды и особыми щипчиками нужно было откалывать кусочки. Вот за этими-то щипчиками послали меня домой. В ту пору в каждом доме был портрет вождя. У нас на стене висел огромный потрет Молотова. Вбегаю в дом и по радио слышу: «Внимание, внимание! Говорит Москва! Через несколько минут перед вами выступит народный комиссар иностранных дел Советского Союза Вячеслав Михайлович Молотов. С важным сообщением. Повторяем…»
Я знала Молотова, поэтому было интересно, что он скажет. Но из всей речи я поняла только, что началась война, ведь мне было всего семь лет. Когда, вернувшись, я сказала об этом папе, он не поверил, расспрашивал о подробностях, но я ничего вразумительного сказать не могла. Мои понятия о войне тогда были связаны с петушком Пушкина, который извещал царя Додона о приближении неприятеля. Но вскоре на лошади прискакал гонец и привез эту ужасную новость.
Война! Сразу раздались душераздирающие вопли, полились слезы. Дети не понимали сложности момента, но настроение взрослых передалось нам, и детский рев вторил плачу матерей и отцов. Военнообязанным необходимо было в ближайшие часы явиться в военкомат, который находился в районном центре в 20 километрах от поселка. Значительно позже я узнала, что праздник был устроен не из-за взрыва в разрезе. Таким образом нужно было ответить на провокацию фашистов на западных границах. Тогда думали, что это провокация.
В довоенные годы в первый класс детей отдавали в 8-9 лет, но с началом войны некоторые родители из соображений, нам недоступных тогда, стали записывать в школу детей с 7 лет, и меня в том числе. Детей в классе набралось больше сорока. А юноши старших классов добровольцами уходили на фронт. В сентябре на школьном дворе состоялась торжественная линейка. Мы, первоклассники, провожали ребят на фронт. Нас построили друг против друга. Юноши дали клятву защищать Родину, не жалея жизни. Закончилась линейка тем, что мы обменялись открытками, сделанными своими руками. Я на своей открытке написала пожелание скорее вернуться домой с победой и свой адрес. Она досталась Ване Черных. На протяжении всей войны мне приходили письма с фронта, их читали на линейке. Ваня воевал танкистом, после победы вернулся домой.
Лозунг «Все для фронта! Все для победы!» вдохновлял взрослых трудиться по 10-12 часов, а старшеклассники ходили в разрез выбирать породу от угля. Движется транспортерная лента с углем, нужно успеть выбрать породу. Быстро работают руки. Отвлечься ни на миг нельзя – пропустишь породу. Так, не разгибаясь, стояли несколько часов подряд, каждый день, вдыхая угольную пыль. Спина, руки, ноги ноют от усталости. Угольная пыль покрывает всю одежду, на лице толстым слоем черная маска, и только блестят воспаленные от напряжения глаза. Тем не менее учились без троек.
В школе было печное отопление, для каждого класса отдельная печь. Нам, первоклашкам, тоже хотелось внести свой вклад в победу, поэтому разрешили приходить в школу раньше, до уроков, чтобы выгребать золу из печей и приносить с улицы уголь. А пионервожатые выдвинули свой лозунг «Каждая двойка – это предательство, а хорошая оценка – выстрел по врагу». За каждую плохую оценку ученика разбирали на пионерском совете отряда. И мы старались.
Несмотря на то, что в разрезе добывали уголь, в школе было холодно. Буфета не было, мы приносили с собой покушать то, что могли. Не бутерброды, нет! Ведь хлеб и все остальное давали по карточкам, а приносили вареный картофель, морковь, брюкву. И всегда отдельно мама заворачивала овощи для тех, чьи отцы воевали на фронте. Тетрадей не было, писали на старых газетах между строк, вместо чернил – сажа, разведенная водой.
Чтобы как-то согреть детей, решено было раздавать кипяток. Для этого мы приносили с собой посуду. У меня была кружечка, в которую входил ровно стакан кипятка, ее использовали как мерку. Вот учительница вносит ведро с кипятком, ставит его на свой стол, берет мою кружечку и первой подает кипяток мне. Сорок пар глаз устремляются на меня. Иногда в кипяток клали сахарин. Есть на сей раз сахарин в кипятке или нет? Мне надо об этом сообщить всем ребятам, но как? Разговаривать, нарушать дисциплину? Ни за что! Тогда тайно от учительницы мы договорились, выбрали условный сигнал: если кипяток с сахарином, – переношу свою косичку со спины вперед на грудь.
Однако долго выдержать такое первенство я не смогла – во рту до того все обожгла, что невозможно было принимать никакую пищу. Все! Разревевшись на весь класс, первой пробовать кипяток я отказалась. Тогда учительница стала моей кружечкой разливать его всем, а уж мне в последнюю очередь.
Пока мы грелись кипятком, учительница читала фронтовые сводки из газет. А однажды пустила по партам газету с фотографией: петля из толстой веревки на шее, волосы короткие, как у мужчины, торчат сосульками, ведь это был декабрь 1941 года, зима. Было жутко, страшно смотреть, но Софья Григорьевна настойчиво просила: «Вглядитесь, дети, в эту фотографию. Узнаете ли вы, кто это? Может, ваш знакомый? Или знакомая?» Мы, преодолевая страх, всматривались в мертвое лицо, по которому трудно было разобрать, юноша это или девушка. Позже нам прочитали большую статью из газеты, что это была партизанка Зоя Космодемьянская.
Начиная с 1942 года из госпиталя на побывку домой стали приезжать раненые фронтовики, их упрашивали преподавать нам военное дело. Артиллерист добросовестно чертил на доске траекторию полета снарядов, моряк объяснял тактику морского боя, летчик рассказывал о воздушных боях. Мы, ученики 2-4-х классов, слушали их, не шелохнувшись, и ничего не понимали… Но зато понимали главное: эти люди – герои, и мы должны на них походить. Потом военрук выводил нас на улицу. Мы разбивались на два лагеря: «моряки» и «летчики». Я была «морячкой». Вначале сдавали рапорт, маршировали, по очереди учились командовать и наконец – бой. Вот уж тут наш героизм проявлялся в полную силу! По пластунски ползали «в разведку» несмотря на снег или дождь, с криком «За Родину! Бей врага! Ура-а-а!» кидались «врукопашную». Впадали в такой азарт, что военрук с трудом приводил нас в чувство.
Так мужало мое поколение.
Лидия НОВИЦКАЯ, учительница-пенсионерка, Кировоград, Свердловская область
Выбор читателей
Комментарии