Фактор зеркала . От великого до смешного один шаг

Рубеж тысячелетий ознаменовался немаловажным культурным событием. Речь идет о реализации одного из самых выдающихся кинопроектов в истории – создании фильма по роману Джона Толкиена «Властелин колец». Внимание к трилогии было приковано еще задолго до выходов на экраны первой серии: недаром Толкиен является самым читаемым автором ХХ века. Интерес оказался оправдан, поскольку создатели картины сумели сотворить настоящий шедевр. Но… фильм попал в Россию. И спустя совсем немного появился в совершенно неузнаваемом облике.

Несколько предприимчивых и остроумных молодых людей решили написать свой сценарий к фильму и заменить музыкальный ряд. И сделали это. Вот только никакого отношения к Толкиену все это уже не имело. Ребята, назвавшие себя гоблинами, оставив прежнюю фабулу, совершенно изменили детали происходящего – названия мест, имена героев, их диалоги и мотивы поступков, насытив свой вариант массой реминисценций из культуры советского периода и реалий современной жизни. Все стало выглядеть следующим образом.

В центре новой истории оказалось Супермегакольцо, которое «цены необыкновенной» и которое надо отнести сначала участковому по имени «агент Смит» (актер, играющий в фильме роль предводителя эльфов Элронда, снимался и в фильме «Матрица» в роли агента Смита), а потом и вовсе уничтожить в глубинах Мордовии (Мордора). Хобот (хоббит) Федор Сумкин (Фродо Бэггинс) в окружении других столь же пародийных персонажей (типа злого мага Сарумяна, королевы Прибалтики Электродрели или интеллигента Шмыги по кличке Голый, постоянно почему-то срывающегося на «абыр! абыр!» из «Собачьего сердца») принял на себя «важное партийное задание» и отправился в путь. Герои ночевали на заброшенной турбазе, спасаясь от эсэсовцев на черных конях (под песню «Погоня в горячей крови»), шли через Панкисское ущелье, избегая встречи с многочисленными урками (орками), общались с ожившими после кислотных дождей деревянными чурками-мутантами, ведя при этом «политически грамотные» беседы о своей иногда чекистской, иногда уголовной деятельности.

И тут в действие вступил «фактор зеркала» – явление, детально описанное многими культурологами и прослеживающееся на протяжении тысячелетий человеческой истории. Речь идет о создании своеобразной «обезьяны бога» – искаженного отражения какого-либо знаменательного события, переиначивании его на скоморошеский лад, высмеивании и вышучивании заключенного в нем героического пафоса. Естественно, подобное происходит только в том случае, если утеряно непосредственное переживание трагического события, и этот пафос по тем или иным причинам стал формальной нормой. Надо сказать, создатели гоблинского перевода интуитивно поняли этот фактор, сообщив в самом начале своего перевода: «Обо всем, естественно, забыли. История стала легендой, легенда превратилась в фарс, а потом уже и анекдотов насочиняли»

Большинство людей не могут воспринимать какое-либо выдающееся явление без привязки к нему своеобразной «тени», о чем писал еще знаменитый швейцарский психолог Карл Юнг. Сила впечатления оказывается иногда настолько высока, что перед человеком встает дилемма: или измениться самому, вырасти до того уровня, который позволил бы любоваться вершиной в ее естественном величии, либо попытаться «посмотреть на солнце через закопченное стекло». Одним словом, как-то принизить явление, привязать его к своему повседневному уровню, вывернуть другой стороной самые яркие фрагменты, заставить их работать на «равнине», а то и в условиях «болота».

В зависимости от силы и направленности энергии явления такой перевертыш может быть смешным, ироничным или даже абсурдным. В прошлые века несомненным авторитетом обладала церковь, в результате чего порождались разнообразные «обезьяны церкви» – «Служба кабаку», «всешутейские соборы» Петра I или французские народные представления на площадях в средние века, пародирующие церковные службы. Во времена СССР центр тяжести переместился с религии на светскую идеологию. Комичны многочисленные «обезьянки» культовых советских фильмов «Чапаев» и «Семнадцать мгновений весны» – соответствующие циклы анекдотов про Штирлица и Василь Иваныча. Последнее лежит в непосредственном родстве с предметом нашего разговора.

«Властелин колец» стал тем перевалом, за которым восхищенным и благодарным зрителям открылось беспредельное пространство зыбкого и еще неясного будущего. На многие десятилетия все игровые ленты, претендующие на эпичность, обречены на сравнение с «Властелином колец». Возникшую пустоту от созерцания чистого неба необходимо было заземлить.

Фактически гоблинский перевод киноэпопеи стал не только заземлителем для слишком впечатлительных или, напротив, духовно неподвижных людей, но и аккумулировал воедино накопленные в советском и российском обществе стереотипы и штампы. В ход пошли не только старые анекдоты, были собраны и обыграны новые. Огромный массив гуляющих в нашей речи приговорок, словечек и типических ассоциаций был извлечен и сознательно использован авторами. «Лампочка Ильича», «экстрасенсы, лечащие по фотографии», «атаман Борис», закодированный от алкоголизма, «чистые руки, холодная голова и горячее сердце», «дети – цветы жизни» – переплетение подобных образов оформило восприятие ушедшей действительности в один огромный анекдот.

Коронные словечки и выражения, давно ставшие народными, вроде: «Я требую продолжения банкета», «Господа, я собрал вас всех, чтобы сообщить пренеприятное известие…», «Если ты плюнешь на коллектив, то коллектив утрется…», «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» в соответствующем окружении закрепляют их в сознании зрителя как опорные точки шутовства и пародии на прошлое. Прошлое, в котором совершенно смешиваются Гоголь с Достоевским, революционные агитки и кинокомедии тридцатилетней давности.

Вязкость беспрестанного стеба настолько высока, что многие перестают воспринимать первичный феномен и реагируют лишь на его кривое отражение. Особенно зависимы оказываются дети, для которых «прикольные камрады» Агроном, Баралгин и Логоваз, объединенные в полукриминальную, полупартийную бригаду Пендельфа Белого, эмоционально ближе и понятнее, чем мужественные, стойкие и трагичные Арагорн, Боромир, Леголас и маг Гэндальф. В результате фильм с богатым философским содержанием, требующий при просмотре немалой духовной работы (что для игрового и тем более американского кино вообще редкость), стал аляповатой иллюстрацией к массированному фарсу, подменяющему собой действительное содержание.

В нашей культуре в последние пятнадцать лет нарастал уровень скептицизма и ироничного отношения к окружающей действительности. Это явилось неизбежным следствием того, что на скепсис и усталость советского времени наложилось встречное разочарование послеперестроечного периода.

Гоблинский перевод выполнил две функции: создал Тень высочайшему достижению мирового кинематографа и сплавил с этой Тенью другую Тень – нашего с вами бытия. Само по себе это, наверное, неизбежно, потому что бродильная критическая масса бесчисленных компанейских шуток и приколов, связанная с проявлениями нашей жизни, рано или поздно должна была перейти в новое качество. Характерно, что количественный набор на этой стезе дал эффект затухания, – последующие опыты гоблинских переводов известных блокбастеров («Чужие», «Терминатор», «Матрица») аналогичным спросом уже не пользуются.

В итоге гоблинский перевод сам стал культурным фактором и ассимилировался с той средой, против которой поначалу высказался столь неординарно.

Уже сейчас можно сказать, что его культурная роль выполнена. Российско-советская культура получила гигантское кривое зеркало, куда может теперь при случае смотреться и… забывать свое истинное прошлое, потому что в искривленном отражении все меняет свои очертания и превращается в вариант псевдоисторического шоу, вульгарной и гротескной «игры в бисер», произвольно перемещающей акценты и выхватывающей произвольные знаки-символы из сердцевины каких-либо событий.