Цена милосердия. Военная быль

Мне было пять лет, когда началась война, названная впоследствии Великой Отечественной.Не было тогда страшнее слова, чем «похоронка». Пока мы были на оккупированной территории, все жили надеждой. Но когда зимой 1943 года нас освободили, многим, в том числе и нашим соседям, это освобождение кроме радости принесло и большое горе. Особенно больно было смотреть на пожилых женщин, получивших похоронки на своих сыновей. Мы тогда своим детским умом еще не понимали, как больно и страшно родителям терять своих детей. Этой трагедии – потерять свое кровное дитя – не понять сегодня молодым матерям, легко расстающимся со своими чадами. Видимо, времена пошли другие, страшнее войны.

Как-то, вспоминая те далекие годы, мой старший друг, которому уже за 80, поведал мне историю о похоронке, с которой случился  счастливый казус. Вот что я услышал: «Поздней осенью 1943 года в аэродромную мастерскую вошла женщина – мамина знакомая. Мы с матерью часто ночевали, так сказать, на рабочих местах. Она протянула мне какую-то бумагу.«Насчет матери сам решай», – тяжело вздохнув, сказала она и направилась к выходу. В бумаге я прочел, что мой брат Виктор «пал смертью храбрых» где-то под Воронежем. Каким-то невообразимым чувством я не поверил этой бумажке. Я не мог представить себя без старшего брата. Ведь в школе и дома были уверены, что из двух сыновей младший, то есть я, – драчун и бестолочь, а Виктор для меня единственный авторитет. Это было действительно так.Теперь я старался быть как можно меньше рядом с матерью. У меня холодело под сердцем, когда она всматривалась в мое лицо, как будто понимая, что я что-то скрываю. Я никак не мог придумать, что же делать с похоронкой.На нашем аэродроме взлетные полосы расчищали от снега какие-то темные сгорбленные фигуры. Я на них не обращал внимания. А тут, заметив, что за ними ходят конвоиры, я спросил у пожилого рабочего: «Заключенные, что ли?» «Нет, – ответил он. – Пленные немцы».Немцы?! Они же Витьку убили! Потребовалось немало усилий, чтобы сдержаться. Подошло время и моего ухода в армию. Мама все чаще заглядывала ко мне в мастерскую. Не было вестей от Виктора, а тут провожать второго сына. Она обычно приходила засветло, усаживалась у раскаленной печки и тихо сидела – маленькая, в старом пальто и в больших, не по ноге, валенках. Мне было неловко перед другими рабочими, я торопился освободиться, и мы шли домой  мимо сбившихся в кучу пленных. Но однажды я сам выскочил навстречу маме и заметил, как, поравнявшись с пленными, она как бы невзначай обронила что-то. Глядя, как пленные торопливо суют в рот подобранное, я ошеломленно остановился. Гнев, обида, злость пожирали меня. Сейчас я ее заставлю пожалеть об этом. Серый листок покажет настоящую цену того, что она делает! Я забыл, куда сунул похоронку. Без толку шарил я по карманам, пока мама не подошла ко мне вплотную и виновато шепнула: «Пусть поедят… Может, и Витенька где-нибудь голодный…»Мне еще только предстояло многое узнать о войне и мире, где много было подлости, ненависти и страха. Но если я все еще верю, что в мире кроме негативного есть  милосердие, совесть и сострадание, то этому я обязан маме……В первом же письме, которое я получил спустя месяц после отъезда на фронт от мамы, она писала, что наконец-то пришла весточка от Вити: «Я уже побывала у него в госпитале, видела его…»Этот счастливый случай с похоронкой  открыл мне глаза на многое. Даже большое военное горе не озлобило так людей, как нынешние рыночные отношения. ​Вадим КУЛИНЧЕНКО,  капитан 1 ранга в отставке, Купавна, Московская область