Владимир Николаевич Крупинин – русский прозаик. Возглавлял правление Московского отделения Союза писателей СССР и РСФСР, был главным редактором журнала «Москва», членом редколлегии журнала «Наш современник». Автор известных повестей «Живая вода», «Сороковой день», «Спасение погибших», «Прощай, Россия, встретимся в раю», «Как только, так сразу» и «Повести последнего времени». С 1994 года преподает в Московской духовной академии.
– Владимир Николаевич, говорят, что вы этакий писатель-нигилист, у которого нет литературных кумиров. Даже с Пушкиным вам есть о чем поспорить?
– Мы привыкли к мысли, что наше достояние – великая русская литература. Но тогда возникает вопрос: если она такая великая, как мы думаем, тогда почему в России случились столь огромные бедствия? «Бесы» Достоевского – роман-предостережение, вещь пророческая, в которой прописаны не только ответы на все вопросы, но и даны конкретные пути, как предотвратить трагедию. Увы, слова писателя не дошли до сознания читателя сто лет назад, не доходят и сейчас. Наиболее правдивые и пронзительные по своей силе произведения «Тихий Дон» Шолохова, «Солнце Мертвых» Шмелева, «Щепка» Зазубрина, «Окаянные дни» Бунина в лучшем случае «били по хвостам» уже прошедших событий. Что же касается главных героев русской литературы – Чацкого, Онегина, Печорина, то они нанесли огромный ущерб России. Вы бы отдали свою единственную дочь за умника Чацкого? Лично я – нет. Как отец, я встаю на сторону Фамусова, для которого Скалозуб – более надежный и серьезный человек, чем Александр Андреевич Чацкий. А Печорин, который с легкостью срывает едва распахнувшиеся цветы? Самое страшное заключается в том, что наши классики наделили своих героев дьявольской притягательностью. А как вредна для девичьего сознания булгаковская Маргарита, которая с легкостью идет на любые сделки с нечистой силой? И Татьяна Ларина – вовсе «не русская душою», как сказал о своей героине Александр Сергеевич. Ведь читала она французские и английский романы, а не «Слово о полку Игореве», Тихона Задонского и Сергия Радонежского.
– Но Татьяну Ларину, как и самого Пушкина, воспитывала няня – простая русская женщина. Что же касается увлечения французскими романами, так время было такое. Сейчас же никто не станет осуждать девушку, что она владеет английским языком?
– В 1812 году французы во многом одержали над нами победу. Это почувствовал и Пушкин, когда в повести «Метель» сказал: «Музыка играла завоеванные марши». Николай Карамзин в «Письмах русского путешественника» предостерегал, что если в русское сознание войдет Европа, то добра от этого не жди. Даже в чем-то был прав Митрофанушка Фонвизина – да тот самый недоросль, который не хотел учиться, а хотел жениться. Еще при жизни Вольтера нам навязали пагубную мысль, что мы – отсталый, недоразвитый народ. С тех пор и живем с комплексом неполноценности.
– При этом во всех наших бедах мы обвиняем иностранцев, тогда как тот же Руссо с непониманием и осуждением писал о Петре Первом, который, по мнению писателя, «по-обезьяньи» копировал западный опыт, не учитывая при этом особенности своей страны.
– Я неоднозначно отношусь как к личности, так и к реформаторской деятельности Петра Первого. Не спорю, что если было бы возможно соединить немецкую точность с широкой русскою душою, то получился бы идеал. Но нельзя же этого добиваться с помощью насилия? Да и в моральном плане Петр Великий – далеко не самый лучший наш государь. Поэтому у него была такая страшная, чудовищная смерть. Как, впрочем, и у безбожника Вольтера, который, как известно, сошел с ума. Смерть расставляет все точки над «I». Как умиротворенно уходил в мир иной Достоевский и как терзался Лев Толстой? Окруженный полицией, под контролем разъяренной жены и расставленными сетями Черткова, великий человек оказался в ловушке. «Я хоть и лев, но не смог разорвать эти дьявольские цепи», – сказал незадолго до своей кончины Лев Николаевич.
– Вы хотите сказать, что призывающий русский народ к смирению Достоевский тем самым заслужил «счастливую» смерть? Тогда как вставшему на путь отрицания Толстому Господь «под занавес» уготовил самую настоящую пытку? И пример двух русских гениев должен стать для нас поучительным?
– Толстой почувствовал себя выше и мудрее всех. Он был убежден, что ему нет равных. Одним словом, он мог любого писателя вознести на незаслуженную высоту, а другого уничтожить. Как свидетельство осознания собственного величия – статья Толстого о рассказе Чехова «Душечка», которая по своим размерам в несколько раз превышает саму «Душечку». А вот единственного своего врага, с которым Толстой боролся всю жизнь, я имею в виду английского драматурга Шекспира, он так и не смог победить. Кстати, говоря о гордости смирения, я искренне восхищаюсь «Душечкой». Более того, я мечтал бы жениться именно на такой женщине, чья душа полностью растворяется в душе любимого мужчины. Душечка – самая православная душа в русской литературе.
– Владимир Николаевич, а нас учили тому, что каждый человек, независимо от того, к какому полу он принадлежит, должен быть индивидуальностью, яркой, сильной личностью. Самовыражение – вот главная цель человека думающего, ищущего.
– И гоголевская Коробочка – великая женщина, не говоря уже о Пульхерии Ивановне из «Старосветских помещиков». А вот наши современницы, добившиеся своей самостоятельности, чувствуют себя глубоко несчастными. Более того, две трети из них склонны к психопатии. Женщина потеряла опору, крепкое сильное плечо, на которое можно упереться. Большевики, выдернув почву из-под ног мужчин, обрекли женщин на горькую долю. Но для меня как писателя женщины куда более интересны, чем мужчины. Они богаче чувствами, эмоциями, интуицией. Кстати, именно женщины наиболее тонко и верно чувствуют время. Неспроста знаменитая представительница женской литературы Гертруда Стайн назвала свое поколение «потерянным». А французская писательница Эльза Триоле – сестра Лили Брик, как мне кажется, дала самое точное определение XX веку – «нейлоновый век».
– «Нейлоновый век» – это слишком по-дамски. А что думает о своем времени писатель Владимир Крупин?
– Прошедший век – век невиданного, животного эксперимента над людьми. Будто какая-то сила только и занималась тем, что придумывала все новые испытания для человека. И в этом издевательстве Россия шла впереди всех. На своем примере мы показали все пути, по которым не надо идти. Все рухнуло в одночасье: идеология, военная мощь, торговые связи. Осталась только вера, которая и спасла нас, грешных. Вы знаете, почему там быстро удалось проигравшей Германии воскреснуть из руин? Как ни странно, но именно столь развитый у немцев патриотизм возродил их страну. С одной стороны, патриотизм довел Германию до чудовищного преступления, до страшного позора, а с другой, когда шла борьба за сохранение нации, быстро поднял страну с колен.
– Видно, все же прав был Петр Чаадаев, который в «Философических письмах» сказал, что «патриотизм – разжигает войну между народами, сеет вражду и ненависть». А ведь мы навеки заклеймили философа как врага России?
– Первые западники, к которым принадлежал Петр Чаадаев, честно пытались обрести истину. Кстати, ведь понятие истины – чисто русское. Ни в одном языке нет такого слова, как истина. Тогда как новоиспеченные западники – Новодворская, Хакамада – очень примитивно воспринимают как западные ценности, так и недостатки буржуазной системы. Уже в довольно позднем возрасте, в 45 лет, я впервые оказался на Западе. Я увидел наших туристов, у которых слюни текли при виде 40 сортов колбасы. Но я также видел, как при таком изобилии старики просят отрезать им 100 грамм сыра и ни чуточки больше. Признаюсь, что Восток мне более интересен по своей философии. Восточная теория самоограничения позволяет людям больше думать не только о материальных вещах, но и о природе, о душе, о космосе. Кстати, об этом незадолго до своей смерти думал Лермонтов. В письме к Краевскому он писал: «Я многому научился у азиатов, и мне бы хотелось проникнуть в таинства азиатского миросозерцания, зачатки которых и для самих азиатов, и для нас еще мало понятны. Но, поверьте мне, там – на Востоке тайник богатых откровений».
– «Как Лермонтовым по Кавказу пробраться, не встревожив скал», – писала Марина Цветаева. Но, увы, почему-то в последнее время России очень трудно «перемещаться» по горам Кавказа. Не говоря уже о чеченской проблеме, которая, похоже, затягивается в гордиев узел.
– На Кавказе мы не вели ни одной захватнической войны. Кавказские народы добровольно шли к русскому белому царю, потому что чувствовали его силу и добрые намерения. Если возникали на Кавказе какие-то военные конфликты, то Россия вводила туда войска для защиты своих подданных. Что же касается чеченского вопроса, то, на мой взгляд, никакой он не больной, а самый обычный. Чечня – это часть России, этим все сказано. А то, что мы до сих пор не можем уничтожить всех боевиков, в этом виноваты политики. Если бы политики развязали руки военным, они бы давно навели в Чечне порядок. Признаюсь, я не очень-то доверяю политикам, у которых в отличие от военных всегда имеется «задний ум». Хотя я презираю американских солдат – самых трусливых в мире. Из-за своей трусости они сразу же бросают бомбы.
– Владимир Николаевич, сейчас принято ругать Америку, хотя при этом многие признают, что американская система общественной жизни – самая продуманная и, что весьма ценно, не лишена справедливости. Тогда как российский человек на сегодняшний день является самым бесправным и обиженным.
– Еще Черчилль говорил, что демократия – чудовищная система, но все остальные еще хуже. Мое сердце принадлежит монархии. Но монархию надо заслужить. А вот народу совершенно все равно, кто будет править – белый царь или красный вождь. Главное, чтобы люди чувствовали себя защищенными. Главное, чтобы у них была крепкая крыша над головой. С исторической точки зрения, хорошим считается тот правитель, который наименьшими жертвами добивается благ и счастья для своего народа. Но вообще без жертв не обойтись. Америка в своем развитии встала на опасный и пагубный путь – поэтому и представляет беспокойство для прогрессивного человечества. По этому пути шел Гитлер, который руководствовался теорией о сверхчеловеке Фридриха Ницше. Сильный человек – американский идеал. Но, как ни странно, люди не подвержены дарвинской теории эволюции. По сути современный человек остался таким же, каким был с момента сотворения мира.
– Но от Адама и Евы нас разделяют века. Неужели, на ваш взгляд, ничего не изменилось? В чем же тогда смысл?
– Время меняется только у человека, но не у Господа. Вчера я был ребенком, сегодня стал стариком. И так с каждым. Время придумал для нас Господь, чтобы подарить людям величайшую милость – смерть. Иначе, будучи бессмертными, люди бы просто загрызли друг друга. А смысл в том, что каждый человек – избранник Бога. Если именно ваше семечко среди тысяч, миллионов проклюнулось – значит именно вас выбрал Всевышний, и это надо ценить.
– А как же библейское «много званных – мало избранных»?
– Кого Бог любит – того бережет, прячет от суеты и пустоты. Поэтому самые лучшие нам не видны. Вы не задумывались, почему никто из нас не видит и не слышит духовника патриарха Московского Алексия Второго старца Кирилла или старца Даниила?
– Вы хотите сказать, что все публичные люди – это марионетки, а не герои. Значит, и Солженицын – второстепенный персонаж, а не пророк?
– Мы все плохие пророки в нашем Отечестве. В России писателю сначала надо умереть, а потом лет тридцать подождать – как отзовется его имя. Останется тот, кто сумеет с помощью слова выразить бессмертие России. Сохранится в веках тот, кто не поддастся всеобщему нытью, которое началось еще с серебряного века нашей литературы.
– Незадолго до своей смерти ваш давний друг Виктор Астафьев говорил, что в современной России должен появиться писатель, который «вскроет» всю нашу сущность. Может, вы уже знаете его имя?
– Многим почему-то скальпель мерещится. Только вот «вскрывать» нечего. Русская жизнь в действительности удивительно проста. Что же касается «вскрытия» очередных кремлевских тайн, так это уже не важно. Впрочем, как и никогда не было важно. Я согласен с мнением одного уважаемого мной человека, что женщины, которые не смотрят телевизор, становятся красивее, а мужчины – умнее. Досадно, что вся столичная пошлость, которая льется с экранов телевидения, докатилась до российской глубинки. Сейчас губернаторы больны одной «нехорошей» болезнью – устраивать у себя всякие похабные шоу с участием попсы, которой так понравилось за Ельцина «драть глотку», что до сих пор не может остановиться. Хотя желание губернаторов – пустить «белый пароход» по своим речушкам в какой-то степени можно даже понять. Если будешь скромным и тихим, то это никто не заметит и не оценит. Сейчас Россия похожа на ту Дуню из народного фольклора, которая распустила свои косы, а за нею все матросы. Только вот за Дуней не разглядеть хороших лиц и правдивых дел. Но самая большая беда заключена даже не в Дуне, а в наших мужиках, которые стали очень трусливыми. Как черт ладана, они боятся ответственности за свою семью и всячески избегают серьезного чувства. Такой вывод я делаю даже из наблюдений за своими взрослыми детьми. Они не пьяницы, не преступники, не бездельники. Умные, образованные, деловые люди. Но сын, ссылаясь на неотложную работу, вчера не ночевал дома. Он не осознает, что в его дом закатились два солнышка – два ангелочка – моих внука. А дочка мне недавно заявила, что встретила какого-то необычного американца – супермена и красавца. Я ей говорю: «Ну, американец так американец – привози его к нам, пусть он покрестится в православии». И что, вы думаете, она мне на это ответила: «Что ты, папа, у него в Америке свой гольфклуб – какая может быть Россия, какое православие?» Поэтому я очень тревожусь за их судьбу.
– А над чем сейчас работает писатель Владимир Крупин?
– Увы, я, как немец, составляю планы, а, как русский, их выполняю. Поэтому я всегда восхищался способностью своего старого друга Валентина Григорьевича Распутина выныривать из жизни. Хоть камни с неба будут падать – а Валентин не бросит писать начатое. Но я взялся за одну крупную вещь, которую, надеюсь, успею завершить. Только время мной почему-то не дорожит. Впрочем, я сам виноват – не отдаюсь полностью своему писательству. Так, с радостью бегу на молочную кухню, понимая, что тем самым работаю на вечность. Каждое утро хожу в церковь – для души. Так и день проходит – в заботах и тревогах. А потом страдаю из-за того, что так много всего упустил. Остановиться бы, оглянуться, как это умел делать мой друг Георгий Свиридов. Какое для меня было счастье – желание Свиридова познакомиться с автором повести «Живая вода». Впрочем, это уже другая история.
Беседовала Анжелика ГУБИНА
Комментарии