Школа сквозь призму пушкинского пятистишия

Мне и в голову не могла тогда прийти мысль снизить за это отметку. Ведь и сегодня, уже имея шестидесятидвухлетний опыт выступления в печати, я время от времени получаю в «Учительской газете» верстку с красными вопросительными знаками и красными подчеркиваниями корректора. Но это же нормально.

И я решил провести мысленный эксперимент. Допустим, что промах ученица допустила в сочинительной части ЕГЭ по русскому языку сегодня. Открываю «критерии оценивания задания развернутым ответом». Критерий К5: «Смысловая цельность речевой связности и последовательности изложения». За одну ошибку снимается один первичный балл. Потом в пересчете на стобалльное измерение он может увеличиться вдвойне. Но это как раз наш случай: связности логической в данном случае нет. Критерий К2: «Соблюдение этических норм». Тут вообще беспощадно: за одно нарушение этических норм по этому критерию ставится ноль. Но тут у нас чистое поругание этических норм: так сказать, про «мягкое», «женское». И прощай желанные сто баллов. Как это говорил учитель Павлуши Чичикова: «…в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хоть он и Солона заткни за пояс!»
«Не бойся в науке ошибок, – писал внуку Виктор Шкловский, – ошибки = попыткам. Это стрелки измерительных приборов пульсируют на циферблате». «Ошибка – это находка для учителя». Это говорит выдающийся психолог Леонид Занков. Хорошо им так говорить! Ни им, ни их детям, ни их ученикам экзамен же не сдавать.
Как все-таки точно Пушкин сказал об ошибках: «ошибок трудных». Далее у Пушкина «гений, парадоксов друг». А что есть этот самый парадокс? Открываю «Толковый словарь русского языка» под редакцией академика РАН Н.Ю.Шведовой (Москва, 2007, тираж 800 экземпляров):
Парадокс. 1. Странное, расходящееся с общепринятыми мнениями высказывание, а также мнение, противоречащее (иногда только на первый взгляд) здравому смыслу. 2. Явление, кажущееся невероятным и неожиданным.
Парадоксальными были все великие открытия и изобретения. И геоцентрическое понимание Вселенной, и ракета, и использование атомной энергии, и Интернет. Да и не только великое и гениальное.
Вот два примера из истории математики. За семьдесят лет до того ни одной книги по математике не прочел. Я окончил отделение логики и психологии факультета русского языка и литературы. Какое-то время преподавал все четыре предмета. Потом за книгами по психологии следил. Работы по логике читать перестал: они все более и более математизировались, но, работая над этой темой, новую книгу Микаэля Лонэ «Большой роман о математике. История мира через призму математики» прочел. Там рассказывается об одном из первых великих математиков Древней Греции Фалесе.
«Во время своего путешествия в Египет Фалес решил одну из сложнейших поставленных перед ним задач. Рассказывают, что фараон Амасис лично бросил ему вызов, предложив определить высоту пирамиды. До тех пор ни один из египетских ученых не смог этого сделать. Фалес не допустил поражения и использовал очень изобретательный способ. Ученый из Милета воткнул палку в землю под прямым углом и дождался момента, когда длина тени, отбрасываемой палкой, стала равна высоте палки. В этот же момент он измерил длину тени, отбрасываемой верхушкой пирамиды, – это и была высота пирамиды». Правда, в папирусе Ахмеса говорится о том, что в Древнем Египте прекрасно знали, как рассчитать высоту пирамиды, более чем за тысячу лет до Фалеса.
Существует легенда о великом математике Гауссе. Его учитель математики в школе предлагает своим ученикам подсчитать сумму чисел в первой сотне.
Все считают. 1+2=3. 3+3=6. 6+4=10…
Поднимается рука.
– Мальчик, тебе нужно выйти в туалет?
– Нет. Я уже подсчитал.
– И сколько у тебя получилось?
– Пять тысяч пятьдесят.
– И как ты подсчитал?
– Я пошел от начала и конца. 1+100=101. 2+99=101. 3+98=101… Таких пар в сотне 50. Я умножил 50 на 101.
Это и был будущий великий Гаусс.
И, наконец, «случай, бог изобретатель». Почему эту строку в советское время убрали из эпиграфа к передаче «Очевидное – невероятное»? Наверное, потому что бдительная телевизионная цензура болезненно прореагировала на Бога. Но вот что интересно. В 2018 году я прочел в одной статье, что в этом стихотворении у Пушкина не четыре ключевых слова (просвещенье, опыт, гений, случай), а пять: просвещенье, опыт, гений, случай, бог изобретатель. И у цензоров советского телевидения, и у остро чувствующего потребности сегодняшнего дня автора оснований для таких выводов нет. Приведу пять аргументов.
Первое. У Пушкина в стихотворении не Бог, а бог. Я проверил и по черновикам, и по четырехтомному «Словарю языка Пушкина».
Второе. Посмотрите, как построены третья, четвертая и пятая строки. Они сделаны по одной модели. Идет слово: опыт, гений, случай. А после него обособленное приложение: сын ошибок трудных, парадоксов друг, бог изобретатель. А приложение – это всегда определение. Бог изобретатель – это метафора к случаю.
Третье. Если в последней строке Бог, то это уничтожает все стихотворение. Зачем же тогда просвещенья дух, зачем опыт, да еще ошибок трудных? И зачем тогда нужны Богу помощники, даже если это гений? Откроем Библию. Бытие. Глава I .
3 И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
9 И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так.
26 И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему…
27 И сотворил Бог человека по образу Своему…
31 И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма.
Все хорошо и без просвещенья духа, и без опыта, да еще с ошибками трудными, и без гения.
Четвертое. Бог – создатель миров, Вселенной, создатель новой религии. Ему не нужно заниматься открытиями чудными для человека вроде телевидения или мобильного телефона. Это не его дела. Для этого созданы люди. Негоже Бога превращать в одного из работников на ниве научно-технического прогресса.
Пятое. Посмотрим в черновиках, как Пушкин работает над последней строкой. «И случай, вождь». «И случай отец, изобретательный слепец». «Случай слепой». «И ты слепой изобретатель». «И Случай, бог изобретатель». В центре внимания Пушкина случай – как лучше сказать о том, что он есть.
Так вот я думаю, что на телевидении у бдительных цензоров проблемы были, может быть, не с богом, а со случаем. То, что случай играет в жизни большую роль, люди, конечно, понимали давно. «Средь шумного бала, случайно, в тревоге мирской суеты, тебя я увидел…» Это Алексей Толстой. А вот Блок:
Жизнь – без начала и конца.
Нас всех подстерегает случай.
Над нами – сумрак неминучий,
Иль ясность божьего лица.
Но у Пушкина о другом. О случае как боге изобретателе. О том, что и он приближает открытия чудные.
Ну, здесь можно, конечно, вспомнить историю открытия пенициллина. Флеминг оставил на своем рабочем столе немытую чашку с бактериями. Спустя несколько дней он заметил образовавшуюся плесень. Его заинтересовало то, что в пространстве этой плесени все бактерии были уничтожены. Но это все-таки случай как случай в узком смысле слова. Все оказалось гораздо и гораздо важнее.
Через тридцать лет после стихотворения Пушкина Дарвин в своей книге «Происхождение видов» показал роль случайных мутаций в этом самом происхождении видов. А во второй половине XIX века успешно развивается теория вероятностей, постигая закономерность случайного.
Но после разгрома генетики у нас именно случайное было поставлено не то что под сомнение, а просто стало враждебным. В своей книге «Герои и злодеи российской науки» С.Э.Шноль вспоминает, что, когда он пришел на биофак МГУ в эти самые годы, там висел большой транспарант: «Случайность – враг науки». И это, конечно, было связано с ненавистной генетикой. Но почему она стала у нас столь ненавистной? Наверное, и потому, что после страшного голода в начале тридцатых Лысенко объявил, что он удвоит урожаи. Генетики таких обещаний дать не могли. Подчеркиваю: не могли тогда. Но было и другое. Большая беда нашего преподавания литературы, да и истории, в том, что наши ученики часто совершенно не чувствуют атмосферу ушедшего времени. Попытаемся ее понять.
Напомню монолог Нила из пьесы М.Горького «На дне», написанной еще в 1901 году: «Знаешь – я ужасно люблю ковать. Пред тобой красная, бесформенная масса, злая, жгучая… Бить по ней молотом – наслаждение! Она плюет в тебя шипящими, огненными плевками, хочет выжечь тебе глаза, ослепить, отшвырнуть от себя. Она живая, упругая… И вот ты сильными ударами с плеча делаешь из нее все, что тебе нужно».
Это «делаешь из нее все, что тебе нужно» было очень характерно для умонастроений советской литературы. Вот, к примеру, стихотворение Николая Ушакова 1935 года:
Пока владеют формой руки,
пока твой опыт
не иссяк,
на яростном гончарном круге
верти вселенной
так
и сяк.
Мир незакончен
и неточен, –
поставь его на пьедестал
и надавай ему пощечин,
чтоб он из глины
мыслью стал.
Характеризуя суть этого нового мироощущения, Н.Бердяев писал: «Мир стал пластичен, и из него можно лепить новые формы. Именно это более всего соблазняет молодежь. Каждый себя чувствует участником общего дела, имеющего мировое значение. Жизнь поглощена не борьбой за свое собственное существование, а борьбой за переустройство мира». (Убежден, что на уроках литературы в выпускном классе нужно обращаться и к роману Николая Островского «Как закалялась сталь». Можно по-разному относиться к прошлому, но его нужно понимать и осмыслить.