Руслан КИРЕЕВ: Уж я-то точно не учитель жизни!

Окончание. Начало в N 6

Он родился в Коканде (Узбекская ССР) в роковом 41-м. Он был членом КПСС, его первая книга называлась “Ошибки бога”. Закончив Литературный институт, он никогда не думал, что вернется сюда вновь в качестве преподавателя.
Наш корреспондент
беседует с известным писателем, прозаиком и просто обаятельным человеком Русланом Киреевым.

“Глаголом жги сердца людей”
– Герой вашей повести “Там жили поэты” художник Антонов говорит, что даже когда он просто смотрит на что-то, например, на розы, то всегда чувствует себя посредником между этими розами и миром. На что другой герой ему отвечает: “Меня лично никогда не прельщала роль сводника. Розы и мир сами найдут друг друга”. Чья точка зрения вам ближе?
– Художника, конечно. Я считаю, что творчество – это и есть посредничество между миром и красотой. Толстой и Достоевский описывали одно и то же время, но когда читаешь, возникает ощущение, что это две разные страны.

– А учителем жизни писатель должен быть?
– Нет! Учить можно географии, астрономии, но как можно научить жить?! Как? Я-то уж точно не учитель жизни! Мне интересно другое: когда берешься за перо для того, чтобы понять себя, свои отношения с миром, понять для себя этот мир. Когда же мои книги заинтересовывают кого-то еще, мне это всегда очень радостно. Самый первый мой читатель – жена. На протяжении тридцати восьми лет совместной жизни я всегда читаю ей все, что написал.

– А как вы относитесь к пушкинскому “гений и злодейство несовместны”?
– Нет, с этой формулой я не согласен. В той же повести “Там жили поэты” художник Рыбчук, пережив клиническую смерть, превращается в тихого, доброго, бесконфликтного человека. Но вот парадокс! Став благостным, он начал писать плохие картины. В искусстве все же такие благостные люди не работники. Ну что они могут создать? Ну, может, проповедь напишут. И то для этого страстность нужна. Зло почему-то всегда энергичней добра, более привлекательно, что ли? Вы обратите внимание, что в мировой литературе выведена масса злодеев, масса дьяволов!

– Но тем не менее и Воланд, и Мефистофель интересны не просто как носители зла в чистом виде. Они и на добрые дела способны.
– Да, но с другой стороны! Не было бы зла, не было бы и добрых дел. Как там у Гете? “Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо”. Может, зло продуктивно? Не знаю.

– Примерно в 1995 году вы меня, помнится, поразили одной своей фразой: “Я запретил себе писать”. Почему? И разве такое возможно?
– Было дело. Я публично заявил, что больше романов писать не буду. И слово я сдержал. В 1994 году вышел мой последний роман “Мальчик приходил”, и с тех пор беллетристики я больше не пишу. Все, что я мог и хотел сказать в этом жанре, я сказал. Теперь мне, видимо, понадобились какие-то иные формы выражения. Эссеистика, к примеру. Вот Василий Розанов беллетристику не писал, но ведь писатель? И какой!

“Деликатность сосуществования”
– А в людях какие качества цените?
– Ну-у, легче сказать, чего я в людях не люблю. Это самонадеянность. И догматизм, в чем бы это качество ни проявлялось: в поведении, в отношении к людям, к искусству, в восприятии мира. И еще… Вот, например, в вагон метро вошел человек, и вдруг все пассажиры разом почувствовали, что он вперся! Пыхтит, толкается, а вокруг дискомфорт, а окружающим не по себе. Вот такое я очень не люблю. А есть люди, которые просто существуют рядом, не задевая другого, но с ними так хорошо! Очень мне нравится такая скромность, тихость сосуществования…

– Деликатность! – по привычке отредактировала Ольга Ильинична.
– Да, деликатность в широком смысле этого слова. И еще – умение прощать. Но это уже больше к женщинам относится. А так как я нуждаюсь в прощении очень часто, то для меня это важно. Злопамятных не люблю. Правда, вовсе не значит, что все качества, которые я ценю, присутствуют во мне самом. Я вроде незлопамятен, но иногда обиду могу помнить гораздо дольше, чем мне этого хотелось. Есть такой грех, и я его знаю. Вспыльчивый, это да! Правда, быстро отхожу и потом всегда сожалею об этой вспышке.

– Читая некоторые ваши вещи, я не могла не обратить внимания на описание трепетного, нежного, возвышенного отношения мужчины к женщине. Самому автору тоже свойственно такое отношение?
– Ну-у, об этом лучше женщин и спросить. Ольга Ильинична, как я отношусь к женщинам?
– По-рыцарски! – с готовностью отозвалась Ольга Новикова. – Правда-правда. Это человек, который женщину никогда не оскорбит и не унизит. Не только в делах, но и в жизни.
– Вставьте, пожалуйста, это в интервью, – смеясь, попросил Руслан Тимофеевич.

– А на любовные безумства способны?
– Способен! – выстрелило из дальнего угла комнаты.

“Доченьки, доченьки…”
– У вас две дочери. Кто-то из них пошел по вашим стопам?

– Никто не пошел. Они меня даже не читают! Если уж когда я сержусь на это, тогда еще возьмут книжку, полистают. Старшая дочь – медсестра, младшая преподает английский, занимается рекламой.
– Нет, я все-таки не могу не вмешаться! – Ольга Новикова возмущена. – Ну несправедливо! У Руслана очень хорошие девочки. Они росли в то время, когда писатели почитались как аристократы. Руслан тогда был известен ну невозможно как! И вот он всегда воспитывал дочерей так, чтобы они не превратились в так называемых “писдочек” (было такое выражение тогда). Старался, чтобы они не были избалованы тем положением в обществе, которое заработал их отец. Труд-то писательский никто не видит, а вот те блага, какие он в свое время приносил, многим “писдетям” вскружили голову. И многим сломали жизнь. А Руслан дал своим девочкам возможность самим пройти свой путь, и они прошли его очень хорошо.

– А внучка читает ваши книги?
– Она вообще не читает, насколько мне известно. С мальчиками вот по интернету переписывается, компьютером увлекается. Да я сам в детстве терпеть не мог читать! Примерно в шестом классе стал заглядывать в книгу. Читал всякое барахло про шпионов. К серьезной литературе пришел лет в восемнадцать. А сейчас на протяжении последних десятилетий перечитываю Чехова. Каждый день читаю на ночь по два-три письма Чехова. Вот у кого надо жить учиться.

Календарная дата
– Руслан Тимофеевич, чего ожидать от вас читателям в новом году?
– В феврале должна выйти книга “Сестра моя – смерть”. Я позаимствовал это высказывание у Франциска Азисского. В свое время Борис Пастернак переиначил эту фразу в “Сестра моя – жизнь”.
– Да?! А я и не знала, – озвучила мои мысли Ольга Ильинична.
– Пожалуй, самая итоговая моя книга. Обо всем. О жизни, о смерти. О том, как человек готовится к своему уходу из этого мира…

– Двадцать пятого декабря вам исполнилось шестьдесят. Какие мысли посещают в преддверии юбилея?
– Какие мысли? Пенсию оформляю, вот и все мысли. Бегаю туда-сюда с бумажками. Ольга Ильинична, что я чувствовал в “преддверии юбилея”?
– Обычная календарная дата! Очередной день рождения, – дала разъяснения Ольга Новикова. – Тут столько дел в редакции! Контракты, контракты, рукописи, авторы. Вам некогда думать о своем юбилее, вот!
– Вот, – Руслан Киреев улыбнулся, – мне остается только согласиться.

Ольга РЕШНЯК

О любви австрийского писателя Леопольда Захера-Мазоха и его жены Ванды фон Дунаевой

Термин “мазохизм”, введенный в обиход венским психиатром Р.Краффт-Эбингом, подразумевает не только физические, но и моральные страдания. Возможно даже, моральные в большей степени. Произведения писателя, и прежде всего “Венера в мехах”, дают для такой интерпретации все основания. Северин не только заставляет Ванду, предварительно облаченную в меха, стегать его кнутом, но и – страшно вымолвить! – подбивает изменить ему. “В неверности любимой женщины, – постигает Северин, – таится мучительная прелесть, высшее сладострастие”.
Так вот: высшее сладострастие! И он не желает лишать себя этого изысканного удовольствия, а потому буквально толкает возлюбленную в объятия другого.
В романе это Алексей Пападополис, грек. Поисками “грека” для своей жены занялся с некоторых пор и Захер-Мазох.
“Он напрямик стал просить меня изменить ему”, – признается в своих мемуарах Ванда. И далее приводит доводы своего фантастического мужа, изощренного психолога и столь же изощренного, когда этого требовали обстоятельства, демагога.
“Для работы мне необходимо быть в хорошем настроении и чтобы у меня было какое-то поощрение. Ты знаешь, что я хочу сказать. – Он хотел сказать, что она должна отдаться другому. – Если ты желаешь, чтобы я зарабатывал на жизнь твою и твоих детей, ты тоже можешь что-нибудь сделать для этого. Можно подумать, что я прошу у тебя что-нибудь невероятное! То, о чем я говорю, может быть лишь удовольствием для тебя, а ты относишься к этому точно к самой тяжелой жертве!”
В конце концов подходящая кандидатура нашлась. Это был двадцатичетырехлетний Александр Гросс, наивный молодой человек, весьма самоуверенный, что вызывало насмешку у Ванды и грандиозные надежды у ее мужа. “Я никогда еще не любил тебя так, как теперь, когда знаю, что скоро другой будет обладать тобой”.
Ванда под разными предлогами откладывала решающее свидание. Нетерпеливый любовник – пока еще потенциальный – торопил ее. Муж, человек еще более нетерпеливый, тоже. “Я не вынесу, – жаловался он ей с несчастным видом. – Я больше не в состоянии ждать того момента, когда увижу тебя в его объятиях”.
Р.КИРЕЕВ
“Уроки любви”