Одиссея Джейн

В российский прокат вышел необычный во всех смыслах фильм – хотя правильнее назвать это киноэкспериментом – под названием «Семь лиц Джейн» продюсера Романа Копполы. И если лиц у Джейн семь, то режиссеров у фильма целых восемь, по одному на каждое «лицо» плюс исполнительница главной роли.

Сюжет строится вокруг неожиданной свободы главной героини Джейн (Джиллиан Джейкобс), которая отвезла дочь в первый ее летний лагерь и теперь внезапно осталась наедине с собой. Во всех роуд-муви дорога увлекает персонажей не столько за горизонт, сколько внутрь себя, но на этот раз мы увидим именно эту, внутреннюю, сторону путешествия, вынесенную на экран в виде внешнего переживания.

Все дело в том, что картина «Семь лиц Джейн» снята в стиле буриме, или «изысканного трупа», любимой игры сюрреалистов, в которой каждый последующий художник должен был дорисовать что-то свое на листе бумаги, видя только краешек того, что нарисовал предыдущий.

По сути, фильм разделен на семь отдельных маленьких фильмов, и персонаж Джейн – единственное объединяющее, что у них есть, не считая сцен-связок между эпизодами, режиссером которых выступила сама Джиллиан Джейкобс. Каждый режиссер снимал свою часть, не зная, что было раньше и что последует потом, а партнеры Джейкобс по сцене играли не заранее написанных персонажей, а то, что они сами чувствуют «в моменте», исходя из собственных переживаний и жизненного опыта.

С таким подходом фильм действительно вышел лоскутным одеялом разного качества и глубины мысли: один эпизод, например, являет собой чудаковатое и трудно воспринимаемое буйство режиссерской фантазии в абсурдной криминальной разборке, а другой – затянутый и странный диалог между двумя женщинами из разных поколений в обрамлении мелькающих за окном пустынных пейзажей. Совсем иначе воспринимается эпизод, который тоскливо и трепетно раскрывает историю Джейн и Тае, ее бывшего возлюбленного. В их расставании никто не был виноват – и все были виноваты одновременно. И общество, которое часто презрительно смотрит на чувства между белыми и черными людьми, и воспитание, различное для детей разных цветов, и Тае, который не умел выражать свои тревоги словами и боялся мнения окружающих, и Джейн, которая принимала все на свой счет. Слушая их негромкий печальный диалог спустя девять лет после расставания, чувствуешь тяжелый путь, который проделал Тае к исцелению и обретению себя: он другой человек, гораздо более свободный и счастливый, и нынешний он, вероятно, мог бы сделать счастливой и Джейн. Но Джейн осталась в прошлом для Тае и для самой себя. Пока что Джейн все та же Джейн, и она только сейчас ступила на путь, обращенный к себе.

Не менее пронзительна сцена прощания Джейн со своей умирающей в больнице подругой, пусть и происходит она только у Джейн в голове. Это скорее танец, снятый на камеру, чем сцена, но в этом переплетенном с игрой света танце есть все – любопытство первого знакомства, радость разделенного опыта, счастье совместного познания, тепло взаимопонимания и разнесенная на расстояние, но неугасшая любовь друг к другу.

Совершенно контрастен этому полету светлых чувств эпизод встречи Джейн с другим своим бывшим возлюбленным, типичным представителем «я обязательно исправлюсь». Выходя из внутреннего диалога с ним победительницей, Джейн делает первый шаг к новой себе, и лабиринт дальнейших событий все больше и больше выводит ее на свет.

Сцены в «Семи лицах Джейн» имеют определенную последовательность просто потому, что фильм не может показать их все одновременно или каждый раз в рандомном порядке. На самом деле линейность времени совершенно не важна, и мы так никогда и не узнаем, сколько Джейн путешествовала: всю ли смену дочери или от силы один день. Не узнаем мы и куда ее вела дорога (попытка угадать смену американских штатов по пейзажам за окном не приносит никакого успеха), да и вела ли куда-то? Быть может, все это время Джейн провела дома в тишине, погруженная в свои мысли и воспоминания? Единственное, за чем мы можем наблюдать с уверенностью, так это за ее путешествием внутри себя, которое в итоге приводит ее к порогу собственного дома: уставшую, но осознавшую себя и преобразившуюся, как и положено любому Одиссею. Джейн возвращается в привычную колею с новой уверенностью в том, что жизнь не прожита напрасно и что каждый выбор, сделанный в пути – физическом и метафизическом, – привел ее туда, где она хочет быть и где она ни о чем больше не жалеет.