Николай ЧИНДЯЙКИН: Не будь я героем-любовником – стал бы Героем Советского Союза

Сегодня Николая Чиндяйкина можно считать одним из самых востребованных актеров российского кино. По пальцам можно пересчитать те новомодные телесериалы, где в титрах не встретится его имя.

Досье

Николай Чиндяйкин родился 1 января 1947 г. Заслуженный артист России.
В 1968 году окончил Ростовское театральное училище (актер), в 1987 году – ГИТИС (актерско-режиссерский курс А.Васильева). Работал в театрах Ростова и Омска.
Роли в театре: Белоус – “Город на заре” А.Арбузова, Теодоро – “Собака на сене” Л. де Вега, Васков – “А зори здесь тихие” Б.Васильева, Вэлл Зевьер – “Орфей спускается в ад” Т.Уильямса, Джерри – “Двое на качелях” Гибсона, Эдмунд – “Король Лир” У.Шекспира, Паратов – “Бесприданница” А.Островского, Вершинин – “Три сестры” А.Чехова, Отец, Директор – “Шесть персонажей в поисках автора” Л.Пиранделло, Рогожин – “Визави”, Петр Верховенский и Степан Верховенский – “Бесы” по Ф.Достоевскому.
Постановки: “Рядовые” А.Дударева, “Человек на все времена” Дж.Боулт, “Не играйте с архангелами” Д.Фо, “Я построил дом” В.Павлова (Омский драматический театр).
Режиссер-педагог в спектакле А.Васильева “Иосиф и его братья” по роману Т.Манна. В качестве режиссера принимал участие в спектаклях А.Васильева “Пиковая дама” П.Чайковского (Немецкий национальный театр, Веймар), “Плач Иеремии”, композитор В.Мартынов (театр “Школа драматического искусства”).
Снимался в фильмах: “Морской волк” (1988, реж. И. Апасян), “Музыка для декабря”(1994, реж. И. Дыховичный), “Каменская”(1998, т/с, реж. Ю. Мороз), “День полнолуния”(1998, реж. К. Шахназаров), “Мама, не горюй!” (1998, реж. М. Пежемский), “Нежный возраст” (2000, реж. С. Соловьев), “Дальнобойщики” (2000, т/с, реж. Ю. Кузьменко), “Дневник камикадзе” (2001, реж. Д. Месхиев), “Московские окна” (2001, т/с, реж. А. Аравин), “Львиная доля” (2002, реж. А. Муратов), “Линия судьбы” (реж. Д. Месхиев).
Сериалы: “Следствие ведут знатоки” (реж. В. Сорокин), “Лучший город земли” (идут съемки, реж. А. Аравин).

Праздничная труппа
– Николай Дмитриевич, на небосклоне российского кино ваша звезда взошла внезапно и ярко вместе с “Мама, не горюй”, “Каменской”, “Нежным возрастом”… Ваш возраст, уж простите, нежным уже не назовешь, но всеобщее признание пришло достаточно недавно.
– Все просто: если я чем-то занимаюсь, то делаю это всерьез. Всю свою жизнь я занимался театром, и, как мне кажется, серьезно. Но в столицу попал не сразу. Окончил Ростовское училище искусств, поработал в Ростове, окончил режиссуру в ГИТИСе, перед тем немало лет прослужил в омском театре…

– Получается, вы хорошо поевший театральной каши артист?
– Каши поел много, наиграл огромное количество ролей, около сотни, все, что можно.

– Российская театральная провинция всегда очень богата превосходными артистами, которых в столицах не знают, а сами они в столицы сильно не рвутся, мол, лучше дома быть первым. Вы вот рискнули?
– Тут разные обстоятельства. Согласен, что в провинции можно встретить просто невероятного уровня артистов. Вообще мое появление в Сибири тоже можно считать странным, я-то собирался в Ригу переехать, но я спешил, хотел поскорее уехать из Ростова, а тут пригласили в Омск, и я подумал, что никогда не был в тех краях, вообще тогда еще мало где был, вот и решил: поеду, годика два поработаю. Но когда приехал, то встретил удивительную труппу, коллектив, людей. Театр же, как человек, тоже может переживать молодость, зрелость, старость, а тут он был как раз на подъеме. Теперь я понимаю, что тогда это был один из лучших театров страны, какие артисты – Щеголев, Чонишвили, Псарева Елена Ивановна, Теплов, какая-то праздничная труппа. Актеров постарше, как в семье, звали – дядя Боря, дядя Коля… Конечно, я там остался, остался и остался. Но потом пришла беда, из жизни ушла моя жена, великая, на мой взгляд, русская актриса Татьяна Ожегова, мы с ней в Омске встретились, не один год были рядом, играли вместе “Орфей спускается в ад”, “Любовь под вязами”, “Двое на качелях”… Словом, сложилось так, что уехал, но это были 15 лет настоящей работы, настоящего театра. Тогда-то и объездил все, у нас были потрясающие гастроли, нет ни одного большого города в прежнем Советском Союзе, куда бы не приезжал с театром.

Васильев подарил мне весь мир
– И все же время, когда страна увидела и полюбила вас на кино- и телеэкране, стало, наверное, как бы вторым вашим явлением зрителю?
– Я бы говорил не о явлении, а о срезах, что ли, жизни. Первый – это Омск, второй – учеба режиссуре в ГИТИСе под руководством Анатолия Александровича Васильева, у которого я потом и остался. Мне режиссером хотелось стать всегда, хотелось ставить спектакли, и я их ставил, но в советское время не полагалось, если помните, быть при должности без бумаги, “корочек”. Мне казалось, что ставить могу, но когда поступил в ГИТИС, то понял, что сильно заблуждаюсь, что это другая профессия, что нужно учиться, получить школу.

– Вы сказали, что наиграли в театре все, что только было возможно. Потом еще и встреча с Васильевым. Насколько после всего этого вам было интересно играть в кино крутых современников?
– Боюсь, тут не будет разумного ответа, потому что до сих пор ощущаю себя в кино человеком случайным, не очень чувствую себя внутри этого процесса, такое чувство, что зашел ненадолго. Начиная с 89-го время от времени снимался, уговорили…

– Что значит уговорили, вы не хотели?
– Не то чтобы не хотел, но, повторю, я всерьез занимался театром, а тем более Васильев, лаборатория, подвал, ежедневная работа, какое там кино? А потом мы поехали по всему миру, тут даже сравнивать было не с чем. Омский театр подарил мне всю страну, а Васильев – весь мир, практически мне легче назвать страну, в которой не был. Кино в те времена было в упадке, снимался в каких-то картинах, которых никто не видел, так что нет и нет, проблемы не ощущал, наоборот, времени не хватало, с Васильевым и театром куда-то ехали, перемещались. Стал заниматься педагогикой, был вторым преподавателем на курсе Васильева, потом уехал преподавать в Италию, до сих пор провожу там иногда мастер-классы. Так что жизнь была переполнена, и по поводу кино у меня мыслей не возникало.

Знание можно только украсть
– Известно, что многие прекрасные артисты, работавшие с Васильевым, потом от него уходили. Вы их понимаете?
– Наверное. Я ведь один из немногих, а может быть, один, кто работает с Васильевым с 87-го года по сегодняшний день, долгожитель такой. Но Наташа Коляканова пошутила однажды: любую школу, даже “Школу драматического искусства” (так называется театр А.Васильева. – А.А.) надо когда-нибудь оканчивать. Действительно, это очень нелегкий труд – каждодневное служение. И что-то завершать – это нормально. Но…
В моей жизни однажды была встреча с Ежи Гротовским, я прошел школу его тренингов. Часто вспоминаю это время, потому что много приставал к нему с разными вопросами. Однажды он мне сказал: “Николай, знание получить невозможно, его можно только украсть. Пока здесь – воруй у меня”. Это я к тому, что инициатива всегда должна идти от самого человека, от желания чему-то научиться.

– Вас сегодня режиссеру трудно заманить в свое кино?
– Да нет, не очень. Пару лет назад я кардинально решил для себя, что буду сниматься, потому чуть отодвинул в сторону театральные дела, выпустил сейчас свой курс режиссеров в ГИТИСе и, в общем, освободил себя для кино. Решил, что раз есть спрос, приглашают, значит, это надо использовать, я – человек взрослый, понимаю, что все не навсегда, лишь какие-то годы моя лысина будет нужна и интересна. Так что снимаюсь, ставлю спектакли в антрепризе.

Игра на скрипке
– Если вернуться к вашим хорошо одетым современным экранным героям: насколько по жизни они вам близки, не близки?
– Могу сказать только как дилетант в кино. Мне кажется, что в кино требуется набрать только некий груз, список ролей, биографию, и не важно – отрицательные они, положительные, тем более что и в театре, и в кино актер к положительности или отрицательности по-своему относится, существует даже расхожее мнение, что в отрицательном персонаже чаще больше чего играть. С этим на самом деле трудно не согласиться, потому что человек сам по себе существо отрицательное…

– Неожиданный поворот…
– Если иметь его в виду как биологическую единицу, а уж дальше все зависит от ряда ценностей, какие его интересуют, как живет, хочет жить. Потому проблемы отрицательного и положительного для меня нет, к тому же я никого и никогда отрицательным не играю. Даже в “Московских окнах”, где герой был уж больно отрицательным, я говорил себе: пусть придет хороший человек и попробует в него бросить, как в Писании, камень. Каждый ведь за себя борется, хочет за жизнь зацепиться, вот и все. Объективно он, может, и не очень хорош, но я же на героя не с той стороны экрана смотрю, оттуда пусть его судят, а мне он в чем-то понятен, в нем даже нежность какая-то может присутствовать. Хотя, на мой взгляд, актер всегда должен быть обожжен темой, не хочу никаких определений – патриот там, государственник, империалист проклятый, кто угодно, но для меня все это не пустой звук, не просто сценарий “Нежного возраста”, например.

– Тем не менее вы не опасаетесь, что узнавать вас будут только как актера, что “ярко воплотил на экране” образ нового крутого “хозяина жизни”?
– Я не только таких играю, скоро выйдет картина “Под Полярной звездой”, где мой герой в 70-х – один из тех крупных хозяйственников, кто начинал осваивать газ на Севере. К тому же меня совсем не беспокоит, что там дальше у меня будет с кино. Если перестанут приглашать, для меня никакой трагедии в этом не будет. Иногда даже думаю, что хорошо схитрил в жизни, став не только артистом, вот и буду спектакли ставить, со студентами заниматься, книжки писать. А актерские лавры? Когда я был молодым, высоким и красивым, когда Паратова в “Бесприданнице” играл, говорил: не будь я героем-любовником – стал бы Героем Советского Союза. Все было, и всему свое время, теперь будет другое – и это нормально. Сейчас хотелось бы попасть в хорошую картину, в хороший проект, в хороший сценарий.

– А сами для себя не хотели бы написать сценарий?
– Это как у одного еврея спросили – умеет ли играть на скрипке, а он ответил: не знаю, не пробовал. Так и я… Но вообще я задумывался, что, наверное, приискать себе что-то можно, нужно, не занимаюсь этим, к сожалению. Когда-то мальчишкой я писал пьесы. Придумывал сначала название, “Человек без адреса” например. Дальше шел список действующих лиц: Мария, 19 лет, Иван Иванович, 42 года и так далее. Потом писал: акт I, на сцене Мария. После этого надолго задумывался, что же она там делает? Этим процесс писания заканчивался, и все мои труды складывались в некое собрание сочинений, где никто ничего ни о чем не говорил. По-моему, это самое глубокое, что возможно в абсурдизме, покруче, чем у Ионеско. У того герои хоть что-то говорили. А мои только молчали, потому что говорить было не о чем…

Алексей АННУШКИН