На чтение: ≈ 14 мин.У нас хорошо известно, кто из русских писателей становился лауреатом Нобелевской премии. Напомним: Иван Бунин (1933), Борис Пастернак (1958), Михаил Шолохов (1965), Александр Солженицын (1970), Иосиф Бродский (1987) и Светлана Алексиевич (2015). А кого еще выдвигали на эту премию и кому ее не дали?
Из рассекреченных архивов Шведской академии известно, что на Нобелевскую премию в разное время номинировались Лев Толстой (пять раз – с 1902 по 1906 год), Марк Алданов (13 раз), Дмитрий Мережковский (10 раз, начиная с 1914 года), Николай Бердяев (7 раз – с 1942 по 1948 год), Владимир Набоков (5 раз), Максим Горький (4 раза – в 1918, 1923, 1928 и 1933 годах), Константин Паустовский (4 раза – с 1965 по 1968 год), Иван Шмелев (в 1931 и 1932 годах), Леонид Леонов (в 1949 и 1950 годах), Анна Ахматова (в 1965 и 1966 годах).
На Нобелевку до 1970 года из русских писателей выдвигались также Константин Бальмонт (1923), генерал Петр Краснов (1926), советский шпион Игорь Гудзенко (1955), Борис Зайцев (1962), Евгений Евтушенко (1963) и еще два художника слова (о них чуть позже).
Сейчас остановлюсь на другом вопросе: кто в принципе мог номинироваться на Нобелевку из писателей?
Право выдвижения всегда имели члены Шведской академии, представители других академий и высоких учебных заведений, лауреаты Нобелевской премии по литературе за предыдущие годы, а также союзы писателей из разных стран.
Так вот, Союз писателей СССР, обладая правом выдвижения литераторов на одну из самых престижных в мире премий, воспользовался этим только один раз – в начале 1968 года. Но даже тогда советское литначальство побоялось взять на себя всю ответственность и обратилось за санкцией в Кремль.
24 января 1968 года секретарь правления Союза писателей СССР Георгий Марков доложил в ЦК КПСС:
«Союз писателей СССР получил от Нобелевского Комитета Шведской Академии письмо с предложением выдвинуть кандидатуру советского писателя на соискание Нобелевской премии в области литературы на 1968 год.
Срок представления предложения 1‑го февраля с. г.
Секретариат Правления Союза писателей СССР обсудил предложение Шведской Академии и выдвинул на соискание Нобелевской премии кандидатуру Федина Константина Александровича.
Просим Ваших указаний» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 313, л. 87).
Почему литначальство хотело выдвинуть Федина? Или это не оно хотело, а так желали верхи? Ведь не случайно в те же дни Федина принял сам генсек Брежнев.
Здесь надо напомнить, что Федин был непростой личностью. Одно время он имел безупречную репутацию как в литературных кругах России, так и Запада. Некоторые его ранние романы пользовались популярностью в Европе. Похоже, в 30‑е годы через него наша правящая верхушка посылала западным художникам слова целый ряд сигналов. Многие связи с европейскими деятелями у писателя, вероятно, сохранились и после войны. Некоторые близкие к Суслову люди даже говорили о принадлежности беспартийного Федина к советской партийной разведке. Якобы именно поэтому писателю всегда прощались периодически допускавшиеся им отступления от партийного курса. Однако в середине 60‑х годов авторитет Федина в советских литературных кругах пошатнулся. В частности, руководство журнала «Новый мир» возмутило нежелание Федина вступиться за Солженицына. А Нобелевская премия помогла бы существенно укрепить позиции этого писателя.
26 января 1968 года Секретариат ЦК постановил:
«Разрешить Секретариату Правления Союза писателей СССР дать согласие Шведской Академии наук на выдвижение кандидатуры т. Федина К.А. на соискание Нобелевской премии в 1968 году» (РГАНИ, ф. 4, оп. 20, д. 313, л. 86).
Выдвигали ли тогда на Нобелевку еще кого-нибудь из русских писателей? Да. В частности, Константина Паустовского.
Но у кого были реальные шансы: у Федина или у Паустовского? Конечно же, у Паустовского. Впрочем, оба русских писателя в 1968 году с Нобелевкой «пролетели».
Я думаю, что на позицию Нобелевского комитета повлияло в том числе и участие Федина в гонениях на Солженицына. К слову, у Федина имелись все возможности заступиться за опального писателя весной 1967 года на четвертом съезде советских писателей. Но он побоялся. Позже Федин не раз мог поспособствовать публикации романа Солженицына «Раковый корпус» в журнале «Новый мир». Но он и тут пошел на поводу у трусливых партаппаратчиков.
В начале лета 1968 года Федин, не зная, как выкрутиться из скандальной ситуации, попробовал предложить соломоново решение и каким-то образом ублажить и партийное начальство, и Солженицына. 10 июля 1968 года он направил в ЦК записку.
«В последнее время, – писал Федин, – на страницах зарубежной буржуазной печати и в радиопередачах западных станций вновь склоняется на все лады имя писателя А.Солженицына, в связи с опубликованием на Западе его романа «Раковый корпус» и целым рядом его писем и материалов, по обыкновению разосланных Солженицыным во многие адреса. По поводу этих публикаций А.Солженицын обратился с заявлением в редакцию «Литературной газеты».
Посоветовавшись у себя в Секретариате, мы пришли к убеждению, что в данной обстановке следовало бы «Литературной газете» выступить с большой редакционной статьей, одновременно опубликовав и заявление А.Солженицына. Нам думается, что жанр публицистической статьи, охватывающий целый круг проблем современной идеологической борьбы, наиболее оправдан. Коммюнике о заседании Секретариата, на котором обсуждалось письмо А.Солженицына IV съезду писателей, выглядело бы теперь запоздалым, да и возникли совершенно новые обстоятельства. К тому же публиковать материал, относящийся лишь к одному Солженицыну, значило бы придавать непомерно большое значение его личности. Мы полагаем, что статья, которая помогла бы читателям составить верное представление о ведущихся из-за рубежа идеологических атаках на литературном фронте, о подлинной роли советских писателей в этой борьбе, о позитивной работе Союза писателей СССР, на фоне которой недостойные поступки отдельных литераторов выглядели бы как нечто совершенно чуждое общей атмосфере нашей творческой и политической жизни, – такая статья была бы весьма своевременной. И ни в каком ином документе, кроме такой статьи, свести воедино все наиболее острые проблемы, возникающие сегодня в литературе, по нашему мнению, невозможно.
Проект названной статьи и текст заявления А.Солженицына прилагаем. Считаем целесообразным опубликовать весь этот материал в ближайшем номере «Литературной газеты».
Просим рассмотреть» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 43, д. 359, л. 4).
Но такая половинчатость не устроила советское руководство. Верхи хотели, чтобы Федин полностью отмежевался от Солженицына. И классик дрогнул. Это стало известно на Западе. И репутация писателя сильно пострадала. Нобелевку ему в том числе и поэтому не дали.
Федин, конечно, был сильно расстроен. Он даже задумался о своем уходе с поста руководителя Союза советских писателей. Но кто бы мог его заменить? Георгий Марков или Вадим Кожевников? Да, эти писатели были очень преданы Кремлю. Но кто их знал на Западе? Европа знала Константина Симонова. А эта фигура не устраивала главного партийного идеолога Суслова.
Начался торг. К Федину на разведку был послан эмиссар Старой площади – консультант отдела культуры ЦК Игорь Черноуцан. Главная цель миссии этого партфункционера заключалась в том, чтобы прощупать настроения писателя, действительно ли тот собрался в отставку. Но Черноуцан по возвращении от Федина подготовил для начальства очень лукавую записку, мол, Федин еще не принял окончательного решения. Он сообщил:
«По просьбе К.А.Федина встретился с ним у него на квартире. Беседа продолжалась около трех часов и носила доверительный характер.
К.Федин вспоминал о своих отношениях с Горьким, Ролланом, Фадеевым, Пастернаком, говорил о своем отношении к творческому наследию Бунина, Куприна, Л.Андреева, юбилеи которых отмечаются в настоящее время. Весьма резко и определенно отозвался он о произведениях и поведении Солженицына. Много говорил К.Федин о своей творческой работе и о деятельности в качестве руководителя Союза писателей СССР.
«Мне восемьдесят лет, – сказал он, – один глаз не видит совершенно, мне очень трудно сосредоточиться для работы над романом и очень легко «выйти из формы». Товарищи по Секретариату стараются избавить меня от текущих дел, но все равно я не могу освободиться от встреч с зарубежными писателями, да и мои старые друзья-литераторы постоянно обращаются ко мне как к первому секретарю Союза. Между тем мне необходимо завершить роман – главную книгу моей жизни. Собран огромный материал, но надо обработать его и написать 7-8 листов, а это я могу сделать, только полностью отключившись от всех других дел и забот».
По-доброму отозвавшись о своих товарищах по Секретариату, К.Федин особенно тепло говорил о К.Симонове, в котором сочетаются качества видного, широко известного (еще с военных лет) писателя и умелого, талантливого организатора литературного процесса.
По ходу беседы К.Федин неоднократно с большим удовлетворением говорил о том, что вся обстановка в стране стала за последние годы несравненно более спокойной, деловой, благоприятной для творчества, разительно отличающейся от той нервозности и субъективистского произвола, характерных для известных встреч 1957-1962 годов, о которых он вспоминал с огорчением. С благодарностью и признательностью говорил К.Федин о своей беседе с Л.И.Брежневым.
К.Федин предполагает после XXIV съезда КПСС обратиться с письмом к Л.И.Брежневу, в котором изложить мотивы своего ухода с поста первого секретаря правления Союза писателей и попросить о личной встрече.
Он согласился с тем, что уходить ему от руководства Союзом до V съезда писателей СССР (июнь 1971 г.) нецелесообразно, но хотел бы, чтобы в принципе вопрос этот был решен уже теперь» (РГАНИ, ф. 5, оп. 63, д. 143, л. 55-56).
Но перечитайте эту записку еще раз. Вы не заметили, что Черноуцан исподволь подводил всех к мысли, что Федин готов свое кресло уступить лишь Константину Симонову? Черноуцан из всех сил старался партверхушке руками Федина навязать в руководители Союза писателей именно Симонова.
Кстати, когда Федин умер, Симонова стал на место первого секретаря Союза писателей СССР продвигать уже Евгений Евтушенко. Но это тема для другого сюжета.
Вячеслав ОГРЫЗКО, писатель, литературовед
Выбор читателей
Комментарии