Максим АВЕРИН. Я ушел из роли Глухаря

Максим Аверин пятнадцать лет на сцене, сыграл более двадцати ролей в театре и почти столько же в кино, поработал с режиссерами Константином Райкиным, Робертом Стуруа, Юрием Бутусовым, стал одним из ведущих актеров «Сатирикона», а спроси человека с улицы, кто такой Максим Аверин, – и услышишь: «Так это ж Глухарь!» Обаятельный и бесшабашный следователь Глухарев из телесериала «Глухарь» враз сделал Аверина любимцем публики. Он снимается в телешоу, разъезжает с собственными творческими вечерами-концертами по стране, является лицом канала НТВ. Популярность, заработанная одной ролью, коварна и мстительна. Судьба актера, получившего такую популярность, известна – заложник одной роли.

– Сыграв Глухарева, вы в одночасье получили все – дикую популярность, материальную независимость, тучу поклонниц, осаждающих служебный вход «Сатирикона». В этом образе вас теперь вовсю эксплуатирует НТВ – чего стоит хотя бы телешоу «Карнавальная ночь с Максимом Авериным». Но не мне вам рассказывать, что такое актерская саморастрата. Не боитесь, что маска прирастет и ни один серьезный режиссер уже не позовет вас в свою картину?

– Я не вижу для себя такой опасности. Контракты, которые я подписал на ближайшие два года, свидетельствуют о том, что моя популярность, или, если угодно, растиражированность, никого из режиссеров не смущает. Сейчас, например, я снимаюсь в большом телесериале, где играю врача-хирурга института Склифосовского. А в фильме Андрея Смирнова «Жила-была одна баба» я сыграл беглого каторжника, который внес радость в беспросветную жизнь этой бабы – с ним она впервые почувствовала себя не тягловой силой, а женщиной. – У Смирнова вы стали сниматься до того, как на телеэкраны вышел «Глухарь»? – Нет, «Глухарь» уже был. – Это режиссера не смутило? – А почему это должно смущать? Мне кажется, это смущает только тех, кто не знает меня как артиста, и моих недоброжелателей. Когда на съемках новогоднего телешоу я работал с Людмилой Марковной Гурченко, она мне однажды сказала: «Ну что, Макс, тебе уже плюют в спину? Плюют в спину, значит, ты впереди!» – Речь о другом. Я сегодня сидел на спектакле «Тополя и ветер», и перед его началом две дамы, изучая программку, где значится ваше имя, понимающе перешептывались: «Глухарь, Глухарь…» Вы не боитесь стать нарицательным персонажем? – Не боюсь. – Как хотите, но зрительский стереотип восприятия вас на сцене уже возник. – Не могу с этим согласиться. Я знаю, что немало зрителей, посмотрев сериал, заинтересовались театром, причем не только моими работами, но и театром вообще. И я рассматриваю это как свою личную победу. – Значит, стереотипы зрительского восприятия не мешают вам играть? – Ничуть. – А в ваших сценических персонажах не появился невольный налет «глухаревщины»? – Это я вас должен спросить. Вот вы только что посмотрели спектакль. И что, мой Рене, ветеран Первой мировой, каким я его играю, имеет что-то общее с Глухаревым? – Я этого не нахожу. Но мне интересны ваши ощущения. – У меня нет таких ощущений. И потом, моя профессия предполагает преодоление жребия, вроде бы уготованного артисту какой-то его ролью. Вот про Константина Райкина тоже поначалу все думали, что он вечный Труффальдино из Бергамо. А он преодолел сложившийся в зрительском восприятии образ. Почему же вы думаете, что я не преодолею? Дайте мне хотя бы шанс. – Кстати, как Райкин относится к вашей работе в «Глухаре»? – Хорошо относится. Однажды он сказал мне: «Ты знаешь, а я смотрю…» Для меня это очень ценно. – Ему как художественному руководителю «Сатирикона» небезразлично, что происходит с актерами этого театра в результате их порочных связей с кино, телевидением? – Разумеется, небезразлично. Но, мне кажется, в этом смысле я его не огорчаю. Константина Аркадьевича я считаю своим учителем. Он во многом сформировал меня как актера, в том числе внушил отвращение к халтуре. – Вас не настораживает идеология сериала «Глухарь»? – Нет, не настораживает. – Вам представляется нормальным, что ваш герой для торжества закона готов пойти на беззаконие, а чтобы разоблачить преступников, может сам совершить преступление должностное? – Глухарев – сын своей страны и герой своего времени. Таких ментов, как он, в сегодняшней России немало. И это не худшая часть наших стражей порядка. Кроме того, мы снимали не документальный фильм. Мы обозначали проблемы, и если их надо решать, заниматься этим должны компетентные органы. – У вас долгосрочный контракт с НТВ? – Да. – Это накладывает на вас какие-то обязательства? – Нет, это говорит лишь о том, что меня очень любят на НТВ, и эта любовь взаимна. Этот канал идет в ногу со временем. Я раньше думал, что на телевидении работают замшелые пни в ондатровых шапках. А оказалось, там есть такие потрясающие, фонтанирующие идеями люди, как, например, директор праймового вещания НТВ Николай Картозия. Меня зовут на другие каналы, но там все скачут в хороводе вокруг елки, а тут елка скачет вокруг меня. И я испытываю от этого определенный комфорт. Вот дважды поучаствовал в новогоднем телешоу. Кто-то говорит: «Зачем? Ты же драматический артист. Стоит ли размениваться на пустяки?» А по-моему, это прекрасно – поздравить страну с Новым годом. Я кайф от этого получаю. – Почему после Щуки вас не взяли в Театр Вахтангова? – Не знаю. – А вам очень хотелось туда? – Естественно. Учась при этом театре, мы все мечтали там работать. Но я очень рад, что не попал в Вахтанговский. Я бы не смог в нем сделать такой карьеры, как в «Сатириконе», где в 29 лет уже играл Арбенина. Это в нашей театральной традиции Арбенин – пожилой человек. На самом же деле у Лермонтова нигде не сказано, сколько Арбенину лет. Кроме того, в «Сатириконе» я играю в спектаклях по пьесам Шекспира, что для актера большой подарок. В сатириконовском спектакле «Тополя и ветер» по пьесе Жеральда Сиблейраса я выхожу в роли старого вояки – и это для меня тоже огромное удовольствие. Когда Райкина, постановщика этого спектакля, спросили, почему у него молодые играют стариков, он ответил: «Это и есть волшебство театра. Оно в перевоплощении. Кому интересно смотреть на стариков, играющих стариков?» – Как вы попали в «Сатирикон»? – После показа. Я показывался с «Царем Федором Иоанновичем». В отрывке из этой пьесы исполнял главную роль. Константину Аркадьевичу показ понравился, и он пригласил меня в свой театр. – Ваши отношения с Райкиным за пятнадцать лет совместной работы претерпели какую-то эволюцию? – Да, конечно. Я смог обратить его внимание на себя. Наступил момент, когда он мне признался: «Ты знаешь, я думал, что твой уровень чуть выше среднего, а ты оказался серьезным артистом». Не возьму на себя смелость сказать, что с Константином Аркадьевичем мы большие друзья, но я отношусь к нему с уважением и трепетом. И никогда не отпрашиваюсь на съемки. Я составляю свой съемочный график так, чтобы от моей занятости в кино и на телевидении не страдал театр, и Райкин за это меня уважает. Я могу сниматься всю ночь напролет, но в десять утра уже буду на репетиции и ни режиссеру, ни партнерам не дам почувствовать, что устал. – Как смотрит Райкин на ваше участие в различных телешоу? – Мое появление в проекте «Звезды на льду» он не одобрил. Ругать меня не стал, только спросил: «Зачем тебе это?» Он прав. Не должен артист заниматься не своим делом. Кстати, и зрители этого не прощают. Они хотят видеть артиста в тех творческих проявлениях, где он силен, а не слаб. – Вы, кажется, и сольный песенный диск хотели записать. Он вышел? – Еще нет. Но уже набралось достаточное количество и сольных номеров, и дуэтов с Людмилой Марковной. Этот диск я хочу выпустить в подарок друзьям. Чтобы на одной стороне были песни, а на другой стихи. Я это сделаю. – Что такое успех в вашем понимании? – Это то, что дает тебе возможность выйти на новый уровень, для того чтобы двигаться дальше. С каких-то пор мне труднее стало жить. Много претензий появилось к самому себе. Поднялся градус ответственности за то, что я делаю в театре и кино. Я очень уважаю публику. – Успех у публики для вас важнее, чем успех у критики? – Да, несомненно. Потому что критика в моем ее понимании сегодня отсутствует. Пишут люди, которые посредством рецензии пытаются выяснить свои отношения с режиссером, актерами… Зачастую это просто грязь и оскорбления. Самый строгий оценщик моей работы – это я сам. И конечно же, публика. А критики – это дяди и тети, которые мечтали о театральных подмостках, но ввиду отсутствия таланта не стали ни актерами, ни режиссерами. Поэтому писулькой в газете меня оскорбить невозможно. Эта писулька ничто в сравнении с письмами от благодарных зрителей. – Успех в Москве и успех в провинции – это разный успех? – Московская публика более избалованна. В столице огромное количество театров. Поэтому когда наши спектакли собирают тысячную аудиторию (почти столько мест в зале «Сатирикона»), уже одно это, мне кажется, признак успеха. Приехать в Марьину Рощу, преодолев чудовищные пробки, – это вообще зрительский подвиг. – Зритель «Сатирикона» отличается от зрителя МХТ или Ленкома? – Отчасти отличается. – Какую долю в этой аудитории составляют люди, живущие в Марьиной Роще, те, кто приходит в ваш театр лишь потому, что до него им пять минут пешком? – Наверняка есть и такие. Но их доля не столь велика. Как раз многие жители близлежащих домов ненавидят «Сатирикон». Потому что строится новое здание нашего театра, а кому-то важно, чтобы на этом месте было побольше магазинов, пунктов бытового обслуживания. Но все-таки больше нормальных зрителей. От одного из них я получил потрясшее меня письмо: «Максим, когда мне плохо, я покупаю билет на последний ряд, потому что нет денег на хорошее место, и иду смотреть спектакль с вашим участием. Я прихожу на ваши концерты, я слушаю, как вы читаете стихи, как вы поете… И мне от этого становится теплее». – А провал – это что для вас? – Это зрительская безучастность к тому, что ты делаешь. – У вас случались провалы? – Да. Я очень болезненно их переживал, но, кажется, никогда не давал повода обвинить меня в халтуре. Неудачи – да, они случаются, от них ни один артист не застрахован. Право на неудачу – неотъемлемое право любого художника. – Чему вас научила театральная жизнь? – Никому не завидовать. – В театре такое возможно? – В нашем – да. «Сатирикон» как раз этим и отличается. Здесь никто никому не завидует и все учатся друг у друга. Райкин говорит: «Мне не интересно работать с артистами, которые все умеют». Ему самому как актеру присущ дух студенчества, ученичества. Иной молодой артист в сравнении с ним старик. Я и сам профессионально расту рядом с Константином Аркадьевичем. И понимаю: только в театре я могу выйти на новый уровень мастерства, а в кино лишь использую навыки, приобретенные мною на сцене. – Вы продолжаете сниматься в «Глухаре»? – Нет. Я ушел из этой роли на гребне успеха, чтобы дать себе возможность шагнуть вперед. – Сериал завершен? – Завершены его съемки. А сам сериал будет на экранах еще год. – Покончить с «Глухарем» – это было продюсерское решение или ваше? – Это было мое решение. Как раз продюсеры хотели продолжать. Этот сериал называют феноменом телевидения, в чем, наверное, есть и моя заслуга. Но мне надо идти дальше. Я хочу быть артистом на долгие годы. Говорят, Марк Прудкин, когда ему перевалило за 90, написал заявление об уходе из МХАТа: «Прошу уволить меня в связи с отсутствием творческой перспективы». Я хочу повременить с таким заявлением до момента, когда мне исполнится 104 года. – Вы прекратили сниматься в «Глухаре», понимая, чем это опасно для вашей актерской карьеры? – Я ничего не боюсь. В моей профессии глупо чего-то бояться. Здесь постоянный риск. Просто я понял: все, что можно было сделать в этой роли, мною сделано, дальше будет уже пробуксовка.