Диплом на бессмертие. Гусар возле пушкинских строк

Страница рукописи А.С. Пушкина. Всего двадцать три строки, написанные обкусанным пером. Много слов вычеркнуто, сверху не очень разборчиво помещены новые. Почерк быстрый, как ручеек. Речь на старинном листе идет о далекой Одессе, пыльной, грязной. Возле стремительных пушкинских строчек – портрет поэта-партизана Дениса Давыдова, появившийся в рукописи романа «Евгений Онегин» отнюдь не случайно. Пушкин только что приехал в Михайловское, где ему предстояло отбывать ссылку под надзором собственного отца. Это унизительное для Александра Сергеевича обстоятельство не могло не привести к ссоре в семье. Родители, брат и сестра покинули имение, оставив там поэта и его няню Арину Родионовну. Пушкин поселился в маленькой комнатке, где помещались только кровать с пологом, письменный стол и шкаф с книгами. Окно выходило во двор. Обычно здесь жили слуги, но и после отъезда отца и матери поэт не перебрался в парадные покои. Он словно давал всем понять, что поведение родителя, согласившегося надзирать за сыном, поставило его на положение крепостного.

Барский дом в целом производил удручающее впечатление: был он невысок, непригляден, пустующие комнаты зимой не отапливались. Если бы не Арина Родионовна, то жилище поэта под вой ветра и свист метели вполне напоминало бы берлогу. Няня старалась отвлекать Пушкина от тягостных размышлений, связанных с внутрисемейным конфликтом. Однако это ей удавалось не всегда. Типичных барских забот у поэта не было, а охота его совершенно не интересовала.

Работая над главой о путешествии Онегина, Александр Сергеевич нарисовал портрет Дениса Давыдова. В морозный день 1825 года это было нечто вроде краткого разговора двух приятелей, разлучившихся ненадолго. Безмолвная беседа была важна для поэта, остро переживавшего свое одиночество. Как четко изображена каждая черта лица знаменитого гусара и товарища по перу! Из немногих прижизненных портретов Дениса Давыдова пушкинский единственный передает характер лихого партизана. С рукописного листа смотрит куда-то вдаль полнощекий человек веселого компанейского нрава. Короткий, слегка приплюснутый вздернутый нос напоминает о решительности и отчаянной смелости его обладателя. Шапка густых волос, бакенбарды, усы, выдвинутая вперед челюсть – все исконно давыдовское, в том числе и без труда уловимая готовность в любую минуту ринуться в схватку с врагом. Глубоко посаженные глаза, темные, широко раскрытые – взгляд подлинного поэта. Так и ждешь, что он вот-вот начнет тонким голосом читать свои стихи, от которых становится теплее в январскую неспокойную стужу:

Я люблю кровавый бой,

Я рожден для службы царской!

Сабля, водка, конь гусарский,

С вами век мне золотой!

На листе рукописи видно, как тщательно Пушкин позаботился о месте для портрета. Он аккуратно зачеркнул профиль другого знакомого, освободив таким образом уголок для изображения Дениса Давыдова. Облик приятеля он перенес на бумагу быстро и без помарок. Как и в других рисунках Александра Сергеевича, схвачены не только внешние черты сходства с оригиналом, но и его душевные особенности.

Процесс работы над портретом заставил поэта забыть об одиночестве, семейной ссоре, лютой зиме. Перед глазами Пушкина промелькнула встреча с Денисом Давыдовым на юге. Там было весело, был дружеский круг, страстные споры. В Михайловском же он чувствовал себя в заточении. И все-таки этот рисунок, как своеобразная беседа с прошлым, не мог исчезнуть бесследно. Перед женитьбой на Наталье Гончаровой Пушкин не забудет пригласить на мальчишник Дениса Васильевича, хотя тот старше друга на пятнадцать лет! Он привлечет поэта-партизана к сотрудничеству в журнале «Современник», напечатает в нем шесть его стихотворений. Александр Сергеевич не скрывал от отставного генерала трудностей с публикациями. В одном из писем Пушкин откровенно расскажет: «Ты думал, что твоя статья о партизанской войне пройдет сквозь цензуру цела и невредима. Ты ошибся: она не избежала красных чернил. Право, кажется, военные цензоры марают для того, чтобы доказать, что они читают. Тяжело, нечего сказать. И с одною цензурою напляшешься; каково же зависеть от целых четырех?»

Денис Васильевич хорошо понял друга-редактора. Они были схожи характерами: темпераментные, нередко вспыльчивые. С цензурой поневоле приходилось считаться. Сквозь ее рогатки удалось провести только две статьи: «О партизанской войне» и «Занятие Дрездена 1813 года 10 марта. (Из дневника партизана Дениса Давыдова)». Вторая пострадала не меньше первой. Пушкин писал по этому поводу автору: «Статью о Дрездене не могу тебе прислать прежде нежели ее не напечатают, ибо она есть цензурный документ. Успеешь наглядеться на ее благородные раны. Покаместь благодарю за позволение напечатать ее и в настоящем ее виде».

Давыдов с уважением относился к солдатам, не желая примириться с прусской военной системой, включающей в российском варианте применение палки и кулака. Взгляды отставного генерала нашли отражение в его статьях. Военная цензура защищала интересы высших представителей «прусской школы», поэтому мемуары Дениса Давыдова приходили к читателю искалеченными.

Пушкин нашел возможность подбодрить своего приятеля. Незадолго до гибели на дуэли он обратился к нему с посланием:

Тебе, певцу, тебе, герою!

Не удалось мне за тобою

При громе пушечном, в огне

Скакать на бешеном коне.

Наездник смирного Пегаса,

Носил я старого Парнаса

Из моды вышедший мундир;

Но и по этой службе трудной,

И тут, о мой наездник чудный,

Ты мой отец и командир…

Эти строки можно рассматривать как замечательную по лаконичности подпись к портрету гусара. Денис Давыдов оценил послание со свойственной военному человеку прямотой: «Это для меня диплом на бессмертие». И оказался прав, так как среди учителей Пушкина потомки числят не только Батюшкова и Жуковского, но и Дениса Давыдова, преподавшего урок непринужденной, разнообразной и обаятельной речи. Самое же поучительное в этой истории то, что два поэта всю свою сознательную жизнь были верны дружбе, пронеся ее через все испытания до конца. Портрет гусара, нарисованный Пушкиным на полях рукописи, – важнейший эпизод плодотворных отношений русских литераторов на благо словесности.