Анна БЕРСЕНЕВА: Нужно уметь ориентироваться в многообразной культурной повестке

Анна Берсенева знает литературу со всех сторон. Как писатель, автор многочисленных романов и книг прозы. Как филолог и исследователь, пишущий научные работы. Как преподаватель, доцент кафедры художественного перевода Литературного института имени А.М.Горького. И, наконец, как критик, создатель персональной рубрики «Моя литературная премия по средам», материалы которой публикуются в газете «Новые известия». Мы побеседовали с Анной о преподавании литературы в школе, о соотношении консерватизма и новаторства, общей программы и индивидуального подхода, классиков и современников.

– Анна, как всем известно, отечественная школьная программа предполагает изучение классических произведений из обязательного списка. По вашему мнению, нужен ли обязательный список? Не стоит ли предоставить преподавателям возможность выбирать авторов или хотя бы произведения, которые они читают и анализируют вместе с учениками?

– У меня нет простого, да и просто единственного ответа на этот вопрос. Главным образом потому, что учителя слишком разные. И одно дело, когда речь идет об учителе-личности, образованном, самостоятельно мыслящем, стремящемся привить своим ученикам любовь к литературе и умеющем учить. И совсем другое – когда о начетчике, способном только оперировать готовыми формулами, причем незамысловатыми. Возможно ли заменить здесь и сейчас всех вторых на первых? Думаю, ответ понятен. А потому формулы, то есть в данном случае списки обязательного чтения, должны быть даны, хотя и с обязательным же предоставлением достаточной свободы тем учителям, которые хотят и могут ею воспользоваться. Ведь и в медицине никто не полагается только на интуицию врача, а существуют выверенные протоколы лечения, которым врач обязан следовать, и это правильно. Кстати, под свободой я понимаю среди прочего возможность для учителя самому выбирать то или иное произведение автора, входящего в обязательный список. Но и здесь у меня сразу возникают оговорки. Например, я не выбрала бы из Гоголя для столь подробного, как сейчас, изучения «Тараса Бульбы». Но понимаю и доводы, например, Мариэтты Омаровны Чудаковой, которая считает, что именно это произведение необходимо современным школьникам. Или я ни в коем случае не хотела бы, чтобы учителя по своему усмотрению исключали из школьной программы «Мертвые души». Я не считаю, что это произведение непонятно и не нужно современным школьникам, хотя неоднократно слышала такое мнение опытных и творческих учителей. Так что обязательный список в любом случае будет субъективным. Но в профессиональном педагогическом сообществе, думаю, сложилось представление о том, чье мнение заслуживает доверия при составлении школьной программы. Получают ли именно эти педагоги возможность высказать свое мнение, находит ли оно официальную поддержку – это уже другой вопрос.

– Согласитесь ли вы с тем, что сегодня читательское сообщество перестает быть единым? Как, на ваш взгляд, те явления, которые Галина Юзефович называет «кончиной единой культурной повестки» и падением «бастионов литературного универсализма», соотносятся с обязательной школьной программой, общенациональными премиями, всеобщей или, скажем осторожнее, широкой популярностью таких авторов, как Пелевин, Быков, Акунин?

– Да ведь культура вообще явление многоуровневое. Это так и должно быть, это именно так в европейских странах, и то, что у нас даже обсуждается, должна ли культурная повестка быть единой, абсолютно ненормально. Давно пора научиться ориентироваться в многообразной культурной повестке. Как и в политической, кстати. То и другое пугает только тех, кто застрял не в прошлом и даже не в позапрошлом веке, а где-то в феодализме. В многоуровневой культуре могут быть популярны и детективы Бориса Акунина, и какой-нибудь сложный автофикшен. Уж не говоря о том, что на каждом из этих уровней должны существовать разнообразные оценочные институции, в том числе и литературные премии, которых в России постыдно мало.

– Процитирую главного редактора журнала «Прочтение» Полину Бояркину: «Я спрашивала людей: почему Пушкин великий русский поэт? Как вы думаете, как можете это объяснить? 70 процентов ответов: потому что мне в школе так сказали». Школьная программа состоит исключительно из образцов высокой литературы, но формирует ли ее изучение представление о том, чем определяются качество и значимость литературного произведения?

– Если – а это, думаю, именно так и есть – изучение школьной программы не дает ученикам представления о том, чем определяются качество и значимость литературного произведения, то в этом уж точно не высокая литература виновата. Думаю, изучай школьники исключительно фэнтези, картина была бы та же. Дело в том, что, к сожалению, отечественное образование, и не только школьное, вообще не направлено на то, чтобы учить молодых людей самостоятельному и доказательному мышлению. Разве что кому-то повезет с учителем. Архаичность же этого образования, его неприспособленность к запросам современного мира с каждым годом все более заметны. И не исключение Пушкина из школьной программы поможет исправить ситуацию, а понимание личной жизненной перспективы, которую образование человеку дает. Будут перспектива и свобода развития личности – будет и образование.

– Основу школьного канона составляют произведения позапрошлого столетия. То есть книги, написанные до мировых войн, холокоста, ГУЛАГа, изобретения оружия массового поражения и прочих событий и явлений, в которых черная сторона человеческой натуры проявилась в полной мере. Не кажутся ли поэтому многие из них сегодня несколько наивными и прекраснодушными?

– Да нет, мне кажется, когда Лев Толстой пишет о войне, он не наивен и не прекраснодушен. И чугунное ядро, отрывающее ногу одному человеку, вызывает ужас так же, как какой-нибудь более современный снаряд, несущий мучительные увечья большему числу людей. И когда Достоевский пишет о растерзанном собаками ребенке, то настоящее осознание этой смерти воспитывает в человеке то, что позволяет ему осознавать и смерть миллионов детей в газовых камерах. Мне кажется, в школьной программе произведения ХХ и XXI веков должны не вытеснять более давние, а составлять с ними единую линию. Здесь, как ни банально это звучит, важны качество текстов, их эмоциональная и интеллектуальная сила, их способность закладывать в молодое сознание матрицу понимания жизни.

– На ваш взгляд, насколько с нашим временем рифмуется именно ХIХ столетие? Популярность книг и фильмов, так или иначе отсылающих к Средневековью, говорит о том, что историческую параллель современности составляют скорее Средние века. Стоит ли обратить внимание школьников на этот факт, прочитав с ними, например, роман «Лавр» Водолазкина или «Погребенный великан» Исигуро?

– Думаю, Средневековье рифмуется с современным сознанием не больше и не меньше, чем XIX или любой другой век. Русская литература XIX века изучается главным образом потому, что именно в том веке она встала вровень с европейской, и именно ее образцы по праву вошли в мировое культурное наследие, в чем-то его и определяя. Не исключаю, что у кого-то (не у меня) могут быть резоны чувствовать близость именно к персонажам, или идеям, или повествовательной манере Водолазкина и Исигуро. Но едва ли это связано с внутренней близостью к Средневековью как таковому.

– Нужно ли непременно искать актуальность в произведениях прошлого или важнее сосредоточиться на том, что они говорят нам о своем времени и какое место занимают в истории?

– Мне кажется, в школьные годы гораздо важнее объяснить юноше, обдумывающему житье, какое отношение к именно его жизни имеют – а имеют несомненно! – Петруша Гринев или Андрей Болконский с их пониманием осмысленной жизни и прямой чести, нежели сообщить о составе войска Пугачева или о планировании Бородинского сражения. Не то что эта информация не важна, но все-таки не она дает человеку, во всяком случае на уроках литературы, представление о том, зачем какие-то старые книжки нужны в его новенькой жизни.

– Русская классическая литература, охватывая огромный диапазон вопросов, оставляет при этом в тени главную социальную, юридическую и нравственную проблему, существовавшую до 1861 года, – крепостное право. Как бы вы объяснили школьникам, почему так произошло, о чем это говорит и какие имеет последствия?

– Не думаю, что русская классическая литература оставляла эту проблему в тени. Наверное, точнее будет сказать, что она оставляла ее лобовое освещение публицистике, сама же занималась более сложными, но оттого не менее острыми ее аспектами, связанными с развитием личности и общества. У современных же авторов как раз по большей части принято именно лобовое воплощение острых социальных проблем – гендерных, расовых, политических. Не уверена, что это хорошо, когда в книге невооруженным глазом видна актуальная повестка, а по сути, социальная схема. Огромное количество современных книг, и зарубежных в том числе, написано на уровне осмысления действительности, свойственном, условно говоря, не Тургеневу, а Чернышевскому, даже если речь там не об устройстве швейных мастерских, а, например, об абьюзе. А в том, что большинство людей в нашей стране и сегодня имеют сознание либо крепостников, либо крепостных, виновата, я думаю, не русская классическая литература.

– Какое место в школьной программе вы бы отдали писателям-современникам?

– Не знаю, есть ли сейчас понятие «внеклассное чтение». Но на уроках, которые когда-то так назывались, как раз и надо изучать современную литературу. И вот эти списки ни в коем случае не должны навязываться сверху, выбор современных авторов полностью должен быть отдан на усмотрение учителя. Кроме того, у учителя должна быть возможность (оплачиваемая, разумеется) изучать с учениками современную литературу, русскую и зарубежную, на факультативах, в литературных кружках. Это же самый естественный способ дать возможность развития тем детям, которые испытывают в нем потребность, не перегружая при этом тех, кто таковой потребности не испытывает. Вторых, кстати, гораздо меньше, чем принято думать. Я много лет помню совершенно потрясающий и очень востребованный школьный литературный кружок в маленьком поселке Нижегородской области. В нем старшеклассники читали и обсуждали современные книги, и я как автор с удовольствием была их гостем и подопытным кроликом. И любой современный автор поучаствовал бы в таких занятиях, я уверена. А онлайн открывает для этого безбрежные возможности. Было бы желание у учителя и у тех, кто обеспечивает его работу.

– Если бы вы преподавали литературу в старших классах и имели возможность самостоятельно составить программу, какие произведения вы бы в нее включили?

– Не возьму на себя смелость с ходу составить такую программу. Но если бы пришлось это делать, то я обратилась бы за советом к Александру Архангельскому, настоящему профессионалу именно в этом вопросе, и, уверена, получила бы исчерпывающий ответ.

Досье «УГ»

 Анна Берсенева – литературный псевдоним. Настоящее имя – Татьяна Александровна Сотникова. Окончила факультет журналистики Белорусского государственного университета, в 1989 году – аспирантуру Литературного института имени А.М.Горького (Москва) по специальности «теория литературы». Кандидат филологических наук, доцент кафедры художественного перевода Литературного института имени А.М.Горького.

Член Международного ПЕН-клуба. Многочисленные критические и литературоведческие статьи публиковались в литературной периодике (журналы «Континент», «Знамя», «Вопросы литературы», «Литературное обозрение» и др.), в энциклопедических изданиях («Русские писатели ХХ века» и др.). Автор монографий о Маяковском и Чехове. В 1995 году под псевдонимом Анна Берсенева издала свой первый роман. В настоящее время издано 40 книг в жанре психологического романа.