Жить интересами дела. Главнокомандующий Внутренними войсками генерал армии Николай РОГОЖКИН

О нем если и пишут, то быстро попадают под диктат несомненных факторов его биографии – военной династии танкистов Рогожкиных и той феноменальной удачливости, которая сопровождает его буквально с первых шагов военной службы: в 27 лет офицер – уже командир танкового батальона, в 32 – командир полка, в 38 лет – командир дивизии. Военное училище и две академии окончены им с отличием, а все воинские звания, кроме лейтенанта, получены досрочно. Путь, пройденный им от курсанта Харьковского гвардейского высшего танкового командного училища имени Верховного Совета Украинской ССР до генерала армии, – это путь человека, который умеет подчинять себе абсолютно любые обстоятельства.

– Николай Евгеньевич, генералиссимус Александр Суворов призывал генералов к мужеству, офицеров – к храбрости, а солдата – к бодрости. Что такое, на ваш взгляд, мужество генералов и в чем его отличие от мужества других людей?

– Генерал, как правило, – это руководитель довольно высокого уровня. Его мужество как раз в том и состоит, чтобы принимать решения и нести за них исчерпывающую полноту ответственности.

Людские судьбы – не игрушка, и генерал, наделенный правом отдать солдатам и офицерам тяжелый, быть может, даже смертельно опасный для их жизни приказ, более обостренно, чем другие руководители высокого ранга, понимает истинную цену своего слова. Понятие «ответственность» в данном случае не какая-то абстрактная вещь, а готовность ответить перед своим руководством, страной и собственной совестью не только репутацией, генеральскими погонами, но и самой жизнью. Мне никогда не приходилось краснеть за принятые мной решения, но хорошо знаю, как тяжело они мне порой доставались.

– Вам приходилось когда-либо менять свое командирское решение? Если да, то почему?

– Конечно, приходилось, и я не нахожу в этом ничего постыдного. Ведь это было сделано не по малодушию, а в силу переосмысления той или иной ситуации. Если появлялась убежденность, что первоначальное решение было неглубоким, ошибочным или влекущим неоправданные потери, – я его менял без малейших колебаний. И эту нормальную человеческую способность признаваться в собственной неправоте я тоже считаю проявлением мужества. Мужества тех ответственных генералов, которые хорошо знают, что война ничего не списывает.

– Николай Евгеньевич, какие качества ваших родителей кажутся вам сегодня самыми ценными, достойными того, чтобы их помнили уже ваши дети и внуки?

– Это удивительная внутренняя порядочность во всем, трудолюбие, мужество, преданность своей стране. Когда началась Великая Отечественная война, отец находился далеко от фронта – в Хабаровске, куда был эвакуирован из родного Мичуринска. Семнадцатилетним пареньком работал на ремонтном заводе и, наверное, мог бы спрятаться за бронь, которая освобождала от призыва квалифицированных рабочих. Его и не брали в армию, но он с товарищем сбежал на фронт. Не знаю, на чем они там ехали, но в конце концов на одной из станций попались патрулю.

По законам того времени могли бы и судить, но в итоге с маршевой ротой отправили на фронт.

Так он стал танкистом. Воевать начал под Сталинградом, сначала заряжающим, а позднее – механиком-водителем танка Т-34. В конце войны пересел на самоходную артиллерийскую установку и на ней доехал до Победы.

Если по его орденам и медали «За отвагу» судить, то воевал достойно, но он как-то сказал мне, что солдатская его судьба складывалась на редкость удачно – три экипажа пережил за войну. Только в боях за Украину у танков, которыми он управлял, огнем противника дважды срывало башню.

И еще пять лет после войны отец находился на срочной службе и только в 1950 году, дослужившись до старшины, вернулся в Мичуринск.

– Насколько ваша собственная судьба – дело ваших рук, а насколько – случая?

– То, что будущее мое будет связано с армией, – это даже не обсуждалось. Я активно занимался спортом, хорошо учился в школе. Да и пример отца для меня многое значил.

– И вы отправились в Харьков?

– Да, втроем. Тоже мичуринские были ребята. Вместе поступили, но один из нас со временем училищных нагрузок не выдержал. Харьковское училище – школа великолепная, но не каждому оказалась она по силам. Я же учился легко и без труда нашел себе дополнительную нагрузку в художественной самодеятельности (все-таки окончил полную музыкальную школу по классу аккордеона) и в спорте – занимался офицерским троеборьем и даже получил звание кандидата в мастера спорта.

– Вы окончили высшее военное командное училище, Академию бронетанковых войск и Академию Генерального штаба, были ее преподавателем. Что ограничивает, на ваш взгляд, или что, наоборот, открывает военное образование в человеке?

– Военное образование и военная служба здесь сопутствуют друг другу. Потому что можно, скажем, какие-то зачатки военного образования получить и в гражданском учебном заведении и даже получить офицерское звание, но военным человеком ты от этого не станешь. Жить в определенных рамках, добровольно лишая себя определенных свобод, не каждому дано. И действовать начинаешь по-другому, и думать иначе. Это естественно, так как режим самоограничений, жесткая субординация, в которой тот же А.В. Суворов видел очевидное родство с церковным послушанием, они, конечно, серьезно воздействуют на человека. Но вместе с тем и открывают в нем новые возможности интеллекта, неведомые ранее сильные черты характера, вырабатывают целеустремленность и прививают человеку чувство ответственности.

– В офицерской судьбе есть пора становления. Это то время, когда молодые лейтенанты впервые начинают чувствовать себя командирами, и не каждому подобное испытание оказывается по плечу…

– Согласен. Но все-таки человеческое взаимопонимание, взаимоуважение завязывалось у нас на маршах, на учениях, в танковом парке, где экипаж, состоящий из трех человек – меня и двух военнослужащих срочной службы, работал совершенно на равных.

Танкистская среда – она особая. Очень дружная, сплоченная. И нормативы – одни на всех, если в составе экипажа. И жизнь вся проходит бок о бок – в жару и в холод. И смерть у танкистов нередко – одна на всех.

Какие-то слухи до нас доносились, дескать, в пехоте на флоте кто-то мордобойствовал, но у нас подобные нравы не то что не прививались – самого духу их не было. Да и откуда им было взяться, если человек вовлечен в настоящую, системно спланированную боевую подготовку: стрельбы, вождения, марши, учения и т.п. Он с утра до вечера занят так, что времени в обрез.

– Какую черту своего характера вы считаете самой важной?

– Доброжелательное отношение к людям.

– А границы у этой доброжелательности есть? Что нужно сделать, чтобы вы сказали: «Все, давай иди отсюда!»?

– Это крайняя мера. Подобное отношение к себе может заслужить только законченный негодяй, предатель…

– То есть такой человек должен нарушить какие-то основополагающие принципы?

– Да, оказаться бесчестным, непорядочным, неверным.

В своем отношении к людям я мало чем отличаюсь от других. Мне по душе люди ответственные, живущие интересами дела. Инициативные, генерирующие новые идеи. И в то же время умеющие принять чужую точку зрения, если она окажется своевременной или более интересной в творческом исполнении.

Довольно большую часть моей жизни я посвятил именно оперативному искусству, которое, как всякое иное, предполагает наличие у человека дара творческого предвидения, обостренной интуиции, умения неординарно мыслить даже в сложной, быстроменяющейся обстановке.

– Чем, на ваш взгляд, отличаются генералы мирного времени от воюющих генералов? Какие обстоятельства делают генерала по-настоящему боевым и возможно ли его возвращение к мирному течению службы?

– В отличие от других я вот такого деления офицеров на какие-либо сорта не приемлю. Всякий генерал во всякое время должен быть готов оказаться боевым, то есть на войне продемонстрировать те знания и личные качества, которые заложены в него военной школой и опытом повседневной службы.

Конечно, абсолютно естественным я считаю для любого военного человека желание проявить себя в боевой обстановке, но в то же время обстоятельства службы в мирных условиях требуют от офицера любого уровня (а генералы – это высшие офицеры) точно такой же отдачи, ответственности, воли, высоких моральных качеств и профессионализма. Грань между мирным течением времени и началом самого ожесточенного, смертного боя подчас столь эфемерна, что ее попросту не успеешь заметить. В четыре часа ночи – мир, а в пять минут пятого – уже война… Но выиграет ее тот, кто и за пять лет, и за пять минут до нее был готов к отражению внезапной агрессии. У кого в руках находятся все нити управления организованными, обученными, снаряженными всем необходимым для боя войсками.