“Вы меня не так поняли” –

этой фразой оправдываются антисемиты, когда их

припирают к стенке

Несколько лет я не решалась написать об Инне Гофф. Собиралась к ее недавнему семидесятилетию. Не успела. Потом -когда познакомилась с ее мужем, известным поэтом и прозаиком Константином Ваншенкиным. Побывала в их квартире, где многие годы Инна Гофф жила и работала и где умерла в 1991 году. Материала – и собранного, и собственных впечатлений – было достаточно, но словно что-то мешало мне писать. Слишком долго готовилась я к этой теме, долго искала нужные слова. О хороших людях, людях, близких по духу, всегда хочется говорить особенно искренно и нежно.

Еще позже я побывала в Воскресенске – подмосковном городке, где Инна Анатольевна и Константин Яковлевич не один год жили и где писательница Инна Гофф набрала и почувствовала свою подлинную силу. В этом году мы получили чудесный подарок – в издательстве “Подмосковье” вышла их совместная книжка стихов “Летом в Воскресенске”.

…Так я ходила по следам Инны Гофф, пока вдруг сам собой не нашелся повод для материала, весьма неожиданный, и молчать я уже не могла. Вокруг меня появились люди с ярко выраженными антисемитскими взглядами. Они яростно и жестко доказывали свою правоту, я, с детства ненавидевшая антисемитизм и национализм вообще, – свою. Вернувшись домой после одного такого бесполезного спора, я уткнулась носом в любимую книгу: “Избранное” Инны Гофф (Рассказы и повести. Москва, “Художественная литература”, 1987). От всех бед и горестей прячусь я в нее.

А самую первую книжку Инны Гофф дала мне почитать еще в детстве подруга моя, Ленка. Какую, не помню. Позже подарила “Избранное”. Детство – 70-е годы, выход “Избранного” – конец 80-х… Время глухого застоя. Новоявленные нацисты еще не осмеливались поднимать головы. Антисемитизм был бытовым и “служебным”. Мои талантливые друзья по нескольку лет не могли поступить в институты, позже их не брали на работу… Взрослые рассказывали мне страшную правду о преследованиях евреев, Бейлисе, погромах, еще не забытом “деле врачей”. Да и сама я многое видела. С десяти лет на себе почувствовала человеконенавистническую суть антисемитизма. В нашем классе учились трое евреев. Одного не трогали – Левка был симпатичным, хорошо учился и мог за себя постоять. Двух других – Сашку и мою подругу Аньку – жестоко травили, прикалывали к спинам записки с угрозами. Нередко их загоняли в угол и били. Я, тихоня, всегда бросалась на их защиту. Нас избивали вместе.

Рассказы и повести книги “Избранное” созданы в основном в 60-70-х годах. Говорить вслух об антисемитизме было нельзя. Открыто я прочитала об этом лишь однажды, позже:

“На глаза ей попалась братская могила, – надгробная плита с высеченными на ней именами погибших в Отечественную войну. Возможно, сюда перенесли их прах уже после Победы.

Какая-то молодая пара, военный с девушкой, остановилась у могилы. Он стал читать фамилии вслух. Фамилии были русские, латышские. Попалась еврейская.

Он произнес ее с особым смаком – выделил голосом. Словно хотел сказать – “и тут эти евреи…”

Евгения Семеновна не могла смолчать. Сказала, как бы вторя ему:

– Да, подумать только! И сюда они пролезли!..

Только сейчас военный глянул на Евгению Семеновну. Проговорил:

– Вы меня не так поняли!..

Спутница, сильно покраснев, тянула его за руку, спеша увести”.

(“В конце маршрута”)

Нынешние антисемиты не краснеют. Издают свои газеты, устраивают митинги. Они наступают. Сможем ли мы остановить их?

Инна Гофф сумела написать о своем народе так, что в моей душе навсегда поселились, точнее укрепились любовь к нему и ненависть к его гонителям. И о других народах, разумеется, тоже. О великом человеческом братстве. Об уважении и достоинстве.

Вместе с “Избранным” Инны Гофф вошли в мою жизнь довоенная Украина, война и эвакуация, увиденные глазами ребенка, подростка и переосмысленные позже. Раненые и убитые. Госпитали, поезда, “теплушки”. Первая любовь, первые стихи. Литературный институт. Паустовский, Казаков, Трифонов, Гамзатов, Маргарита Агашина… Все это навсегда стало моим миром, и все чаще и чаще уходила я в него от повседневно меня окружающего. Красоте, справедливости, памяти, гражданской позиции научила меня эта мудрая книга. И еще – чувству России. Не всякий писатель способен так писать о своей любви к Родине. Да и чувствовать так способен не каждый.

Открыла книгу, чтобы найти цитату, и снова утонула в ней. Потекли слезы – я плачу всегда, когда читаю Инну Гофф, даже если рассказ веселый. Это светлые слезы, я не стесняюсь их.

“…Уехать оказалось не просто. Билетов в кассе не было. Вся Россия сорвалась с места и ехала куда-то. Одни уезжали от войны, другие навстречу ей. Мы ехали навстречу войне. Радио передавало сводки “От Советского Информбюро”, в промежутках между сводками гремели марши. В июне рано светает. Мы стояли у окна вагона, и снова мимо нас плыли поля, только быстрей, чем тогда, на возу. Домики, деревья, телеграфные столбы графически четко чернели на желтом рассветном небе. Земля спала. Верней, тревожно дремала, как мы на чемоданах.

Еще предстояло узнать такие слова, как “эвакуация” и “оккупанты”. Еще предстояло уцелеть или погибнуть. Не потому ли мама хотела, чтобы отец выполнил нашу просьбу? Хотела, чтобы он вспоминался нам всегда такой, добродушно-сердитый, с цветами в руках. Когда-нибудь, если нам придется вспоминать этот день уже без него…”

(“Тот длинный день”)

Не стану перечислять и пересказывать рассказы и короткие повести Инны Гофф. Их можно прочитать. Думающие и чувствующие (настоящие) читатели всегда понимали их. Хотя официальная критика Инну Гофф недооценивала. Впрочем, можно ли было в те времена ожидать чего-то иного?

Огромной радостью было для нее письмо Паустовского (позднее опубликованное): “Дорогая Инна Анатольевна (мне все хочется написать “Дорогая Гофф”, как я звал Вас в Институте), получил Ваш “Северный сон” (хорошее название) и прочел его, не отрываясь. Читал и радовался за Вас, за подлинное Ваше мастерство, лаконичность, точный и тонкий рисунок вещи, особенно психологический, и за подтекст. Печаль этого рассказа так же прекрасна, как и печаль чеховской “Дамы с собачкой”.

Поздравляю Вас, и если правда, что хотя бы в ничтожной доле я был Вашим учителем, то могу поздравить и себя с такой ученицей…”

(Таруса, 22 октября 1960).

Еще одна приятная веха. Рецензия Евгении Семеновны Гинзбург на книгу “Юноша с перчаткой”, опубликованная в журнале “Семья и школа”. И, конечно, радовали песни, написанные на ее стихи: “Август”, “Русское поле”, “И меня пожалей…”, ставшие широко известными.

“Интерес к писательству и способности у Инны Анатольевны проявились рано, – рассказывал мне Константин Яковлевич Ваншенкин. – В Томске во время войны она писала стихи. Сочинила пьесу для кукольного театра. В школе делала стенгазету. Стихи писала успешно, с ними поступила в Литературный институт, но потом перешла на прозу… Стала писать песни. Сначала сочиняла для себя, напевала. Мы дружили с Бернесом, Колмановским, Френкелем…

Писала каждый день, когда шла вещь. Это уже потребность, невозможность остановиться. Долго готовилась к вещи, а не так: одну заканчивала, другую начинала. Написала довольно много. У нее вышло более двадцати книг. Охотно занималась домом. Мы никогда не работали в штате. Конечно, материально было трудновато…

Педагогические секреты? Главный секрет воспитания – любовь. Наша дочь Галя закончила Полиграфический институт, стала известной художницей. Оформляет книги. С десяти лет участвует в выставках. Ее дочь Катя учится в Литературном институте на отделении критики. Ей 21 год. Выступает на радио в литературных передачах…”

…Я закрываю книгу. Две подруги моего детства – Аня и Лена – давно уехали из России: одна – в Америку, другая – в Израиль. Они уезжали не в “поисках счастья” – уезжали от холодных темных улиц и зловещих слухов о готовящихся погромах. Я думаю о том, что Россия их потеряла. Но свою Россию они увезли с собой и светло, и горько вспоминают ее на чужбине. Ибо любящий может потерять Родину только вместе с собственным сердцем.

Наталья САВЕЛЬЕВА

Фото из семейного архива Ваншенкиных