Все лучшее в этом лучшем из миров . Школа будущего

Победитель Всероссийского конкурса «Учитель года -2007», выпускница математического факультета МПГУ, учитель математики школы №2030 Анна Мехед работает не просто в школе, а в образовательном учреждении, которое стало базовым в московском проекте «Школа будущего». Иными словами, какую модель отработает эта школа, такой и будет в будущем столичная система образования. Какой учитель нужен для такой школы, какие качества станут для него определяющими? На эти и другие вопросы Анна Григорьевна МЕХЕД согласилась ответить сразу, потому что задает их сама себе, может быть, не каждый день, но все же очень часто.

– Анна Григорьевна, с журналистами вы обычно встречаетесь на знаковом месте – у памятника Ленину на Октябрьской площади.

– Это недалеко от моего дома, к тому же я в этом вижу причудливое совпадение: закончила Педуниверситет имени Владимира Ильича Ленина.

– Вы поступили туда сразу после окончания школы?

– Нет, год проработала в книгохранилище в научной библиотеке имени М.Горького в МГУ. Причина довольно проста: поступала на экономический факультет и не добрала полбалла.

-Почему на экономический, ведь вашу судьбу все связывают исключительно с математикой и ничем другим?

– Дело в том, что я поступала на специальность «Экономическая кибернетика», меня интересовала именно кибернетика, а в то время было всего два отделения. Одно – в Плехановке, но этот вуз мне совсем не нравился, другое – на экономическом факультете МГУ.

– А что произошло потом, почему экономическому факультету МГУ вы предпочли математический тогдашнего МГПИ? Если вы рискнули поступать в МГУ, наверное. математическая подготовка все же была хорошей?

Подготовка и в самом деле была хорошей, но, если честно, любой технический вуз меня не интересовал, становиться инженером мне совершенно не хотелось. Из всего, что было, педагогический вуз в конце концов стал самым приемлемым из тогдашних моих интересов. Почему Ленинский пединститут был избран? Во-первых, он тогда очень высоко котировался, он и сейчас, на мой взгляд, котируется выше из всех педагогических вузов (московские городские вузы при этом – выношу за скобку – они уникальные, сравнению не подлежат). Он считается лучшим. В мои времена там работали очень хорошие преподаватели, деканом был нынешний ректор Виктор Леонидович Матросов, учиться там был безумно интересно.

– Многие ли ваши одногруппники пошли работать в школу?

– Процентов 70. Мы же заканчивали тогда, когда было обязательное распределение и нужно было отработать по направлению три года. Поэтому все, кто не сидел с детьми, работали в школе. Потом, конечно, кто-то ушел, но уйти на самом деле было довольно тяжело, ведь за три года очень сильно привыкали к школе. Я, например, не смогла, очень привыкла к школе и к детям. Знаете, это ведь большая ответственность, когда берешь детей. Мне дали сразу взрослых детей, и их нужно было выпустить. Я никогда не работала в одной параллели, минимум их было две. То есть нужно было выпустить маленьких, пока выпускаешь маленьких, подрастают другие, и процесс становится бесконечным. Тут начинаешь испытывать определенное чувство ответственности, чувство долга, которое как раз и научило меня работать в школе.

– Каким нынче должен быть учитель? Кто в нем должен быть главным – учитель-предметник или учитель-воспитатель? С одной стороны, ведь математика – наука, не терпящая примитива, а с другой, не все дети будут математиками, не всем она пригодится. Как тут найти компромисс?

– Школьный учитель сам должен знать школьный курс математики абсолютно. Сейчас требования времени таковы, что учитель должен знать математику еще и в объеме двух курсов технического вуза, ведь каждый вуз теперь требует определенных навыков в знании того предмета, который там будут преподавать. Что касается детей, которые приемлют или не приемлют математические знания, то тут вопрос к педагогу. Можно знать предмет, но не уметь объяснить ребенку, не уметь его преподать. Можно знать предмет не очень хорошо, но при том объяснять так, что привьешь интерес не только к тем разделам, которые сам хорошо знаешь, и дети потом будут сами искать пути решения, способы ответа на вопрос, который их заинтересует. То есть нельзя разделять задачи учителя, они существуют в комплексе. И не нужно разделять детей, которые приемлют или не приемлют математику, нужно работать так, чтобы твой предмет был им интересен.

– И все же, как быть с гуманитариями? Недавно я была на телепередаче, где одиннадцатиклассница посетовала: она хочет поступать на философский факультет, но приходится учить математику, которая, по ее мнению, не понадобится в будущем.

– Если бы я могла, то сказала бы ей: ты абсолютно неправа, математика та же логика, которая необходима и любому философу, и любому гуманитарию. Ведь это умение грамотно рассуждать и грамотно строить доказательства, отстаивать свое мнение. Думаю, гуманитариев не нужно уговаривать изучать математику, нужно просто сделать так, чтобы математика была им понятна. Очень многие считают, что они гуманитарии, потому что в какой-то момент перестают что-то понимать в математике. Второй вариант – это идет от родителей, которые вдруг начинают считать, что их ребенку не нужно заниматься математикой. Отчасти это происходит потому, что родители в школе тоже в какой-то момент что-то перестали понимать и выработали неприятие к этому предмету.

– А еще есть стойкое мнение, что математики в школе – некие сухари.

– Абсолютно с этим не согласна, не знаю ни одного сухаря-математика. Все случается, конечно, но разве литераторы не бывают сухими, неэмоциональными, душевно замкнутыми? В любом предмете так бывает, ведь учителя – люди, а люди, как известно, встречаются разные.

– А какие учителя собрались нынче в вашей школе – «Школе будущего»? Говорят, у вас работают исключительно победители и лауреаты конкурса «Учитель года»?

– На московском конкурсе в пятерку лауреатов вошли учителя из разных округов. Конечно, сманивать их на работу в нашу школу трудно. Но вот тех учителей, которые вошли в пятерку лучших на окружном конкурсе в ЦАО, кроме Анны Почепаевой, я смогла уговорить. Да и Анна, думаю, в конце концов к нам придет. Я очень хотела, чтобы все они работали в этой школе. Поэтому теперь в нашем педагогическом коллективе есть Марина Иванова, Оксана Пшеничная, Игорь Толкачев, Татьяна Хасянова. Я им рассказывала о том, как интересно делать что-то новое и пытаться реализовать это на практике. Все мои коллеги – очень интересные люди. Недавно Татьяна Хасянова давала открытый урок, все были в восторге, потому что это было очень интересно. А ведь Хасянова преподает химию, предмет, который обычно не очень привлекает детей. Теперь это предмет, уроки по которому пропустить просто нельзя.

– Несколько лет назад Любовь Петровна Кезина хотела создать школу, в которой бы работали только учителя года. К сожалению, тогда это не получилось. Но все говорили, что такие творческие и самобытные учителя не смогут работать в коллективе, где собраны одни «педагогические звезды». Дескать, у каждого свои амбиции, свои претензии, и это помешает. Как работают «звезды» у вас в коллективе?

– У нас же необычная школа. Во-первых, мы действительно ищем свой путь, и любая идея в любом направлении, которую, предположим, выдаст каждый конкурсант, может стать интересной для перспективы развития школы. А то, что они не могут работать в команде, неправда. Все они очень хорошие люди, и у нас работает именно команда, иначе мы ничего не сделаем, так как вне команды каждый будет тянуть одеяло на себя.

– А что такое «командный принцип» в школе, в педагогическом коллективе?

– Это когда есть интересная идея, но ее невозможно реализовать одному. Мы ведь баллотируемся как «Школа будущего», заявили такую модель и ждем, когда нас действительно такой школой признают. Эту идею можно реализовывать только всем коллективом. Если кто-то один начнет что-то делать, а остальные не поддержат, не разовьют, ничего не получится. Тот же метод проектов или способы восприятия знаний просто рухнут.

– Метод проектов есть нынче во многих московских школах. Используются различные формы работы, которые разрабатывают инновационные школы. В какой мере все новое должно соединиться, чтобы школа стала Школой будущего?

– Она может стать таковой, прежде всего опираясь исключительно на традиционные вещи. Ведь у нас есть опыт советской и российской школы, образование в нашей стране всегда было хорошим. Мы теперь пытаемся найти, что должно быть сверх этого. Я думаю, что это «сверх» не будет тяготеть к каким-то зарубежным школьным моделям. У нас своя почва, у нас свой менталитет, у нас другие дети. Один пример: в нашей школе поставили открытую образовательную среду, дети могут работать с разным оборудованием и приборами, постигая законы физики, механики и так далее. Немцы привезли пружину длиной метров 10, диаметром в полметра. Она стоит в коридоре, дети могут подойти, покрутить ручку, создавая некие колебательные движения и изучая на практике закон Гука и то, как создаются продольные и поперечные волны. Ручку нужно крутить по часовой стрелке, и во всем мире дети так ее и крутят. Наши – против часовой стрелки, они хотят посмотреть, что будет, если крутить ручку так.

– Сейчас вы набрали в коллектив талантливых и творческих педагогов. Но пройдет немного времени, и вам все равно придется принимать молодых учителей. По какому принципу вы будете их отбирать или даже заказывать педвузу: нам нужен такой-то учитель. Что будет перечислено в таком заказе?

– Мне кажется, тут нужен порядочный, ответственный человек. В остальном трудно сказать, хороший это учитель или нет. Его нужно осмотреть в действии. Наша профессия – из той категории, когда ничего нельзя определить по словам и словами. Необходимо посмотреть и оценить отношение детей к учителю, учителя – к детям, то, как он дает свой предмет, как он знает свой предмет. Образ учителя настолько многокомпонентный, что можно долго говорить, каким должен быть учитель, и все равно всего не назвать, не определить.

– Если бы сейчас снова поступали в вуз, какой бы выбрали?

– Знаете, я бы, наверное, снова выбрала МПГУ, потому что не жалею ни о чем, что было в моей жизни. Все меня устраивает, вот только учиться нужно постоянно, для учителя так: год пропустил и уже отстал. С высоты своих

42 прожитых лет я понимаю: все, что делалось, как говорится, «все лучшее в этом лучшем из миров».