Воспитание: что делать?

Сегодня уже известно, что случай в школе №263 – частный случай, но так важно, чтобы это не стало системой, чтобы дети не находили выход из трудной психологической ситуации с помощью столь неординарного поведения. То есть нынче, как никогда, актуален вопрос не «Кто виноват?», а «Что делать?», ответ на который искали на традиционном «Родительском собрании» радиостанции «Эхо Москвы».

Евгений БУНИМОВИЧ, уполномоченный по правам ребенка по городу Москве: – Происшедшее в школе №263 история сложная. Сегодня стараются давать простые ответы – закрыть, запретить, сократить – на непростые вопросы, а это очень опасная штука. Почему-то не говорят о главном: не что запретить, а что дать, чем загрузить. Мы все время твердим, что наши школьники перегружены. Только они чем перегружены? Обсуждением того, что такое добро и зло? Очень часто говорят о жестокости, о безнравственности наших подростков, а я могу сказать, что они не безнравственные, а какие-то донравственные. Такое впечатление, что с ними никто никогда ни о чем таком даже не разговаривал. Взрослые считают, что дети изначально должны все понимать, все знать про добро и зло, про жизнь и смерть. Но есть и другое: на телевидении в одном крупном ток-шоу была актриса, которую я готов был задушить собственными руками, потому что она все время говорила: мальчик был не понят, такой Чайльд-Гарольд, то есть в сознании происходит героизация человека, который убил двух невиновных людей. При уполномоченном по правам ребенка есть детский совет, в который входят лидеры детских общественных организаций, самые разные ребята. Я задал вопрос: а у вас происшедшая трагедия обсуждалась, а если обсуждалась, то как? Одна из девочек рассказала, у них классный руководитель устроил дискуссию на тему: «А прав или не прав стрелявший?» В другой школе, рассказал парень, было по-другому: ребята стояли в коридоре и обсуждали, к ним подошел учитель, тоже начал обсуждать, сказал: «Давайте после уроков продолжим!» Вот это очень важный момент. Самые неполиткорректные темы, которые бывают у наших школьников, должны обсуждаться с учителями, педагогам не надо бояться острых вопросов. Я затем ребят спросил: у кого в школах есть психологи? Все подняли руки, у всех психологи есть. После этого я задал еще один вопрос: кто знает, что они делают, чем они заняты? Из 20 активных ребят только трое подняли руки. Если бы я спросил, чем занимается учитель математики, я думаю, подняли бы руки все. Вопрос не только в том, чтобы в школе был психолог-профессионал, а в том, чтобы психология влияла на атмосферу в школе. У нас сейчас в законе написано, что в каждой школе должна быть комиссия по примирению, но это пока не входит в идеологию, в суть сегодняшней школьной деятельности. Надо сказать, что школа – очень серьезная, драматическая, конфликтная история. Помню, как со своим классом, где я был классным руководителем, отправился в поездку. Прихожу в комнату, где спали мальчишки, вижу: самый сильный расположился в самом удобном месте, несильный – совсем в другом. Стал разговаривать, объяснять, так мы дошли до десяти заповедей. Тот сильный парень мне сказал: это ваша система аксиом, но есть и другие. Я с ним тогда разговаривал очень долго, сегодня он очень известный в стране юрист и адвокат. Не нужно бояться таких разговоров. Я помню другой разговор, когда мы с ребятами в классе обсуждали, какими они будут взрослыми, как проводят досуг их родители. Один парень вдруг сказал: а я откуда знаю, у меня дверь закрыта, они в другой комнате. Тогда я понял, что к этому парню надо быть очень внимательным, потому что что-то в семье не так, раз к ним приходят гости, а он, десятиклассник, сидит закрытый в другой комнате и не знает, что там происходит. Я все время занимаюсь тяжелыми случаями, разговариваю с родителями, когда с подростками уже бог знает что происходит, начинаю рассказывать им про возрастную физиологию, про особенности детей. А они мне говорят: мы их покормили, напоили, все у них нормально. Я как уполномоченный все время умоляю всех родителей: что бы ни произошло с детьми, оставайтесь рядом с ними, не начинайте вместе с учителями и всеми остальными проклинать их и говорить, что они плохие. У моего сына была подобная история, вдруг по одному предмету он стал заваливаться. Когда я спросил, в чем дело, он сказал: у нас сменили учителя. Легче всего было соврать и сказать, что все учителя не дураки, но я знал эту новую учительницу и понял, что некоторый аргумент есть в том, что он говорил. Поэтому я ему сказал: дорогой мой, а почему ты решил, что дальше в твоей жизни все твои руководители, люди, с которыми ты будешь сталкиваться, не будут дураками или не будут врать, давай подумаем, как быть в такой ситуации. Самое главное – очень точно, деликатно разговаривать, искать вместе выход. Надо начинать с того, что в школьной программе есть Достоевский, есть «Преступление и наказание». Помню, наш учитель литературы с нами полгода обсуждал вопросы о цене человеческой жизни, все это так или иначе закладывалось и в технарях, и в гуманитариях. Когда все сводится только к отчетам, тогда это проблема.Надо с самого начала говорить о больных точках, не бояться этого, уметь сделать так, чтобы больная проблема не замалчивалась, искать, как с этим бороться, а не сообщать об этом после того, как произошло страшное событие. Ключевой вопрос – не врать. Владимир СОБКИН, директор Института социологии образования Российской академии образования, доктор психологических наук: – Есть четыре основные точки. Первая – состояние семьи и все проблемы, которые связаны с атмосферой семейного воспитания и формирования подростка в семье. Вторая точка очень важная – проблема школы как социального института, ее ответственность за то, что происходит. Третья точка – проникновение идеологии насилия в школу. Школа – один из существенных институтов, так отвечает ли она на вызовы современной ситуации, насколько она учитывает изменившийся контекст семейного воспитания? Есть проблемы СМИ, которые тоже связаны с трансляцией сцен агрессии, насилия, они создают достаточно удручающую информационную среду, в которой находится современный подросток, ребенок. Четвертая точка – проблема личностного развития самого человека, которую мы, конечно, обсуждать не можем просто потому, что это конкретная ситуация, это конкретный человек с его психологическими особенностями. Я могу поставить серьезный диагноз – это технократизация современного школьного образования. Мы потеряли сегодня ценностные целевые ориентиры школы, которые были в конце 80-х годов четко сформулированы: гуманизация школьного образования, индивидуализация школьного образования, превращение ребенка в субъекта, а не в объекта воспитания. За 20 лет все это заболталось, стало пустыми словами, от которых учителя устают, не вникнув в суть и смысл этих слов. Есть сравнительное исследование, показывающее, как за 30 лет изменилась позиция учителей по отношению ко всем направлениям реформы школы. Сейчас на первое место встает проблема упрощения содержания образования, соответствие образовательным стандартам. Если мы в профессиональном педагогическом сознании теряем значение и смысл этих слов, например слова «гуманизм», то начинаем сталкиваться с ключевой проблемой цены и ценности человеческой жизни. Важно это прожить и пережить как свое. Школа должна учить не столько знанию, сколько мышлению. Но современное образование и образовательная политика сегодня идут совершенно к ученику как к объекту воспитания, как к винтику, а это потом вызывает то, что в свое время Выготский и другие педологи называли «моральной тупостью». То есть моральное недоразвитие. В 97-м году я написал книжку «Старшеклассник в мире политики», мне кажется, что учитель на самом деле тот человек, который занимается практической политологией. Да, он один-единственный, кто напрямую оказывается с молодым человеком как общественный взрослый, как представитель государства, который с ребенком говорит по поводу серьезных общественных проблем. Очень важно, что то, что ты говоришь, и есть педагогика: небоязнь ребенка, открытость с ребенком, понимание, что ты не ответишь на все вопросы, что только с ним как со своим собеседником ты добиваешься истины, что диалог с ним нужно воспринимать как порождение истины. Если я пришел к ребенку и все знаю, это, с моей точки зрения, абсолютно непедагогическая позиция. Я что-то знаю как взрослый, у меня есть опыт, но диалог с ребенком дает новое ощущение и новое дыхание. В этом смысле есть принципиальная педагогическая, очень важная моральная ценность – исходно позитивное отношение к ребенку, исходное. Негативное отношение к нему деформирует педагогическую установку. Универсальные учебные действия теоретически вводили люди, которые исходили из того, что за этим стоит очень глубокий смысл – развитие ребенка. Евгений ЯМБУРГ, директор Центра образования №109, председатель Общественного совета Министерства образования и науки РФ: – Я вырос в московском дворе, в Замоскворечье. Сигнал «наших бьют» – все, мы шли на соседний двор. Эта психология, в общем, осталась, деление на «свой – чужой» все жестче по любым поводам: национальным, конфессиональным – каким угодно. Любой вопрос, будь то ленинградская блокада или еще что-то, мгновенно вызывает взаимную ненависть. Я вспоминаю, что, когда уже работал в школе в конце 70-х годов, молодой человек спас трактор с горящего поля и погиб. Его имя занесли в книгу ВЛКСМ почета. Ни у кого не было в голове: разве стоит жизнь человека железа, которое гнило по всей стране? Вчера раздается мне звонок из одного города на Урале. Там очень пожилой человек, 70 с лишним лет, рвался нести олимпийский факел, он растолкал всех, доказал, пробежал и умер с этим факелом в руках. История «мы за ценой не постоим» продолжает быть доминирующей.Надо понимать, что нет ничего важнее человеческой жизни, снизить градус вот этой взаимной ненависти. У нас главные ньюсмейкеры в стране политики, экономисты, а она, страна, нуждается в колоссальной педагогической и психологической терапии. У нас у всех, простите за молодежный язык, «крыша едет», надо бы сбавить обороты на самом деле. Главными ньюсмейкерами в стране сегодня должны быть педагоги и психологи, потому что страна больна на самом деле психологически, потому что на самом деле родители тоже нуждаются в огромной психологической, педагогической помощи.Я не обсуждал случившееся в 263-й школе с детьми по вполне понятным соображениям – рано обсуждать. Надо расширять панораму сознания людей, понимать, что жизнь шире наших политических, конфессиональных, еще каких-то вещей, что мир не кончается на наших распрях, ссорах, тем более когда мы имеем дело с подростками, с такой, скажем, ранимой психикой, как сегодня. У меня в школе довольно мощная психологическая служба, но я понимаю, что это не панацея. Психологи тоже могут быть такими же малообразованными, как и педагоги, но есть проблемы, мягко говоря, психиатрические. Психиатры в школе запрещены, любое обследование даже психолога может быть проведено только с согласия родителей. Очень условно наших молодых ребят можно разделить на две категории. Одна исповедует юношеский слоган: нас никому не сбить с пути, нам по фигу куда идти, этих не собьешь с пути. Но есть все-таки и другие юноши и девушки, не так давно ко мне подошла замечательная, тонкая и образованная девушка, сказавшая: «Я решила жить по «Катехизису революционера» Нечаева». Я вздрогнул, стал с ней работать, давать книги и понял, что Некрасов, конечно, не виноват, призвав: «От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови уведи меня в стан погибающих за великое дело любви!». Школа не беспомощна в этой ситуации, очень многое можно сегодня делать, только учитель не должен бояться. Сергей КАЗАРНОВСКИЙ, директор Центра образования №686 «Класс-центр»: – Мне кажется, современной школе не хватает атмосферы. Кто такой учитель? Это человек, который решил потратить свою жизнь в разговоре с детьми, но этого времени сейчас на людей не хватает, у школы стало катастрофически мало времени на человеческую жизнь с детьми. Мне, как директору школы и учителю, катастрофически не хватает времени просто остановиться. Нужно время просто спокойно взять и поговорить. Иван ВЫСОЦКИЙ, член Ассоциации учителей математики Москвы:- Говорить, что молодежь стала жестокой только в последние 10-15 лет, было бы неправильно. Жестокость в принципе свойственна молодым людям просто потому, что ценность человеческой жизни для них еще не стала элементом культуры. Роль стрелялок здесь не определяющая, играть в войнушку нормально для мальчиков во все времена. По опыту работы в школе я понял, что нужно обращать внимание на тихих детей, но пока у школы нет такого механизма. А такие дети, подобные парню из Отрадного, сидят в школах, два-три человека на Москву точно есть. Владимир ПУТИН, Президент РФ: – Наш долг и перед прошлыми, и перед будущими поколениями – приумножать традиции театрального искусства для детей и юношества. Надо воспитывать новое поколение зрителей с хорошим художественным вкусом, умеющее понимать и ценить театральное, драматическое, музыкальное искусство. Если бы у нас делалось это должным образом, может быть, и трагедии, подобной московской трагедии, не было бы. Именно в нашей стране появились первые в мире театры для детей. Еще в 1918 году, в период Гражданской войны, 15-летняя Наталья Сац организовала свой небольшой детский театр. В 20-х годах были созданы театры юного зрителя. Наш долг и перед прошлыми, и перед будущими поколениями – приумножать традиции театрального искусства для детей и юношества. К сожалению, должного внимания этим вопросам также не уделяется. Новые театры юного зрителя практически не создаются. Существующие детские театры часто предпочитают предоставлять свои площадки под развлекательные шоу-представления. Нужно признать, их содержание и уровень исполнения оставляют желать лучшего. Такое положение, конечно, нужно менять. Нужны серьезные, качественные театральные постановки для детей и подростков, которые будут знакомить с русской и мировой классикой, учить думать, сопереживать, верить в силу добра, на театральных сценах должны ставить произведения современных отечественных авторов. Убежден, ситуацию можно улучшить, если предложить эффективные механизмы поддержки. Уже в ближайшее время планируется вручение первых премий президента за лучшие произведения искусства и литературы для детей и подростков: три премии – не знаю, большие, небольшие, но по 2,5 миллиона рублей каждая. Надо обязательно восстановить сеть детских театральных студий, художественных и литературных кружков. В эту деятельность можно вовлечь и актеров, и творческих работников, которые завершают активную карьеру, но готовы делиться своим опытом и работать с молодыми людьми, следует поддержать общественные инициативы, связанные с театральным искусством, оказывать содействие некоммерческим организациям, самостоятельным творческим коллективам. Речь идет не только о финансовых ресурсах, но и о предоставлении помещений для постановок, репетиций, занятий с детьми. Это могли бы быть не только специализированные театральные здания, но и библиотеки, музеи, дома культуры, досуговые центры, школы. И я буду просить руководителей регионов, муниципалитетов, безусловно, идти навстречу энтузиастам и общественным творческим инициативам.