Войну я постиг через искусство. Николай БУРЛЯЕВ

Разведчик Иван в исполнении 14-летнего актера потряс весь мир. Он пришел в кино худеньким подростком, и сразу стал зрелым и востребованным актером. В 70-80-е не проходило и года, чтобы на экраны не выходили по три-четыре фильма с его участием. «Иваново детство», «Метель», «Герой нашего времени», «Андрей Рублев», «Служили два товарища», «Игрок», «Маленькие трагедии», «Военно-полевой роман»… Одна из последних по времени его актерских работ – Иешуа Га-Ноцри в нашумевшей и так до сих пор не вышедшей экранизации булгаковского романа «Мастер и Маргарита» в постановке Юрия Кары. В начале 90-х Бурляев создал и возглавил международный кинофорум славянских и православных народов «Золотой Витязь». Словом, в творчестве Николая Бурляева тема войны и патриотического воспитания молодежи не случайно занимает важное место.

– Николай Петрович, какой след в вашей жизни оставила Великая Отечественная?

– В детстве мне, рожденному в августе 1946 года, война казалась чем-то очень далеким, случившимся чуть ли не в предыдущем веке. Понимание, что этот ужас прошел очень близко от меня, едва-едва не настигнув, пришло в зрелые годы. Отец мой, потомок запорожских казаков, рвался на фронт, но не был отпущен, поскольку работал на оборонном заводе. Я был четвертым, последним ребенком в семье. Мои братья и сестры рассказывали о тяготах эвакуации, которые им пришлось пережить, о голоде, болезнях. Война им запомнилась, как самое тяжелое время в истории нашей семьи.

Мое поколение узнавало войну через искусство. Тогда выходило много фильмов, которые пробуждали в нас чувство патриотизма и гордости за свою страну и свой народ. Я до сих пор их хорошо помню: «Минин и Пожарский», «Кутузов», «Суворов», «Александр Невский»… Образ воина тогда преподносился в ореоле героя. И мы все тянулись к этим высоким примерам. Жаль, что сейчас такой воспитательный посыл практически исчез с наших экранов. Теперь в «военных» фильмах все больше показывают людей недостойных: уголовников, предателей или подлых чекистов. Отчего-то акцент на негативе пришелся так по вкусу чиновникам Федерального агентства по кинематографии, и мои коллеги-кинематографисты сделали недостойный зигзаг в эту сторону.

– Вам было 14, когда Андрей Тарковский утвердил вас на роль малолетнего разведчика Ивана в экранизацию одноименного рассказа Владимира Богомолова…

– На пробах к «Иванову детству» Андрей показал мне четыре толстых альбома с фотографиями других претендентов – столько детей хотели сыграть этого мальчика-героя. Фотографии остались «в наследство» после того режиссера, который пытался снимать этот фильм прежде, но с работой не справился. Спустя годы я узнал, что за картину Тарковский взялся только потому, что у него уже был главный герой – я. Но альбомы те мне были показаны, чтобы я не расслаблялся.

– Сюжет «Иванова детства» – это затянувшиеся проводы на «ту сторону». Как в прямом смысле – вашего героя засылают в тыл к немцам, так и в переносном – Иван погибает… В этом контексте переправа на лодке через ночную реку приобретает библейское звучание. А вам, в общем-то, еще мальчишке, не скучно было сниматься в столь серьезном кино?

– Когда рядом Андрей Тарковский, скучно не бывало никогда. Напротив, жизнь вокруг сразу наполнялась напряженным, трепетным звучанием. Казалось, Андрей был при мне неотлучно. Сам подбирал одежду в костюмерной, рвал на мне рубахи, дырявил ватник. Часами искал нужный грим: веснушки, ссадины, царапины, заставил перекрасить волосы в пшеничный цвет и оттопырить уши.

Как ни странно, но «Иваново детство», по сути своей трагический фильм, мы делали радостно. Съемки начинали в городе Каневе. Рядом с нашей гостиницей на высокой горе был похоронен Тарас Шевченко. На всю жизнь запомнились те солнечные августовские дни на Днепре. Помню, как снимали сцену «последний сон Ивана», где дети играют в прятки, а мама моего героя (в исполнении обаятельной жены режиссера Ирины Тарковской) достает из колодца ведро с водой. Моя реплика: «Мама, там кукушка…» Запрокинутое лицо убитой матери… Медленно, как во сне, выплескивается вода на ее тело… Тарковский сам черпал воду из Днепра, командовал «Мотор» и с удовольствием, «художественно» окатывал жену…

После работы ходили купаться на песчаную косу. Вечерами все собирались в номере Тарковских, слушали в записях новые песни тогда еще малоизвестных Гены Шпаликова и Володи Высоцкого. Тихие украинские ночи часто оглашались веселым пением, звуками гитары, смехом. Наверное, мало кто из нас мог предположить, что мы делаем фильм, который станет событием в мировом кинематографе и соберет более трех десятков призов самых престижных кинофестивалей.

– Тарковский вас как-то по-особому готовил перед съемками?

– Мне давали читать книги о войне. Врезались в память страшные страницы одной из них – «СС в действии». Андрей не был участником войны, и лишь опосредованным образом мог мне что-то подсказать. Он сразу предупредил, что меня ждет одна трудная сцена под названием «игра в войну», когда Иван, глядя на шинель, представляет, что это фашист, убивший его мать. «Учти, плакать перед камерой придется по-настоящему, а не нюхая лук, как это делают у других режиссеров, – сказал Тарковский. – Актер должен уметь все, в том числе и растравлять свои чувства, свою душу».

В день, когда снимали эту сцену, я пришел на съемочную площадку за 4 часа до начала, переоделся и начал «входить в образ»: бегал по павильону и представлял себе ужасы немецкой оккупации. Но время шло, все уже были на местах и ждали меня, а плакать мне все не хотелось. Я злился на себя. Я был на грани истерики, но сухой, бесслезной. Тогда Андрей подошел ко мне и, как тонкий психолог, вместо ругани стал утешать: «Коленька, миленький, да что ж ты так мучаешься? Ну хочешь, я отменю эту съемку? Бедный ты мой…» Мне сразу стало жалко себя, и я разрыдался. Он тут же начал съемки, и так мы одолели эту сцену.

– Вас потом «военный синдром» не преследовал?

– Нет. Это расхожее заблуждение, что, играя какие-то трудные роли, актер себе вредит. Наоборот, после удачно сыгранной сцены ощущаешь какое-то подобие катарсиса и гордость, что ты смог это сделать. Другое дело, что образ Ивана, я в этом уверен, оказал положительное влияние на мое душевное развитие. Равно как и встреча с великим Тарковским, который влиял не только на меня, но и на всю кинематографическое сообщество. Своим примером он доказывал, что художник, невзирая ни на какие конъюнктурные соображения, должен создавать свое произведение так, как будто оно у него последнее в жизни. Это трудный, крестный путь. Но им можно и должно идти.

– Писатель Владимир Богомолов критически относился к экранизациям своих вещей, а с титров картины «В августе 44-го», снятой по его роману «Момент истины», даже потребовал убрать свое имя…

– С «Ивановым детством» тоже были проблемы. Мы все очень опасались негативной реакции писателя. Ведь это вольное переложение его рассказа. Андрей Тарковский и Андрон Михалков-Кончаловский сделали свою версию, досочинив сны героя. Богомолов был на премьере, но от каких-либо оценок фильма воздержался. Так получилось, что после сеанса мы оказались рядом. Владимир Осипович положил свою руку мне на голову, помолчал немного и пошел своей дорогой. Этот благословляющий жест я запомнил на всю жизнь.

– Опыт «Иванова детства» пригодился, когда спустя 20 лет вы снимались в фильме «Военно-полевой роман» Петра Тодоровского, по поводу которого сам режиссер сказал так: «Трудно было восстанавливать города, села и заводы, но еще труднее – израненные войной человеческие души»…

– Мальчик Иван и студент Саша Нетужилин – они очень разные, хотя и обожженные одной войной люди. Лично мне ближе Нетужилин, он родной мне по духу. Скажу вам по секрету, что в «Ивановом детстве» я играл маленького Тарковского, каким он был во время войны и каким он мог стать, окажись в оккупации, а образ главного героя «Военно-полевого романа» почти полностью списан с самого Тодоровского. Это он на фронте влюбился в боевую подругу своего комбата и это он уже в мирное время встретил ее торгующей на морозе пирожками у ЦУМа…

Когда мне в руки попался этот сценарий, я сразу отметил, как поразительно выстроена его драматургия. Я читал и плакал. И над талантливой литературой, и над правдой жизни. Когда на пробах я показал еще малознакомому мне Тодоровскому свое видение образа главного героя, он меня обнял, поцеловал как брата и сказал, что пробы закончены, потому что Нетужилин найден.

– Третий фильм о войне «Контр-

удар» с вашим участием тоже был по-своему интересен…

– К сожалению, в прокате он прошел как-то незаметно. Но для меня было лестно сыграть там роль генерала армии Москаленко. Это был явный рост и в чинах, и в постижении еще одного героя Великой Отечественной. В военных фильмах нам, актерам, то и дело приходилось дотягиваться до своих персонажей. Вот какие делали фильмы. Сейчас у некоторых публицистов хватает наглости утверждать, что в советских картинах война сильно приукрашалась, а зрителей обманывали. Ошибаются эти критики желтенькие. Снимавшие те фильмы режиссеры сами были участниками войны. Сергей Бондарчук, Григорий Чухрай, Станислав Ростоцкий, Юрий Озеров… Им было бы совестно врать, когда память о войне была еще так свежа и в кинотеатры приходили миллионы очевидцев тех страшных событий.

Это сейчас недавняя история нашей страны подается однобоко, чернушно и тем самым сильно искажается в таких конъюнктурных фильмах, как «Штрафбат», «Дети Арбата», «Московская сага». Разве таким был русский народ и его воины?

Беда нашего кино в том, что сейчас его полностью переводят на рельсы сплошной коммерциализации. Отменен принцип госзаказа, при котором снимались фильмы, работающие на позитив, укрепляющие государственность, сплачивающие Россию. Я прямо говорил Швыдкому на коллегии, что передача кинематографа в частные руки – очень опасная тенденция. Это все равно, что отдать атомные бомбы на откуп торгашам. Дескать, они о них лучше позаботятся. И сейчас по всей стране полным ходом идет приватизация киностудий. Зачем? Государство выпускает из своих рук сильнейшее духовное оружие, которое может быть повернуто против него. А нынешний 60-летний юбилей Победы – это уникальная возможность для нашего общества встряхнуться, оглянуться назад, осознать все величие этого события.