В стране камней и трав

…Я брел по залитой цветами и пропитанной густыми запахами долине, стиснутой двумя каменистыми грядами с характерными выпуклостями вершин, устал и прилег в ложбинке рядом с цветущим и облюбованным пчелами, жужжащим кустом боярышника. Травы сомкнулись надо мной. Сначала я почувствовал нежное и робкое прикосновение ковыльного волоска. Потом заметил ползущую по стеблю букашку. Стебель согнулся. Букашка остановилась, повисла между небом и землей. Где земля, где небо? Куда ползти? К земле? К небу? Потом я задремал. И вдруг очнулся, почувствовав чей-то взгляд. И увидел, как сквозь травы ко мне медленно подбирался… динозавр. Тут же, правда, остатки сна улетучились, и чудище превратилось в каменный выступ. Все вроде разъяснилось, мир стал доступным, понятным и простым, однако не покидало ощущение, что все вокруг – и скалы, и травы, и цветы, и небо, и парящие в его глубине большие птицы, и даже я – из другой эпохи, а может, и с другой планеты…

Такие вот состояния вдруг охватывают тебя в этой горно-степной стране. Вряд ли это случайность. Диким полем когда-то называли эти южные степные пустоши между Днепром и Черным и Азовским морями. Пожалуй, в Европе это был самый обширный дикий степной регион. По одной из гипотез, это когда-то была вотчина легендарных ариев. Сегодня у степи другой облик.

Трудно представить ее старину, не говоря уже о древности. Однако среди распаханных и освоенных южных степных пространств есть небольшой пятачок Дикополья. В полуста километрах к северо-западу от Мариуполя издали заметны каменистые сопки. Некоторые ученые предполагают, что урочище и окружающая его местность могли входить в природно-историческую область, которую Клавдий Птолемей называет Аланскими горами. Беш-Таш – так назвали их кочевники, что в переводе с тюркского означает «пять гор».

Позже за ними закрепилось название Каменные Могилы. Это выходы Украинского кристаллического щита, который почти на тысячу километров протянулся от Полесья до Азовского моря. Утверждают, что порфировидные граниты, из которых он состоит, не имеют аналогов в мире. У людей память короткая и избирательная. Природе же памятно все, что происходило в земных пределах со дня сотворения планеты.

Почти два миллиарда лет посреди степи возносятся к небу эти каменные исполины, издали похожие на конусы потухших вулканов. Возможно, таковыми они когда-то и были. Особенно разыгрывается фантазия вечером, когда садится солнце и от скал по степи скользят длинные тени. Незабываемое зрелище представляют собой каменные вершины, чернеющие над туманными разливами. Тогда вершины скал становятся похожими на головы исполинских ящеров, бродящих по дну древнего моря.

Но вот поднимается солнце, туман рассеивается, явление исчезает. Однако остаются камни. А в них – кто знает? – души давным-давно исчезнувших диковинных монстров. Воображение рисует и гигантскую черепаху, и ползущего к воде медведя, и спящего бегемота. Четко на фоне неба выделяется валун, похожий на лягушку. Кажется, что она приготовилась для прыжка и вот-вот сиганет на соседнюю скалу. А этот остроконечный камень напоминает голову змеи, притаившейся за камнем. А в этом угадывается слоновий хобот. Чуть дальше просматривается и ступня. Плутая между выветренных скальных обломков, невольно вспоминаю пушкинское: «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей…»

Границей заповедного урочища является речка Каратыш, а рядом с ней тихо струится речушка Кальчик. Предполагают, что именно здесь состоялась знаменитая битва на Калке. Много лет (уже сотен!), а с ними, увы, и крови с той поры утекло. И вот однажды современная казацкая братия по обе стороны степного пограничья решила в память о погибших воинах и в знак вечного примирения установить так называемый крест согласия. Ныне он высится на каменистом взгорке в сотне метров от усадьбы заповедника.

Крест стоит, люди вроде договорились, но примирения и согласия между ними так и не наступило. В отличие от… окружающей природы. Здесь, на ветреных вершинах, на горных склонах, в широкой степной долине между грядами, по берегам речки, жизнь демонстрирует свою удивительную способность к приспособлению и возрождению. В том числе примирению и согласию. Это и есть гармония природы. Гармония любой жизни. Тут как бы чувствуется пракорень всей жизни на планете, ее истинное, живое и сочное первородство. Оно угадывается в загадочных петроглифах лишайников, в мшистом обрамлении валунов, в забившихся в сырые щели узорчатых папоротниках, похожих на обглоданные волнами рыбьи скелеты, в пьянящих запахах цветов и трав, в разноязыком неумолчном хоре мелких насекомых и вольном парении орлов в восходящих потоках густого степного воздуха.

Природа позаботилась о сохранности своей первозданности. Еще задолго до того, как люди по воле своих благих намерений, а на самом деле амбиций, эгоистических побуждений и прихотей поделили и расчертили границами материки и даже океаны, природа уравновесила власть стихий, разграничила ландшафты, «согласовала» смену времен года, порядок роста и цветения растений, расселение зверей и птиц. Только при этих условиях возможны были возникновение жизни и сохранение ее разнообразия.

Украинский кристаллический массив стал настоящим щитом, а его скалы – бастионами крепости, внутри которой сохранилась не тронутая плугом девственная степь. На сравнительно небольшой площади (около полтысячи гектар) заповедного урочища произрастает около 500 видов растений. Кажется, все степные радуги расплескались искристыми звенящими дождями над этой межгрядовой долиной. Старожилами урочища являются шалфей поникший, бельвалия сарматская, вероника австрийская, фиалка трехцветная, вискария обычная, лен австрийский, зопники колючий и клубненосный, шандра ранняя, вязель изменчивый, эспарцет донской, подорожник степной, катран татарский, тысячелистник щетинистый, молочай степной.

У многих видов выработались специальные приспособления для жизни в открытых степях. Так, у большинства растений мощный стержневой корень. У катрана, например, он проникает в землю глубже, чем на три метра, у кермеков татарского и широколистного, люцерны румынской, шалфея поникшего – на два метра. Кстати, в засушливые годы корень люцерны может пронзать землю до двадцати метров! Каждый цветок, каждая былинка тут достойны занимательного рассказа, поэтической строчки, а то и целой поэмы. Гордость урочища – тысячелистник голый и василек ложно-белочешуйчатый. Каменные Могилы – единственное место в мире, где на скалах произрастают эти эндемики.

Есть острова посреди океана. Встречаются островные пятачки на озерах и реках. А есть острова в степи. Таковым архипелагом стали Каменные Могилы. Три дня мы прожили в заповеднике. Будто совершили романтическое волнующее путешествие в далекое дивное прошлое, в сказочную страну, которую сотворила природа. И по сей день она (и только она) правит в ней бал. Именно здесь мне открылось (скорее всего, наверное, приоткрылось) чудо родной степи.

Ее сила, очарование и тайна в безграничных пространствах, «окоемном» просторе, ветреной открытости, первозданной обнаженности, безоглядном размахе, удивительном единении (и даже родстве!) с небесной стихией. «Такая красота – высокая, нетленная, что хоть остановись и с Богом говори», – именно об этом родстве после посещения Каменных Могил написала Лина Костенко. Открытое пустынное и дикое пространство, где земля служит опорой небосводу, у другого поэта родило мысль о том, что «пустыня внемлет богу». Что ж, условность степных границ-горизонтов между небом и землей многих побуждает мыслить (а иногда и чувствовать!) космическими категориями.

В любое время года прекрасна здешняя степь. Зимой это чистополье, ясный горизонт, белое безмолвие, покой, отчетливый уверенный след первопроходца. Степная метельная круговерть (завирюха, хурделица) демонстрирует миру всю силу и ярость земных стихий. Путник, оказавшийся в это время в дикой степи, на всю жизнь запомнит и передаст детям главные ценности жизни: надежность друга, тепло костра, уют домашнего очага, сытность простой пищи.

Весна приходит внезапно, будто обрушивается на степь, открывая дали и наполняя мир теплом, светом, запахами и звуками. На разные голоса на сельских улицах звучат песни-веснянки: «А вже весна, а вже красна, из стрех вода капле, молодому козаченьку мандривочка пахне». Кого из нас не звала, не манила золотисто-голубая весенняя степная даль? Тяжела в это время «черноземля», но легки облачные пушинки и изумительно красив длинный дорожный день. Все краски планеты можно найти в апрельской степи. Цветные ковры по склонам балок переливаются от малейшего дуновения. Жаворонки неумолчно заливаются в вышине, где плывут и плывут облака-«помолодки».

Майские ливни обновляют степь, огромные радуги-«веселки» похожи на арочные дуги рая. Но вот понемногу лето набирает силу. Зной льется и льется с поблекших небес, где парят большие птицы. Степь походит на огромную раскаленную сковороду. Бесконечно длинны и утомительны пыльные шляхи, на которые то и дело из сухих обочин выскакивают кузнечики. Воздух превращается в марево, в котором вязнут звуки и теряют свои очертания предметы. Так приятно в это время дремлется возле кринички под кустом бузины в какой-нибудь дикой балочке, куда стекаются запахи нив и баштанов!

Осенью над посвежевшей и одновременно поскучневшей степью низко плывут облака, вереницы птиц (в прошлом их стаи застилали небо) в это осеннее время тянутся на юг. Символ этой поры – одинокий куст перекати-поля, который ветер гонит неизвестно куда. Во время тихих и теплых солнечных дней бабьего лета лощины и балки пронизаны дивным светом, который возвращает степи ее весеннее разноцветье.

Со всех сторон льются сладкие дымки – весело и сытно в окрестных селах. «Скачи, бабо, хоч задом, хоч передом, а дела идут своим чередом», – усмехаются в прокуренные усы старики, наблюдая за тем, как подвалы и погреба, чаны и бочки, сараи и чердаки наполняются дарами садов и огородов. Встречая и провожая любое время года в степи, хочется вслед за классиком воскликнуть: «Черт вас возьми, степи, как вы хороши!» В степи не рождались цивилизации, однако ее ветры баюкали их колыбели. Отсвет степных костров на многих земных культурах, в их естественных благостях и тайных откровениях яростная и в то же время нежная душа степи, в узорах древних и новых искусств вплетены краски буйного степного разноцветья.

Историк Дмитрий Яворницкий, восхищаясь полуденной степью, писал, что она занимала край, «где уже искони веков носились «киммерийские мраки», волновались «скифские тени», сгущались «половецкие туманы», осаживалась «татарская мгла». Заросшие травой курганы и безымянные могилы, каменные идолы и одинокие кресты, вонзающиеся в горизонт дороги и дымки кочевий, посвист одинокой стрелы и затихающий конский топот, чумацкие обозы и посох паломника, чабанская палка-герлига и плуг ратая – в этих живописных деталях, символах и приметах летопись южного степного края, его длинная упоительная песня. Каждый, кто приходил и пользовался степным «ничьим благом», добавлял к ней новый куплет.

Мы уезжали из заповедника под вечер. В межгрядовую долину, потемневшую и влажную от росы, стали вползать туманы. Скалы черными рифовыми островками плавали в белесой розоватой дымке. Грунтовая дорога от усадьбы была накатанной и ровной, почти шоссе. Я раньше думал, что дороги, подобные этой, не имеют ни конца, ни начала. По ним мимо сел и поселков можно шагать, не уставая, не заботясь об ориентирах и выборе направления. Я помнил и точно знал, что полевая дорога, по которой мы мчались в вечерних сумерках, обрывалась у границы заповедника. А может, только начиналась?

Владимир СУПРУНЕНКО, фото автора