search
main
Топ 10
ЕГЭ досрочно: стало известно, сколько человек будут сдавать экзамен этой весной В России появятся учебно-педагогические округа: непрерывное педагогическое образование в них обеспечат педвузы Рособрнадзор предложил проверять школы на добросовестность Ученые узнали, как работает мозг школьников и взрослых людей при чтении текстов на русском языке Госнаграды и сертификаты на полмиллиона рублей вручили костромским учителям Педагогические династии чествовали в Мордовии на открытии Года педагога и наставника Чем отличается детская школа искусств, которую Владимир Путин открыл в Херсонесе В Минпросвещения ответили на предложение отменить ЕГЭ Рособрнадзору поручен анализ бюрократической нагрузки на педагогов Утвержден состав оргкомитета Всероссийского конкурса «Первый учитель» Эксперты рассказали, может ли учитель поставить двойку за опоздание на урок Президент РФ высказался по вопросу отмены ЕГЭ Срываемся на детях: чем опасен родительский крик Авторами лучших посланий учителю стали чиновник, методист, директор школы и писательница Липецким школьникам преподают «Окружающий мир» на нестандартных занятиях В Минобороны выбрали всеармейского «Педагога года» «В помощь учителю»: 27 марта в РАО расскажут, как отношение родителей влияет на учебные успехи школьников Школьников приглашают в Эрмитаж рассказать о своей Родине в рамках конкурса проекта «Я живу в России» Главный редактор сетевого издания «Учительская газета» вручил спецприз конкурса «Педагоги года Москвы» Сердце отдают детям: в Москве назвали имена лучших педагогов дополнительного образования
0

Тогда еще люди покупали калоши

Они вышли одна за другой, с интервалом в год, эти книжки о детстве – “Жители травы” Дмитрия Шеварова и “Детство Левы” Бориса Минаева.

Книга Минаева вышла в начале этого года в издательстве Захарова, ставшего “культовым” и престижным после открытия им нового имени для читающей публики – Бориса Акунина с его нашумевшими, не обычными для жанра детектива романами.
Может, именно по контрасту – на фоне современной издерганной, перегруженной умозрительными построениями и безысходным трагизмом прозы – вдруг светлая, чистая заводь прозрачного, цельного детского мира, с прекрасным, классически чистым русским языком, с живой и полнокровной правдой детских ощущений – страхов, восторгов, тревоги, счастья… С емкими, фантастически-реальными, из ничего – из солнечного блика, из трещинок на потолке – рождаемыми образами.
“…Передо мной белел потолок. На нем я увидел знакомые трещины и привычно прикрыл левый глаз. Трещины сразу стали Лицом. Лицо смотрело на меня всякий раз, когда я засыпал. Чем больше темнело в комнате, тем страшнее оно становилось, зрачки наливались сумрачной тяжестью, а на щеках проступали мрачные шрамы. Лицо никогда не давало мне вовремя уснуть. Я лежал в темноте и боялся.
Сейчас Лицо было бледным и несчастным.
“Ну чего ты? – невольно спросил я. – Чего случилось?”
“Твои папа и мама умрут”, – печально сказало Лицо.
“…Нет, – подумал я. – Это будет не скоро, когда и сам я буду стариком. Мне будет лет пятьдесят. Все будет другим – и земля, и небо. Все желания людей будут исполняться. Никакой смерти не будет”.
Я снова повернулся на спину. “Ну что, съел? – сказал я Лицу. – Не будет никакой смерти!”
Какое множество стопроцентно точных именно для детства, для раннего подросткового возраста (10-12 лет) образов, ощущений, словечек, интонаций, переживаемых состояний!
“…Мама ушла на работу и оставила меня под домашним арестом. От этого я немедленно почувствовал себя опять маленьким, когда из дома выходить нельзя, а дома делать совершенно нечего.
…Для начала я решил попринимать позы, которые казались мне прежде верхом блаженства. Например, я залез головой под диван и стал дышать в темноте.
Потом просто лег на пол лицом вниз. Затем встал на диван головой, а ноги задрал на стену.
Но ничего не помогало, квартира была по-прежнему не моя, нахохлившаяся и чужая”.
Я следила, как ровесник книжного Левы, реальный мальчик Федя, мой племянник, плотно-плотно, страницу за страницей залпом читал эту книжку в гамаке на даче. Потом он дал книжку приятелям по даче, и те читали ее так же, взахлеб.
Как же важно в детстве найти вот такое словесное продолжение, подтверждение себя, своего, сокровенного! И как обделена этим нынешняя ребятня, вскормленная комиксами и бездушными компьютерными играми.
Но книга “Детство Левы” захватывающе интересна и для взрослого читателя. Как всякая настоящая детская литература. Я толком не знаю, в чем тут дело, в чем тайна этого очарования. То ли в естественной прелести, сладости возврата взрослого человека к детскому мироощущению, то ли еще и в интересе сравнения детских миров – разных людей, своего и авторского, разных времен и эпох.
Ведь нигде больше, пожалуй, эпоха не отражается столь емко и безыскусно, как в восприятии ребенка.
“Тогда еще люди покупали калоши. Черные снаружи и красные внутри. И это правильно, потому что резиновая обувь не греет, а нерезиновая промокает. Советую вам найти на антресолях чьи-нибудь старые калоши и немедленно, как придет весна, начать их использовать”.
И еще, такое же ушедшее:
“Кстати, это будет любопытно знать исследователям далекого прошлого: в читальном зале в те годы было полно народу. Просто битком. В любой день, хоть в будни, хоть в выходной. И не в каком-нибудь великом читальном зале типа Исторички, Ленинки или Театральной библиотеки, а просто в рядовой районной библиотеке имени Тургенева или Гоголя. Люди писали диссертации, сочиняли статьи, повышали свой культурный уровень, решали кроссворды, листали газеты и журналы, переписывали любимые стихи в тетрадочку…”
И ни разу не мелькнет на страницах странное, чужеродное для этой книги слово…”застой”. Какой застой, когда такая бурная, яркая, полная событий жизнь! Жизнь вполне состоятельная, полнокровная, вне всякой зависимости от отсутствия овощей в овощном магазине.
Интересно, что у другого недавно дебютировавшего писателя Дмитрия Шеварова, тоже нашего коллеги по “Комсомолке”, в его книге, “Жители травы” (М., издательство “Воскресенье”, 2000 г.) – совсем иная тональность в описании этой только что, на наших глазах, канувшей в прошлое эпохи. Это тоже пора детства и отрочества Димы, но, с неменьшей любовью описывая ее, он больше похож на бесстрашного защитника крепости своего детства.
Может, дело в возрасте (Минаев старше Шеварова лет на десять), но любовь к своему прошлому, к детству и его эпохе, у Минаева спокойная, уверенная, несомненная, как всякая зрелая любовь. Дима же любит надрывно, отчаянно, почти безнадежно, как любят в отрочестве, юности.
Образ мамы – особая удача Минаева. Можно сказать, его невольное педагогическое открытие. Открытие мужественной, остроумной, неожиданной маминой педагогики в тысяче ее интонаций, словечек, реакций, поступков. Тамара Матвеевна, прочтя книгу, с удовлетворением призналась мне: “Я поняла: мой главный талант в жизни – талант воспитателя”.
Еще и поэтому, видимо, книга столь популярна в среде родителей: ведь в этих воспоминаниях – самая исчерпывающая и самая убедительная и живая картина “воспитательной системы”.
…Заключительный, самый “взрослый”, как бы фокусирующий в себе все линии книги рассказ – “Черное стекло жизни”.
Начавшись с описания сочиненной мальчиком игры монетками с разными цифрами в хоккей и в рыцарей на черном стекле, вставленном в трюмо, рассказ обрывается неожиданно, бесповоротно. Как детство. Вот кто-то из гостей уселся на хрупкое черное стекло, оно лопнуло, и его вынесли на помойку.
“Я посмотрел в знакомое и незнакомое зеркало, лишившееся своей важной подзеркальной части…
…И увидел, как кто-то беззвучно и бесповоротно падает в темноту. В ту самую темноту, откуда много лет приходили ко мне странные гости с цифрами на круглой спине”.
Вот так, на миг зацепившись за края “гостей”-монеток, героев совсем недавних игр, упало – ухнуло в неведомую темноту, как в бездну, само Детство.
Ольга МАРИНИЧЕВА

Оценить:
Читайте также
Комментарии

Реклама на сайте