Теrra Америка. Каждая встреча – удивление, сюрприз

​Продолжение. Начало в №4-5

«Среди леса, среди гор путь лежит мой в Сальвадор»Такой вот сложился стишок, пока я колесил по Гватемале. Пройденный путь – это километры, дорога, которую ты преодолел. А еще это прожитая жизнь. Как и чем ее измерить? Только ли шагами и километрами, часами и днями, покоренными вершинами и перевалами? Еще и рифмованными строками. «Кручу педали рьяно по трассам Юкатана». «Мексики мало, даешь Гватемалу, без охов и гвалта, и даже без сала». «Пью текилу, ем гаспачо, я сегодня мучо мачо». «Возле Манагуа тихо прилягу я, чтоб встать спозаранку и обнять никарагуанку». «Сплошная прана на берегу Параны». Это мои дорожные спутники. Рифма и ритмика стиха – длинная и бесконечная песня кочевника-акына, которая одухотворяет дорогу, обозначает ее судьбоносные вехи. Рифма возникает внезапно и беспричинно. После нее, как после весеннего дождя, чисто, ясно и свежо. Сначала это озарение, некий дар небес, потом сознательный духовный путь, выбор техники, своеобразный медиативный опыт. По крайней мере, так у меня в дороге. Кое-что остается и после возвращения домой.…Сальвадор запомнился мне арбузами. Из всех экзотических фруктовых диковинок, которые довелось попробовать под тропическим солнцем, по вкусу пришлись именно они. Арбузы здесь громадные сочные, не полосатые, к каким мы привыкли, а ровного салатного цвета. Продавцы охотно угощают меня арбузными ломтями. Часто на обочинах я нахожу подпорченные плоды. Арбузы и чай – моя бытовая едомная сальвадорская обыденность. В конце походного дня отмечал в дневнике километраж и невольно загибал пальцы, подсчитывая выпитые кружки чая и арбузные ломти. А еще Сальвадор (впрочем, как и Мексика, и Гондурас или Никарагуа) – это ночлег под разными крышами и имена людей, что тебя приютили. Это футболист Фернандо, медсестра Каролина Ортега, учитель Эдгардо Ореяна, тортильерша Сония, паяц, он же по совместительству директор шапито Нельсон, рыбак Хуан, баллотирующийся в мэры приморского городишка бизнесмен Фрэнсис Зелая.Каждая встреча – удивление, сюрприз, забавный случай, маленькое полезное для ума и души открытие, каждое имя – очередной сюжет в дорожную памятную копилку, каждый походный день – свои узелки на память. В доме Фернандо мне предоставили гамак на веранде, и, пока я в нем возлежал, до позднего вечера его семья закармливала меня местными деликатесами. Рыбак Хуан показал мне, как латать дыры в сетях. Тортильерша Сония снабдила таблетками от диареи. Оказавшись гостем бродячих артистов, я провел ночь в отдельном шатре. Время от времени я прерывал свою дрему под его пологом, чтобы лицезреть представление цирковой труппы, зрителями которого были жители окрестных селений. Пикап Фрэнсиса Зелая очень вовремя подхватил меня на перевале. До превратившего землю и небо в сплошное грязное месиво тропического ливня мы успели добежать до арбузного ранчо депутата. Через пару часов потоп прекратился. Над пальмами, между колоннами, поддерживающими свод веранды, повисла желтая луна. При ее свете мы пили чилийское вино, заедая его сыром и на скорую руку приготовленными сэндвичами. На широком черном блюде лежали свежие прохладные арбузные ломти. Я уже не считал их. Но до сих пор помню вкус ало-снежной мякоти. На следующее утро Фрэнсис подвез меня до границы с Гондурасом. «Здесь тепло и не платят за газ, здесь вам не Европа, здесь Гондурас!»Мачетеро…Дождь с небольшими перерывами сыпал и сыпал с серого, но по-прежнему жаркого неба. Быстро темнело, и я подумал, что, скорее всего, здесь под хлипким навесом и придется переночевать. В это время из-за кустов вынырнули две темные фигуры. Двое мокрых обтрепанных гватемальцев – один черный, почти негр, другой, с длинной косичкой, похож на китайца – быстро приблизились ко мне. Они что-то выкрикивали, размахивая длинными гибкими, похожими на сабли мачете. То один, то другой по пути делали резкие выпады в стороны, срубая острыми клинками пальмовые ветви. То ли забавлялись, то ли хотели показать свою удаль. То ли… Страха не было, и все же стало как-то тоскливо. Испанское «бандитто» не требует перевода. Тем более что меня предупреждали – кто и когда, не помню, но предупреждали. Я, понятное дело, не внял этим предостережениям, и вот сейчас… Знакомство с вооруженными гватемальцами закончилось довольно мирно. Один из них даже достал из заплечного мешка плод папайи и тут же разрубил его мачете пополам.Если бы на улицах наших городов появился молодец с подобным оружием, от него шарахнулись бы как от чумы, а тут это национальная традиция, бытовой эпизод, производственная повседневная необходимость. Все свое я ношу с собой. Речь о том, что непосредственно на мне и всегда в доступной близости на велосипеде. Вообще-то так называемого своего у человека вагон и маленькая тележка. Цивилизация тут выложилась, постаралась на славу. Что же все-таки самое-самое свое – жизненно важное, даже насущное? Тугой кошелек сегодня решает многие проблемы. Однако не все, не всегда и не везде. Ответ на вопрос «Кошелек или жизнь?» однозначный. Выбора тут нет. Так вот эта самая жизнь, выживание человека часто зависят от такой вещи, как нож. С древних времен в инструментарии человечества он на первом месте. И как орудие труда, и как оружие нож, пожалуй, определил вектор научно-технического прогресса. Некоторые даже считают, что именно нож оказал наибольшее влияние на историю человечества. Во всяком случае как хлеборезы, так и рыцари плаща и кинжала в ней всегда играли весьма заметную роль.Один складной нож в чехле я ношу постоянно на поясе, другой приторочен к велосипедной раме. И тот и другой всегда под рукой. Нередко с помощью ножа мне приходилось рубить ветки для костра. К сожалению, для этих целей мои походные ножи мало подходят. Другое дело мачете. В Латинской Америке и других тропических странах этот тип ножа используется как сельскохозяйственное орудие для уборки сахарного тростника. Его рубщиков так и называют – мачетеро. Мачете – универсальный инструмент в джунглях, в частности, для прорубания троп в густых зарослях. Им рубят дрова (сам пробовал), используют вместо косы, разделывают большую рыбу, режут плоды, ковыряют землю для посева кукурузных зерен. На одном из мексиканских ранчо работник пытался даже бриться с помощью мачете. Я торопился, поэтому не увидел результата. Мачете наряду с лассо неотъемлемый атрибут настоящего ковбоя. Всадник с мачете в кожаных ножнах выглядит весьма эффектно и колоритно.Человек хорош, когда на себя похож. Это относится и к вещам, которыми он пользуется. Даже самым простым и насущным. Каждый хозяин вещи стремится сделать ее хоть чуточку непохожей на ту, что у соседа. Такова природа вещей и людей. Кубинский тип мачете – это расширенный к центру клинок, который не имеет острия. Сальвадорцы пользуются прямоугольным клинком с прямой режущей кромкой и вытянутым лезвием. В Колумбии мачете имеет загнутую головку и прямое лезвие, которое слегка расширяется к острию. Форма мачете – это прежде всего его функциональность. Однако еще и культура страны, где он используется. Похожие на мачете ножи встречаются почти у всех народов. У непальцев это кукри (своего рода нож-топор с клинком серповидной формы с расширением в середине и сужением к острию), у японцев – ната, у малайцев – паранг и боло, у карело-финнов – весури (популярный у лесников и охотников длинный массивный клинок с обоюдоострой заточкой и загнутым вперед острием). Аналогом мачете можно считать и русский большой хозяйственный нож-косарь, который часто делали из обломков косы, и украинский колодач, которым рубили мясо на колоде.…Колоть, протыкать, резать, рубить – вот те действия, которые совершаются с помощью мачете. Часто их достаточно, чтобы жизнь не прекращалась. Понятно, что есть еще много и других. Но это основные. К ним, правда, я бы еще прибавил и шагать. Дорогу, как и жизнь, осилит идущий. На дорогах Америки мне встречалось немало путников, которые шагали, используя вместо опоры старые клинки. Что ж, мачете и орудие, и оружие. Еще и посох. На большой, но ухабистой дороге истории без него не обойтись.Ковбои и гуачо…На одном из мексиканских ранчо мне пришлось пересесть из седла моего железного коня в седло коня настоящего, живого. Правда, находился я там недолго. Конь вдруг взбрыкнул, и я тут же оказался на земле. Встал, отряхнулся, ощупал себя – вроде в порядке. Но к коню больше не подходил. Не в свои сани, как и не в свое седло, не садись. Тут же, правда, представилась возможность понаблюдать, как это делают другие. Ловко, артистично, красиво. Поджарые и крепко сбитые парни в сапогах и черных шляпах, демонстрируя самый различный аллюр, скакали внутри обширного загона и набрасывали лассо на норовистого бычка. Они не торопились поймать его. Может, просто тренировались, разминались, наслаждаясь азартом и удалью, может, хотели продемонстрировать свое ковбойское умение. Всадники метались по коралю, размахивая длинными лассо, ржали кони, повизгивал бычок, ревел скот в соседней загородке, и с окрестных деревьев то и дело испуганно вспархивали птицы. Все это было похоже на маленькое представление. Зрителей, правда, было немного: хозяин ранчо – совсем дряхлый патрон в голубых джинсах, из обвислого кармана которых выглядывала ручка кольта, какой-то солидный сеньор в сомбреро и черных очках, несколько ребятишек и я. Наконец бычок был заарканен, стреножен и повален на землю. К нему подбежал работник и приставил к спине прут с раскаленным набалдашником на конце. Тут же над поверженным животным взвился дымок. Клеймо поставлено. Работа выполнена. Представление закончилось. Аплодисментов, правда, не последовало. Сеньор (он оказался покупателем бычка) стал отсчитывать хозяину ранчо купюры.В пути мне не раз приходилось быть зрителем подобных ковбойских родео, где действующими лицами выступали кони и люди. Вроде и привык к их ремесленной обыденности, бытовой непосредственности, одинаковым сюжетным ходам, однако не покидало чувство, что вот возле какого-нибудь мексиканского ранчо, гватемальской гасиенды или бразильской фазенды увижу продолжение ковбойского сериала, которым увлекался в детстве. Дорога часто пролегала через скалистые ущелья. На верхушках скал росли деревья, а их корни свисали с каменных бастионов почти до шоссейных обочин. Иногда мне эти лианы казались театральными занавесами – дерни за них, и откроется сцена. Но почему-то делать это не хотелось. Подустал от зрелищ, ведь вокруг спектаклей и так хватало. Хотелось антракта, чтоб переварить все и осмыслить. В чужеземье мы прежде всего ждем встречи с его символом, мифом, знаковой картинкой. Даже если поначалу она и не бросается в глаза, мы упорно ищем ее, ждем встречи с ней. И если она происходит, то удовлетворенно замечаем: знакомство со страной и ее народом произошло, путешествие состоялось.Когда-то мою запорожскую степную родину называли Диким Полем. По его просторам носились табуны диких лошадей и скакали всадники – кочевники и казаки. Все это в далеком прошлом. В современной жизни ему места не нашлось, разве что на книжных страницах, кино­эк­ра­нах, театральных подмостках. И вдруг за океаном, на другом континенте, это прошлое обрело некую земную плоть, предстало в виде реальных бытовых картинок, пусть даже с некой театральностью… В Эквадоре приютивший меня придорожный торговец Мигель угостил приготовленной из сахарного тростника местной «народной» водкой Caballito. По наклейке, на которой был изображен резвый жеребенок, я понял, что означает название. А еще Мигель назвал меня «кабальеро». Когда-то в Испании так именовали рыцарей, родовитых людей, которые несли службу в кавалерии. Сегодня во многих латиноамериканских странах это просто вежливое обращение к мужчине, достоинством которого должно быть… да, в том числе и умение скакать на лошади (не обязательно, кстати, пить Сaballitto). В Гондурасе мне попалась на глаза нашивка на военном мундире, на которой под надписью «Победа или смерть» было начертано: «Бронированный кавалерийский полк». В Перу в районе озера Титикака обнаружился «кавалерийский храм». Моя дорога прошла мимо него. Но совсем рядом…На коне или под конем? Для латиноамериканца это не вопрос. Конечно, на коне! К нему детей в сельской местности приучают с детства. Не все, понятно, вырастают ковбоями. Но подражают им многие, перенимая и манеры, и одежду. Даже в городах можно встретить безлошадных молодцев в джинсах, клетчатых рубахах на кнопках, сапогах, шляпах, кожаных жилетках. Многие на боку носят мачете в кожаных ножнах, украшенных нашивками и тиснением. Ковбойская культура перешагнула границы Дикого Запада и Мексики, где зародилась, проникнув в латиноамериканские страны. Там пустила ростки, окрепла, приобрела свои особенности и колорит. К нему мне и удалось прикоснуться. Как в седле, так и под ним.Впрочем, в Южной Америке были свои ковбои. Это вольное, полукочевое население пампасов – гуачо (термин, вероятно, происходит из языка кечуа, где слово «хуачу» означает «сирота», «бродячий»). Жаль, мне не удалось добраться до Патагонии, где особенно проявилась удаль этих рыцарей. Они были искусными всадниками, проводя в седле почти все свое время. Гуачо без коня переставал быть гуачо. До наших времен сохранились некоторые традиционные забавы гуачо, связанные с мастерством верховой езды. Дикое Поле и Дикий Запад – географические точки на разных континентах. Легендарная «дикость» (как в переносном, так, наверное, и в прямом смысле) их культур незримо (а где и очень даже зримо!) вплетена в нашу сегодняшнюю жизнь. Ковбои, гуачо и казаки (в том числе и запорожские) – рыцари степей и пампасов. По их дорогам я продолжаю свой путь в седле своего железного коня…