Табуретка, или История одного изобретения

Итак, о табуретке…

– Я понимаю, к чему вы о ней. Хотите взвалить ответственность за развал страны на школу. Мол, выпускала лодырей, не воспитывала в учениках “трудовой воли” – цель трудовой школы по А.Болтунову (видный педагог первых лет революции). Но вы несправедливы. Я внимательно изучал “школьные” архивы разных лет: школа всегда была инертна, консервативна. Она отражает состояние общества, но никогда не опережала его развитие. Поэтому ошибка – ждать, что в ее “колыбели” способно вырасти какое-то совершенно “новое” поколение. Школа может развиваться только одновременно с обществом. Кстати, до революции чиновники от образования это понимали. И когда в России пошел бурный рост машинного производства, они заговорили о необходимости “трудовой школы”.

– А вам не кажется, что сейчас многие склонны идеализировать дореволюционное прошлое страны?

– Документы архивов говорят сами за себя. В 1884 году в “Проекте общего нормального плана промышленного образования России” говорится, что обучение в школах ручному труду послужит в конечном итоге росту благосостояния народа – путем развития промыслов! Тогда же был открыт в Санкт-Петербургском учительском институте класс, готовивший учителей труда. Но вот что важно: хотя к началу века новый предмет преподавался в семидесяти городских и более чем двухстах сорока сельских и других училищах, уроки труда вводились отнюдь не во всех учебных заведениях.

– Вы о многообразии типов школ?..

– Вот именно. Сейчас мы опять устремились к “многообразию”, а тогда оно сложилось исторически. Только начальные школы были одноклассными, двухклассными, монастырскими и земскими, церковноприходскими и городскими, инородческими и миссионерскими… А ручной труд преподавался не везде, хотя Россия и пыталась идти в ногу со временем. Тогда в Европе существовали две основные системы преподавания труда детям – французская и шведская. Первая основана на четком разделении труда: каждый делает свое упражнение. Это не столь уж и увлекает школьников. Россия выбрала шведскую систему, направленную на получение конкретного изделия, обычно столярного…

– Значит, уроки труда в дореволюционной школе давали профессию?

– Нет. Преподаватель Санкт-Петербургского учительского института К.Цируль в 1910 году писал, что ребенок должен научиться в школе не ремеслу, а “общетрудовым навыкам”: внимательности, ловкости, точности, исполнительности, настойчивости. Ведь, не владея этими навыками, ни одну табуретку “не доведешь” до конца.

Россия постепенно – в течение десятилетий – накапливала опыт и разрабатывала свою систему обучения труду, русскую, и вот результат: на международной выставке 1912 года преподаватель Московского учительского института Н.Касаткин получил Большую Золотую медаль. За что? За собственную программу по труду. Кто сегодня из учителей труда знаком с этой программой? …Выставка называлась “Устройство и оборудование школ”.

– Но если все так хорошо шло, почему же тогда большевики захотели перевернуть школу “вверх дном”? Откуда взялся этот лозунг Н.Крупской “Долой старую школу!”? Лозунг, понятый некоторыми буквально: из школ выбрасывались парты и учебники?..

– Да нет, конечно, “старая” школа нравилась далеко не всем. Педагог П.Блонский называл ее даже “монастырем”. Но она была не “хуже” той жизни, что была за ее стенами. Однако коммунисты решили не просто революционно изменить школу – сделать ее “орудием” уничтожения “старого мира”. И пошли такие нововведения, которые педагог двадцатых годов М.Рубинштейн называл “поразительным педагогическим невежеством”…

– Кажется, он отозвался таким образом на идею политехнизации абсолютно всех российских школ – идею, выдвинутую Лениным и поддержанную Крупской… Рубинштейн считал, что нелепо принуждать школьника узнавать о технике все: “различные ее формы”, “развитие”, основные принципы процессов производства… Что надо ограничиться изучением хозяйства и культуры только лишь своего края.

– Да. И между тем этот педагог, как и многие его современники, поддерживал идею – организовать школу “как жизнь”, как трудовое сообщество. Лучшей же формой такого “сообщества” Наркомпрос называл школу-коммуну. На первом партийном совещании по образованию большевики в 1920-1921 гг. об’явили детский дом лучшей формой социального воспитания детей. Почему? Школа только тогда и могла бы стать “орудием” разрушения старого мира, воспитать “будущих строителей коммунизма”, когда дети изолированы от их “политически отсталых” родителей. А что в коммуне? Несколько учителей-социалистов, ученики сами делают доклады по предметам, классно-урочная система обучения, экзамены, домашнее задание отменены, воспитывает всех труд, который считается главным смыслом жизни, стержнем, вокруг которого крутится детская жизнь. Конечно, воспитательная роль труда была преувеличена, фетишизирована.

– Так что же, господин Холмс приехал к нам из Америки, чтобы, покопавшись в архивах, поразиться нашему “педагогическому невежеству”?

– Конечно, нет. Первые документы по вопросам образования: “Положение по единой трудовой школе РСФСР”, “Основные принципы единой трудовой школы”, подписанные в 1918 году А.Луначарским, были выдержаны в духе передовых идей реформаторской педагогики конца ХIХ начала ХХ века…

В них была проложена, так сказать, стратегия развития школы, общий план. Отход от чисто “книжного” способа обучения – к активному, творческому, о котором мечтал еще дореволюционный педагог Цируль. Ведь очевидно, что хорошо воспринимаются именно те знания, в которых есть потребность. Ну а потребность предполагалось вызывать детским трудом, экспериментами, наблюдениями, экскурсиями, простенькими ремесленными поделками… Это все для детей от восьми до тринадцати лет. Введение энциклопедического образования. Изучение самых разных продуктов производства, предметов культурного назначения…

Труд, что важно, не сводился только к работе на поле или за станком. Трудом считались и лепка, и музыка, и рисование, занятия архитектурой.

Энциклопедическое образование старшеклассников – детей тринадцати-семнадцати лет – это широко понимаемая социология: знания об обществе и законах его развития, элементы политэкономии, юриспруденции, статистика и работа на заводах и фабриках наравне со взрослыми.

Теория была ой как хороша! Она использовала принципы иллюстративной школы В.Лая, трудовой школы Д.Дьюи, движения за “новые школы”… Вот за крупицами такого “опыта” и приезжают к нам иностранцы по сей день.

– Почему же не реализовался столь интересный проект?

– Причин несколько. Некоторые разработчики “новой школы” бросились в крайности. П.Блонский предложил такой проект школы, который во всем был антиподом “старой”. Например, ссылаясь на Руссо: вывозить учеников начальной школы в чистое поле, оставлять им одежду и мешок зерна и уезжать. Мол, пусть на собственном опыте постигают роль труда в жизни общества. Добывают огонь трением, строят себе жилища, плетут корзины, лепят посуду…

Блонский считал, что знания должны возникать из “случая в жизни”, ну а если таких случаев много на улице – предполагал сделать улицу “учительницей ребенка”. Это крайность. Крайностью являются и его намерения насадить однотипные индустриальные школы по всей стране, даже в деревне… А в общем, его мечта сделать из каждого выпускника школы “рабочего-ученого, философа” и прекрасна, и утопична. Не случайно его проект остался на бумаге. Однако сегодня возможности некоторых богатых школ, ПТУ, технических колледжей могли бы позволить педагогам воплотить некоторые из идей П.Блонского в жизнь.

– Шацкого вы тоже считаете мечтателем, романтиком?

– Шацкий был практиком! Ему удалось создать аграрную трудовую школу – на базе летней колонии, в которой он работал еще до революции! Но и С.Шацкий бросался в крайности. Он тоже мечтал о распространении именно своего уникального опыта, считая, что создание другой – индустриальной школы – невозможно вследствие сложности “фабрично-заводского организма”. Вторая ошибка С.Шацкого – он думал, что школа способна стать культурным центром сельской провинции. Что колхозы и совхозы не только выделят аграрной коммуне лучшие участки для работы, но и предоставят самую современную технику, обеспечат показательную технологию и культуру труда. Что в школе может быть “лучше”, чем в “жизни”! Теперь мы знаем, что и это утопия.

– Но были, вероятно, и другие мнения на счет того, какой быть советской трудовой школе?

– Безусловно. Известный деятель Наркомпроса А.Калашников спорил с коммунистами: различие в профессиях велико – школа не должна быть однотипной, не должна становиться идеализированным образом будущего. Она должна поддерживать связь с жизнью, уметь приспосабливаться к условиям того края, в котором расположена!..

– Теперь нетрудно понять, кто из педагогов “выиграл” в том давнем споре.

– Разумеется, не те, кто об’явил носителем культуры не книгу, а единственно труд… Хотя Наркомпрос и некоторые губернские отделы образования давили на школы, заставляя проводить реформу трудовой школы, реформа не шла. Она оказалась похожей на недостроенную табуретку, на которой хочется посидеть, да нельзя-непременно упадешь.

– Ваша книга содержит такие факты, о которых я, например, узнала впервые…

– Да, я и господин Холмс нашли в архивах много любопытных документов. Например, свидетельства о поездке Н.Крупской летом 1919 года в Волго-Камский регион. Тут Надежда Константиновна воочию увидела: кто именно не принимает идею трудовой школы.

– … Педагоги?

– Педагоги тоже. Они находили, что слишком слабо подготовлены, чтобы давать детям энциклопедическое образование. Что при школах нет мастерских, что нет учебников, методик преподавания труда. Говорили, что каждый пятый ребенок остается на второй год, что всего двадцать три процента учащихся заканчивают начальную школу и продолжают учебу… (По данным двадцатых годов, срок обучения составлял примерно 2,4 года). Страна оставалась аграрной! И ведь в школах первой ступени даже в 1929 году обучалось в сельской глубинке в десять раз больше учащихся, чем школах-девятилетках, расположенных, как правило, в городах…

Но самое интересное, что против реформы трудовой школы восстали неграмотные крестьяне-родители!.. В декабре 1918 года родители окружили школу в селе Спасском, недалеко от Нижнего Новгорода, и потребовали прекратить обучение их детей по новым “методам”. Они мотивировали это тем, что “антихрист” стоит на пути школы, из которой выдворены все иконы…

– И где молятся “труду”?..

– …Крестьянам было непонятно, зачем вообще вводить в школы уроки труда, учить трудиться их детей, которые и так в период весенне-летних сельхозработ не могли посещать школу: помогали взрослым в поле. Зачем тратить время даром, на “пустые развлечения”: лепку, экскурсии, рисование, пение? Да любой родитель, если он не пьяница, мог научить своих детей “общетрудовым навыкам” гораздо лучше, чем молоденькая учительница с тогдашним средним образованием, приехавшая в деревню из города! Наконец, крестьяне надеялись на то, что революция облегчит как-то жизнь их детей – через книгу, науку,- а “трудовая школа” как будто бы опять хотела привязать их к плугу, к земле, закабалить, лишить сладостных иллюзий о лучшем будущем…

– Итак, попытка создания трудовой школы не удалась… В своей книге вы написали, что сегодня интерес к трудовой школе незначителен. А зря. Ведь по сути нынешние, во многом бестолковые уроки труда – последствие того неподготовленного, непродуманного эксперимента. А “последствия” надо “преодолевать”. Возможно, даже с помощью давнего послереволюционного опыта. Надо помнить: в архивах школы двадцатых годов есть запыленные страницы, которые до сих пор манят ученых-иностранцев…

– Лично я надеюсь на возрождение интереса педагогов к трудовой школе.

– Хотелось бы, чтобы этот интерес не ограничился сооружением очередной колченогой табуретки…

Ирина РЕПЬЕВА