Смог ли стать Питер Джексон властелином?

Писать о “Властелине колец” очень трудно, вне зависимости от того, о чем идет речь – о книге или о фильме. “Властелин колец” – самая культовая книга ХХ века в прямом значении этого слова. Последствия этого культа можно перечислять до бесконечности: это и огромное количество языков, на которые переведена книга, и необозримый реестр работ, (от детских сочинений до диссертаций), и настоящие армии так называемых “толкиенутых” – людей, сделавших увлечение Толкиеном стержнем своей повседневной жизни.
В чем причина этого поистине феноменального воздействия одной книги на сознание и судьбы миллионов людей вне зависимости от их языковой, территориальной или ментальной принадлежности? Почему современные историки и социологи лишь разводят руками, признавая очевидный факт: ТАКОЙ популярностью в истории человечества пользовалась только Библия (факт абсолютно доказанный).
Не претендуя на глубокое знание и понимание сложнейшего толкиеновского мира, я все-таки позволю себе выделить несколько критериев, если так можно сказать, “китов”, на которых держится феномен Толкиена.

Личность автора. Профессор Оксфорда, ученый-лингвист, знающий множество древних и новых языков, Джон Рональд Руэл Толкиен работал над своей трилогией в течение 18 лет. Как профессиональный филолог, он не понаслышке был знаком с особенностями сюжетного построения литературного произведения, вопросами композиции, мастерски владел языком повествования. Возможно, поэтому знаменитый чеховский принцип “повешенного на стену ружья, которое должно выстрелить в нужный момент” (иначе говоря – пристальное внимание к деталям) реализовывался Толкиеном фантастически точно.
Как специалиста по истории литературы, прежде всего английской, Толкиена огорчало то, что мифологические и эпические предания древнейших обитателей Британии не сохранились. Как лингвист он увлекался созданием собственных языков. Как филолог восхищался красотой и сложностью старо-английской аллитерационной поэзии. С другой стороны, Толкиен любил и хорошо знал природу Англии и обычаи ее народа. Первыми ростками на этой почве, еще совершенно не предвещавшими будущий расцвет, были опыты по созданию “своего” языка на основе финского, упражнения в аллитерационном стихосложении. Таким образом достигался не только прекрасный стиль изложения, но и сам фактический описываемый материал был синтезирован из такого бесчисленного количества источников, что текст автоматически провоцировал интеллектуалов на поиски прототипов и сюжетных аналогий. Немалую роль сыграла поистине энциклопедическая образованность Профессора (так его называют поклонники): поле различных исторических, литературных, языковых, философских, географических аллюзий и реминисценций было просто безграничным. Отсюда и глубина, рельефность, смысловая насыщенность текста.
Уникальность жанра. “Придумать зеленое солнце легко; трудно создать мир, в котором оно было бы естественным”, – писал Толкиен. Действительно, разительным отличием созданного Толкиеном мира была кажущаяся “всамделишность” происходящего – перед читателем не просто разворачивалась сказка с введенными в ткань повествования вымышленными, абы как нареченными, персонажами, поступающими в любой ситуации исключительно по собственному или авторскому усмотрению. Все в мире “Властелина колец” оказывалось крайне важно: самая незначительная деталь, изменяясь, вела к другому, не менее важному изменению; природа, обитатели мира, их поселения, культура, язык находились в жесткой логической связи друг с другом. Насколько мне известно, подобным “миротворчеством” занимался в то время (даже немного ранее) только Роберт Говард, создатель цикла романов о Конане-варваре, но при этом говардовский мир был несравненно проще, единственной соблюдаемой соотнесенностью являлась географическая, а сам мир существовал только в момент повествования о похождениях главного героя. У Толкиена же происходящее в Шире или Мордоре происходит параллельно с событиями в Изенгарде или Минас-Тирите – мир насыщен, полноцветен и многолик.
“Добрая сказка”. Наконец, последним немаловажным фактором явилась исключительная ориентированность героев Толкиена на добро и созидание. Человек, родившийся еще в викторианской Англии, очевидец двух страшнейших войн, уважаемый ученый стал писать в уже взрослом состоянии… сказки. Проявилось естественное человеческое стремление говорить о светлом и хорошем, которое не случайно было мгновенно подхвачено огромным количеством поклонников – для людей ХХ века доброта и свет были “товаром” штучным и подчас весьма дефицитным. Не берусь утверждать, что перечисленные факторы оказались единственными, хотя то, что известность Толкиена возникла не без их участия, – несомненно. Но разговор наш ведется все-таки не о книге, а о фильме. Если быть совсем точным, то об экранизации первой части трилогии, называемой “Братство кольца”.
Экранизация. Вещь эта в принципе достаточно спорная “по определению” именно в силу размытости так называемых границ жанра. Что считать хорошим фильмом – близость к исходному тексту, оригинальное воплощение режиссерского видения или просто удачное актерское решение заведомо известного сюжета? Однозначный ответ на этот вопрос дать непросто. А с “Властелином колец” ситуация усугубляется еще и тем, что трилогия по определению “малокинематографична”, т.е. перенести ее с бумаги на экран невероятно сложно: огромный объем (около 1000 страниц), отсутствие незначительных сюжетных линий, толкиеновская неспешность повествования. Поэтому не случайно то, что эта КНИГА, появившаяся около полувека назад, до сих пор не находила мастера, который бы отважился на киновоплощение. Я не случайно употребляю здесь такой странный, на первый взгляд, глагол – “отважиться”, – ибо взяться за такое дело значило бы совершить действительно мужественный поступок.
Давайте рассмотрим то положение, в котором оказался режиссер Питер Джексон. На первый взгляд, все выглядит довольно радужно: за основу берется всем известная и всеми любимая книга; фильм до этого снимался в далеком 1978 году, но об этом уже мало кто вспоминает, то есть за счет картины, если она получится, можно прославиться; снимать сказку, аудиторией которой a priori являются и дети, и взрослые, – дело выгодное. Не работа, а удовольствие! Но присмотревшись к ситуации повнимательнее, начинаешь понимать, что не все так радужно, что краски и настроение здесь соответствуют скорее не милому и теплому Ширу, а зловещему Мордору.
Во-первых, нельзя сказать, что в кинематографической среде имя Питера Джексона было громким. У него за плечами 8 фильмов – не провалы, но и не шедевры; работа в рекламном кинобизнесе, несколько премий. С одной стороны, это достаточно неплохо, но до уровня Стивена Спилберга, Джорджа Лукаса или Люка Бессона он явно не дотягивал. И тут – “Властелин колец”! Слишком это ответственный шаг, не побоюсь сказать, центральный в карьере: если удача – то цветы, аплодисменты, деньги, известность, а если провал? На творческом пути и можно ставить крест, ты навсегда останешься режиссером, “завалившим Толкиена”. Во-вторых, даже решившись поставить “на зеро”, Джексон оказался скован в средствах. Сумма немаленькая, но для современного западного кинематографа бюджет фильма в 109 миллионов долларов (столько потрачено на первую часть трилогии) является весьма средним. (Для сравнения: “Титаник” стоил 200 млн., “Перл-Харбор” – 135, а в “Звездных войнах. Эпизод I” одни спецэффекты превысили 60-миллионную планку). И с такими деньгами надо снимать не заурядный боевичок а “Властелина колец”, где просто необходимо создать целый мир.
И, наконец, третья сложность: необходимо было создать действительно толкиеновский фильм, который бы удовлетворил невероятно высокие запросы поклонников. При этом нельзя забыть о том, что современный кинематограф живет по принципу “хорошо то, что продается”: фильм должен быть массовым, иначе окупить затраты будет невозможно. Вспомните, как определялся вначале жанр “Властелина колец”. Фантастический философский роман. То-то и оно, что сделать из неспешного и созерцательного Толкиена стремительный “экшен” с погонями, и взрывами весьма проблематично. И все-таки Питер Джексон решается на этот шаг.
Если бы экранизация потерпела однозначное фиаско, все бы закончилось через неделю после мировой премьеры 19 декабря прошлого года. Но показ фильма стал искрой, от котороой разгорелось такое пламя, что груда сломанных вокруг “Властелина колец” копий превышает все мыслимые пределы. На мой взгляд, это свидетельство если не успеха, то уж точно неоднозначности кинематографической интерпретации.
Если говорить о самом сюжете картины, то тут все действительно сложно. Можно долго рассуждать о том, как на самом деле должны выглядеть Фродо и Гэндальф, Арагорн и Боромир, но смысла в этих дебатах нет ни малейшего. Во-первых, достоверность сказочных персонажей – вещь весьма относительная, и спорить тут вообще не о чем. Во-вторых, каждый видит героя по-своему, и высказывать претензии типа “А я его вижу по-другому” просто глупо. Очень отдает дешевой вкусовщиной. Главное, что грубых противоречий с книгой нет, и довольно об этом.
Джексон выбрал и воплотил наиболее выигрышный аспект трилогии – батальный (не забудем про зрелищность!). Если бы он выбрал, предположим, философский пласт “Властелина колец”, его перевод на язык киноискусства был бы просто невозможен. Как уже многократно (и небезосновательно) указывалось, целые сюжетные линии и интереснейшие герои остались за рамками фильма, но чем-то жертвовать режиссер должен был, так как даже в три часа экранного времени все вместить было невозможно. Но если вдуматься, то создатель картины, снимая Толкиена в соответствии с собственным читательским восприятием, “убирал” только то, что казалось ему как читателю менее важным.
Специфика джексоновского прочтения. Она заключается, на мой взгляд, в принципиально иной смысловой ориентации по сравнению с Толкиеном. У Профессора был рассказ о приключениях маленького хоббита, который в сопровождении друзей отправляется на край света, в Ородруин, дабы уничтожить Кольцо Тьмы, грозящее привести мир к гибели. Оставив основную событийную канву, Джексон снял фильм о человеческой возможности противления злу, о внутренней борьбе человека не только с внешними обстоятельствами, но и, что много труднее, с самим собой. Жаль, что это оказалось практически незамеченным (созвучное своему мнение я увидел лишь в одной рецензии), но главным героем картины оказался не Фродо, им стало само Кольцо. Всех героев в той или иной степени тянет к нему: иногда эта тяга становится непреодолимой (Боромир), иногда человек оказывается в силах противостоять чарам Зла (Арагорн). Даже могущественный Гэндальф, сознавая сатанинскую мощь лежащего перед ним артефакта, со страхом отказывается от дара Фродо.
Кстати, о Фродо. На мой взгляд, перед нами редкий случай, когда главный герой картины оказался в конечном итоге самым великолепным актерским решением персонажа. Именно “чрезмерно грустные глаза” Элайджа Вуд (актер, исполнявший роль Фродо) заслужили такой шквал негатива со стороны зрителей. Не может, мол, герой, давший на Совете обещание выполнить свою миссию, постоянно рефлексировать, лить слезы, пугаться малейшего шороха! Что же это за герой? Но в джексоновской интерпретации Фродо – не герой в привычном смысле этого слова. Это просто человек, осознавший, что на его плечи возложена великая ответственность спасения мира, что от его предприятия зависит судьба всех и каждого, но который при всем этом остается человеком: он боится, он не верит в успех, он плачет и отчаивается, он постоянно борется с окружающим миром и самим собой, пересиливая свой страх… и при этом неуклонно идет вперед. Мне кажется, что именно в этом образе наиболее отчетливо сказывается режиссерское прочтение толкиеновского текста. Когда весь мир против тебя, а ты его должен спасать, когда шансы на успех практически равны нулю, когда Зло настолько могущественно, что жизнь становится борьбой, обреченной на поражение, ты все равно должен идти вперед.
Я намеренно не указываю в этой статье ошибки и промахи “Властелина колец” – каждый найдет их в фильме для себя сам. Их не могло не быть (как известно, не ошибается только тот, кто ничего не делает), но лично мне не слишком бросаются в глаза. Можно, например, долго вещать о том, что поединок Сарумана с Гэндальфом отдает явной голливудщиной или что Гимли излишне чудаковат и выглядит скорее комично, нежели воинственно. Можно, но не хочется… Итоговое резюме тоже вынести сложно, ибо перед нами только треть полного фильма, а что будет дальше – покажет время. Пожалуй, наиболее определенным чувством после окончания просмотра “Властелина колец” для меня было искреннее уважение к Питеру Джексону, все-таки снявшему этот светлый фильм, после которого становится хорошо и тревожно; снявшему самобытно, ярко, с интересным и творческим подходом к материалу. В его Средиземье веришь, актеры по-настоящему проживают свои сказочные жизн. Но самое замечательное, что Толкиен в фильме действительно остался. Фильм не рассматривается в отрыве от книги, он как бы дополняет и расширяет ее пространство. Может быть, это и является главным критерием успешной экранизации?
P. S. Прихожу после мартовских каникул в школу, смотрю – больше половины пяти- и шестиклассников читает Толкиена. Периодически с трудом продираются сквозь этот непростой текст, спорят, что-то доказывают друг другу. Фильм вызвал обращение к книге. Факт, заставляющий задуматься…

Юрий ЭЭЛЬМАА,
учитель литературы