Школа сквозь призму пушкинского пятистишия

Сопоставление этих двух стихотворений не раз я предлагал сделать на самом уроке. И это была тогда своеобразная коллективная работа общего поиска. Но и когда каждый пишет свое сочинение, а я потом анализирую написанное, рассказывая, что и как было увидено всем классом в его совокупности, – это ведь тоже норма командной работы.

«Пьяные окрики, «весенний и тлетворный дух», переулочная пыль, «испытанные остряки», сонные лакеи, «пьяницы с глазами кроликов» – все это является отражением бездумного мира в стихотворении Блока. А у Маяковского толпа людей сливается в сплошную безликую массу обрюзгшего жира. Мужчина, у которого «в усах капуста где-то недокушанных, недо­еденных щей», густо набеленная женщина, выглядывающая бесформенной устрицей из своих нарядов, как бесформенная устрица из раковины, – все эти обыватели ненавистны поэту. Он обличает их уродство, тупость и пошлость».
«Реальность показана пошлой, бездуховной, грязной и низкой. У Блока «пыль переулочная», «среди канав гуляют с дамами испытанные остряки» и «раздается женский визг», в небе бессмысленно «кривится диск», «а рядом у соседних столиков лакеи сонные торчат, и пьяницы с глазами кроликов…». В каждом слове выражено отвращение к этой жизни, желание уйти от нее к чему-то чистому, высокому и прекрасному. Маяковский презрительно изображает мир жирных: «через час отсюда в чистый переулок вытечет по человеку ваш обрюзгший жир…» И, конечно, вся эта толпа, которая окружает поэта, тоже не понимает его. Для них важнее мир вещей. И цели в жизни у них низкие и грязные. А сами они бездушны и мелочны».
«Все они взгромоздились «на бабочку поэтиного сердца». Они «грязные, в калошах и без калош». Эта толпа озверевает. Может быть, в этом есть какое-то сходство между людьми «с глазами кроликов» у Блока и озверевшей толпой, которую Маяковский сравнивает со «стоглавой вошью».
Почти все написали о том, что этому пошлому, бесчеловечному миру в стихотворениях противопоставлен светлый мир чистоты и идеала. Правда, только 13 человек, чуть меньше половины, отметили, что если в стихотворении Блока – идеально-прекрасная Незнакомка, то в стихотворении Маяковского – сам поэт с его «бабочкой поэтиного сердца», «бесценных слов транжир и мот».
«Через оба стихотворения проходит мотив одиночества, отчуждения. В них представления об истинном и прекрасном несовместимы с действительностью». Об этом написали 18 человек, то есть 64%.
24 человека из 28 писавших, то есть 86%, хорошо понимают, в чем принципиальное различие этих стихотворений.
«Герой «Незнакомки» пьет «терпкое вино», потому что, когда «излучины» его души пронизаны вином, он видит прекрасную девушку-сон, девушку-мечту. Эта «незнакомка» вне реальности, она из другого измерения, к которому он стремится, которое не дает ему опуститься до окружающих. Но он ни с кем не станет делить свое сокровенное. «В моей душе лежит сокровище, и ключ поручен только мне!» Иначе у Маяковского. Герой «Нате!» – «бесценных слов транжир и мот». На «бабочку поэтиного сердца» взгромоздились «грязные, в калошах и без калош». И все равно он дарит им бесценные слова, открывает «столько стихов шкатулок».
«Герой «Незнакомки» противопоставлен окружающему миру, но он не может вырваться из него. «Незнакомка» всего лишь греза, «берег очарованный и очарованная даль». Его единственный друг – собственное отражение в стакане. Маяковский же бросает вызов толпе, враждебной ему».
«Блоковский герой один из немногих, потому что рядом, «у соседних столиков», и «лакеи сонные», и «пьяницы с глазами кроликов». Маяковский выделяет слово «ваше», его герой смотрит со стороны».
Хочу особенно отметить одну работу: «В стихотворениях очень большое место занимает то, как поэт обращается к людям. У Блока люди пошлого мира – «они». И Незнакомка тоже «она», третье лицо. А у Маяковского в «Нате!» лица – «вы». В 17 строках упоминается 10 раз «я». У Маяковского бунт против мира пошлости, против мира «вас»: «я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам». У Блока все по-другому. «Я» – часть мира дисгармонии, он не может этому миру противостоять. Мир высокого, прекрасного, светлого, чистого, который представлен в образе Незнакомки, недосягаем. Блоковскому «я» больно оттого, что везде обыденщина, но он не способен противостоять. Он «смирен и оглушен». Это сильно контрастирует с твердым, сильным, уверенным, решительным «я» героя «Нате!».
Анализируя написанные работы, я прочел выписку из сочинения, написанного очень давно, где обо всем этом сказано необыкновенно тонко и глубоко. Пожалуй, это открытие даже нешкольного уровня. «Блок противопоставляет миру страшному мир Незнакомки. Маяковский противопоставляет этому миру себя: «ваш обрюзгший жир», «вот вы, мужчина», «вот вы, женщина», «вы смотрите», «все вы», «плюну в лицо вам». С другой стороны – «вам открыл», «я – бесценных слов транжир и мот», «а если сегодня мне», «я захохочу». В «Незнакомке» нет такого противоборства я и вы». Согласитесь, что эти несколько строчек стоят целого традиционного сочинения, пересказывающего всем известное.
Но почему же герой стихотворения Маяковского называет себя «грубым гунном»? Я задавал этот вопрос и при устном обсуждении сопоставления этих стихотворений. Отвечали по-разному, и далеко не все.
– Он гунн для них, для толпы.
– Это образ, маска.
– А ведь он действительно гунн тем, кому он бросает свое «нате!».
Сейчас в сочинении об этом написали только двое. «Автор называет себя «грубым гунном». Да, это так. В таком обществе он воспринимается именно так. Но какой легкостью, какой тонкостью должно обладать «поэтино сердце», чтобы, выбившись из суетливости и рутинности, поглощающих всех в этом мире, выйти перед ним и произнести «бесценные слова»!» «Оба героя очень одиноки. Герой Блока видит друга только в стакане вина, и герой Маяковского, «грубый гунн», но ранимый, с беззащитной «бабочкой поэтиного сердца», пытается отгородиться от всех иронией. Он один против всех».
Читаю страницу из изданной в Екатеринбурге книги Н.Л.Лейдермана «Русская литературная классика XX века».
«Лирический герой стихотворения во всем противоположен «им». Они – потребители, а он даритель («А я вам открыл столько стихов шкатулок», «я – бесценных слов транжир и мот»). Они бесчувственны, а он болезненно чуток и раним, это у него «бабочка поэтиного сердца» (щемяще-домашнее, по-детски незащищенное, как «Петиного», «Васиного»), на которую грубо, грязно, «в калошах и без калош» взгромоздилась «стоглавая вошь».
В свете такой оппозиции «я» и «вы» становится очевидным, что авторская характеристика «грубый гунн» здесь используется как маска. Но маска с несколькими семантическими гранями. С одной стороны, это оценка героя глазами «приличной публики», «толпы» – оценка, оборачивающаяся саркастической насмешкой над самой же публикой, которой недоступны высокие порывы «бесценных слов транжира и мота». А на самом деле герой с его хрупким «бабочкой-сердцем» есть прямо антипод тому типу личности, который можно заклеймить ярлыком «грубый гунн».
Но маска «грубого гунна» дает поэту свои преимущества. Он шокирует «приличную публику», которая, кстати, пришла смотреть на кривляющегося шута, а тот, вместо того чтобы развлекать и ублажать, учиняет такое! «Грубый гунн» – это вызов «толпе», демонстрационное пренебрежение «их» фальшивыми ценностями. Наконец, эта маска на «неприличе» – в виде взрыва ненависти:
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется – и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я – бесценных слов транжир и мот».
Отмечу, что сопоставление двух поэтических миров у части старшеклассников оборачивается противопоставлением личностей двух поэтов. Но это все преодолимо.
Вы скажете, что такого рода задания нельзя предлагать на уроке, так как не все ученики класса могут с ними справиться. Да, такие, у кого не сразу все получается, есть. Кстати, ведь дорога к этому заданию уже проложена на уроке о «Незнакомке». Хотя все же это выход в уже новое, другое пространство. Но дело же и в том, что я за такие работы не ставлю ни двоек, ни троек, только «4» и «5»; хотя от переноса четверок в журнал можно и отказаться, сами эти четверки в данном случае весомее канонических пятерок по литературе.
Но без таких заданий научить понимать литературу невозможно. Они воспитывают чувство слова прежде всего, а это основа понимания литературы. Другое дело, что только так проводить уроки, конечно же, нельзя. Тут и времени никакого не хватит. Но так в принципе строятся и уроки, и домашние задания, когда нужно не повторять, что было на предыдущем уроке, а самостоятельно думать над небольшим пространством текста.
И тут дело не только в преподавании литературы. Все чаще и чаще читаешь и слышишь о том, что можно было бы назвать креативным авитаминозом, что сегодня, когда во всех сферах жизни, в том числе не только производственной, но и сугубо личной, требуется человек мыслящий, критично мыслящий, способный к анализу и самоанализу.
Сошлюсь лишь на выступление ректора МГУ Виктора Садовничего, который рассказал о том, как проходила вступительная кампания в Московский университет в 2018 году. Цитирую газетный отчет: «Виктор Садовничий отметил, что уровень подготовки школьников, поступающих в МГУ, существенно снизился и часто не соответствует тому, который требуется первокурснику (отмечу, что в этом же году печать сообщала, что уровень школьной подготовки поступающих в вузы повысился, аргументируя это повышением экзаменационного балла поступивших. – Л.А.): «Наблюдается существенное ухудшение подготовки, в том числе по математике. Мы отчислили с мехмата на первом курсе 30‑40 человек. Дело не в недостоверности баллов ЕГЭ, это единичный случай, речь идет о том, что общий уровень знаний, умение работать в коллективе не соответствует тому, что требуют профессора на первом курсе». Ректор говорит не о баллах, а об общем уровне знаний. А этот уровень, его творческую составляющую, умение работать в коллективе, чаще всего никакие баллы не отражают.
Мы стоим перед необходимостью серьезного переосмысления содержания образования и методов преподавания и просвещения. Весь вопрос в том, готовы ли ко всему этому школа, учителя, родители, наша педагогическая литература, наши педагогические издательства, наша педагогическая наука.