Противостояние. Конфликты возможны, но надо научиться разрешать их

Директор бежала за мной почти до самого выхода, повторяя: «Не нужно публикации, она погубит репутацию школы!». До того самого выхода, где красовались новенькие стенды с информацией о победах на олимпиадах и недавно прошедшем ЕГЭ. Галину Николаевну Вдовину понять можно – школа и в самом деле имеет официально признанные успехи в учебе, в спорте, в воспитательной работе. Нынче все школы стараются хорошо выглядеть в глазах общества и государства, вот и московская 794-я не отстает от требований времени, все у нее есть – профильные и гимназические классы, договоры с вузами, программа оздоровления учащихся и так далее и тому подобное. Но есть и другое, свое – конфликт, который вот уже три года мешает работать коллективу, учиться детям, общаться родителям. Конфликт, в жарком пламени которого все достижения школы тают, оставляя горькое чувство, опаляя души педагогов, вступивших в это сложное и губительное противостояние.

Каждая школа имеет свое кадровое счастье. Как и свое кадровое несчастье. Сегодня учителей не хватает, молодые в школу не приходят, ветераны ее покидают. Кто заполняет этот вакуум, кому доверяют преподавание в столичных школах? Программу «Столичное образование» выполняют не только московские педагоги, но и приезжие из ближайшего Подмосковья, из разных регионов России, из СНГ. Свободные клеточки в расписании заполняют подчас фамилии нерусские, а обладатели этих фамилий учат столичных школьников русскому языку, русской истории, математике и физике, словом, дают знания по тем основным предметам, которые играют потом главную роль в судьбе учеников. Ученики при этом встречаются в школьных классах с азербайджанцами, армянами, грузинами, дагестанцами и чеченцами, которых судьба забрасывает в Москву. С учителями, которых они должны уважать, потому что они – учителя. Но, с другой стороны, родители учеников (и они сами) подчас сталкиваются в городе с представителями тех же самых национальностей, далекими не только от педагогического идеала, но и вообще от идеала лучших представителей тех народов, которые мы нынче зовем кавказскими. Столкновения те чаще всего конфликтные, оставляющие горький осадок и рождающие даже определенное противостояние. Взрослые дома не лучшим образом отзываются о «лицах кавказской национальности», дети эти отзывы слышат. А потом они приходят в класс и видят перед собой «лицо этой национальности» за учительским столом. Раньше это никоим образом не сказывалось на отношениях детей и учителей, сегодня все чаще возникают между ними неприязненные отношения. Учительская похвала ребенком принимается как должное, а двойка – как свидетельство сложных межнациональных отношений. Надо ли говорить, что отношения те, начавшись, имеют тенденцию к развитию. Негативную тенденцию, которая сопровождается появлением конфликта с непримиримыми его участниками. С таким мы пока еще не сталкивались, но уже наталкиваемся на ситуации такого рода. И тут педагогам как никогда ранее требуются мудрость и зрелость, потому что рождающиеся в школе те конфликты легко перескакивают в общество. К сожалению, мудрости и зрелости, как правило, конфликтующим сторонам в таких случаях и не хватает.

Конфликт в педагогическом коллективе – явление удивительное. Сталкиваясь с ним, я всякий раз спрашиваю себя, как эти люди занимаются воспитанием, реализацией программ толерантности, психологической поддержки и прочим, если не могут справиться с теми проблемами, что возникают в их коллективах. Я спрашиваю себя, почему они, взрослые, умные, все понимающие, когда речь идет о других, не стыдятся своих дрязг ни перед учениками, которые становятся свидетелями, а то и активными участниками противостояния своих педагогов, ни перед родителями, которые молча наблюдают за распрями наставников их детей, ни перед вышестоящими руководителями. Схема развития конфликта везде одна и та же: сначала по отношению к учителю поступают несправедливо, он бунтует, пытается добиться справедливости, в школе этого сделать не может, а потому обращается в управу, в окружное управление образования. В школу выезжают комиссии, как правило, принимающие сторону коллектива, даже если он не прав, после чего учителя начинают давить и выдавливать из школы.

У педагога есть шанс найти выход только в таком случае, если слух о конфликте тем или иным образом дойдет до самой Любови Петровны Кезиной и она, разобравшись в сути дела, найдет способ этот конфликт разрешить. Но учителей в Москве много, а Кезина одна, да и не может, не должна руководитель московского Департамента образования разрешать все конфликты, которых становится день ото дня все больше. И дело тут не в одном отдельно взятом конфликте, а в системе кадровой работы, которая такие конфликты должна не только прекращать, но и предотвращать. Вот система-то и дает сбои, например, из школы №794 за короткое время ушли около 10 учителей, находящихся в расцвете сил и далеко не пенсионном возрасте. Мне объясняли, что ушедшие не очень умелые преподаватели, что они не вписались в уже давно сложившийся и сдружившийся коллектив, что их уход из этого коллектива был закономерным и оправданным. Но мне хотелось понять, почему одни новички в коллектив вписываются, а другие нет, не потому ли, что остаются те, кто может приспособиться к писаным и неписаным правилам. Попыталась я это понять на конкретном примере – на судьбе учительницы русского языка и литературы Эльмиры Авазовны Мурадовой, которая прислала в редакцию письмо, рассказывающее о своем конфликте в 794-й московской школе, конфликте с межнациональным подтекстом.

У Эльмиры Авазовны отец был азербайджанцем, мать – русской, сама она окончила школу в Баку, потом филфак Томского госуниверситета. Отец к тому времени умер, мама перебралась к сестре в Москву. Эльмира приехала к ней в столицу, но в те времена прописаться было невозможно, поэтому несколько лет отработала воспитательницей в общежитии. Квартиру в конце концов дали, к этому времени у Эльмиры Авазовны уже была дочь, которую она растит одна. Все жизненные перипетии не отвратили ее от литературы, специалист она очень хороший, Пушкина, например, знает наизусть почти всего, много лет назад она стала преподавать сначала в одной школе в Ясеневе, а потом по предложению администрации пришла в 794-ю, где работает с тех пор уже 8 лет, возглавляет методическое объединение по русскому языку и литературе, преподает в разных классах, в том числе в выпускных. До поры до времени особых проблем у Эльмиры Авазовны не было, они появились в последние год-два.

В школе учатся не только русские дети, но и приехавшие из Грузии, Армении, Азербайджана, кавказских республик России. Конфликты в детской среде по национальному признаку в школе пока не имеют широкого распространения, распространены стычки, в которых случаются мелкие драки и обидные выкрики типа «Ах, ты хач!» или «Ах, ты хачиха!». Когда Эльмира Авазовна услышала это, она в начале урока стала увещевать детей, убеждать, что так поступать по отношению к товарищам стыдно. Один из мальчиков в ответ посоветовал учительнице повнимательнее всмотреться в лица этих товарищей, напирая на то, что они и в самом деле «хачи». А она как аргумент в пользу терпимости к ученикам других национальностей сообщила, что сама наполовину азербайджанка. Это, по сути дела, и стало началом конфликта.

То ли по иронии судьбы, то ли по некой закономерности ученики, отличавшиеся особой нетерпимостью к представителям других национальностей, учились из рук вон плохо. Но если раньше они понимали, что им ставят двойки по заслугам, то теперь они усматривали в таких оценках проявление национализма и на уроках уже не стеснялись в выражениях своих чувств. Проще говоря, оскорбляли учительницу обидными словами, без обиняков адресуя уже ей слово «хачиха». Мурадова обратилась к администрации, та вежливо ей ответила, что межнациональных конфликтов в школе не было и нет, дескать, сама виновата, если ученики обзываются или матерятся, надо больше работать с детьми, меньше ставить им двоек и все будет нормально. Администрация при каждой жалобе теперь даже сомневалась, что дети позволяют себе такие выходки. И Эльмира Авазовна стала собирать с других детей «свидетельские показания» – объяснительные записки, в которых дети стали рассказывать, как было все на самом деле. В ответ на это администрация стала объявлять ей взыскания. А дети, особенно те, кто учился далеко не на «отлично», стали похаживать к директору и другим администраторам, жалуясь при каждом удобном случае и надеясь, что им потом такое поведение зачтется. Кстати, дети понимали, что поступают, мягко говоря, не слишком порядочно, а потому всякий раз просили у Мурадовой извинения. Словом, воспитательный процесс шел широким фронтом, все воевали, вот только непонятно за что. Хотя нет, за что воевали, понятно: Мурадова отстаивала свою честь и достоинство, администрация отстаивала свое право расстаться с человеком, который конфликтует и мешает жить спокойно, дети воевали за то, чтобы им поставили на выходе из школы положительные оценки, потому что по уровню знаний, как видно, шансов на это имели не так уж и многие. В конце мая Мурадовой предложили написать заявление об уходе и уйти по-хорошему, то есть по-тихому. Сложнейший конфликт 794-я решила замять самым банальнейшим образом: убрать возмутителя спокойствия, дескать, пусть идет в другую школу и работает там, если школа та согласится принять смутьянку.

Что поражает, так это полное нежелание разобраться в конфликте, в его причинах, в его типологии. Мне упорно твердили, что Мурадова плохой методист, плохой учитель и даже не учитель вовсе, поскольку закончила не педагогический вуз, а классический университет. Но как сочетаются эти доводы с ее 13-м разрядом, с тем, что она возглавляет методическое объединение, что методисты Юго-Западного округа не имеют к ней существенных претензий? Да, она в ходе конфликта стала непримиримо принципиальна к тем детям, которые ее оскорбляли, и не хотела натягивать им тройки тогда, когда они знали предмет на двойку. Но где тот глубокий педагогический анализ происходящего, позволяющий сделать вывод о несостоятельности учителя, который не может дать ученикам необходимые знания и обеспечить нормальный уровень успеваемости? Его нет, как нет и заключения методистов об уровне уроков, которые дает Мурадова. Эльмира Авазовна нарушала закон, собирала с детей «свидетельские показания», все об этом знают, директор объявила учительнице выговор. Но что же родительский комитет школы, который возглавляет не просто мама одного из учеников, но и сотрудница РАО? Он хранит молчание, его этот конфликт, в который вовлечены дети, судя по всему, не волнует. А ведь родительские комитеты в школах существуют не только для того, чтобы собирать деньги на хозяйственные нужды, но и для того, чтобы отстаивать права детей и родителей. И соблюдать законы, вопреки которым, например, в школе недавно собрали по 200 рублей наличными с каждого ребенка на приобретение новых дверей. Пока этот аргумент в спорах не звучит, но прозвучит – в таких конфликтах все аргументы в конце концов идут в ход.

Этот конфликт прежде всего – конфликт отношений, поэтому понятно, что тут нужна помощь психологов, по работе которых Москва, как говорится, впереди планеты всей: есть у нее и свой Психолого-педагогический университет, и Центр практической психологии, и Центр экстремальной психологии, и консультационные центры во всех округах столицы. Когда случаются в Москве террористические акты, когда взрываются дома, первыми на место трагедии приезжают психологи. Парадоксально, но в 794-й никому в голову не пришло обратиться к помощи психологов в таком сложном межличностном конфликте, который сотрясает коллектив. В результате коллектив пишет письма с требованием оградить его от Мурадовой. Интересно, как противники Мурадовой это себе представляют? Законных способов уволить учителя у них нет, это значит, что будет идти процесс выжимания, когда каждый шаг, рассматриваемый под микроскопом, станет оцениваться выговором. Наберется их три штуки, опять посоветуют Эльмире Авазовне уходить по-хорошему или по статье. Конечно, возможен вариант, когда администрацию не устраивает работа учителя, но при этом должна быть грамотная управленческая политика, грамотные управленческие решения, а не письма протеста коллектива. Проще натравить на смутьяна коллектив, но при чем тут это, когда администрация на то и назначена, чтобы обеспечивать коллективу спокойную и творческую работу? Не может сама, должна обратиться за помощью. Зачем ждать, когда письмо Мурадовой в департамент или даже мэру Москвы заставит школу разбирать конфликт серьезно и принимать какие-то решения, не проще ли загодя поехать в департамент и посоветоваться, что делать в этом трудном случае? Причем посоветоваться о том, не как убрать учительницу, а, возможно, как ее сохранить, вписать в уже сложившийся коллектив. Не так мы богаты, чтобы разбрасываться учителями, и нельзя, чтобы, с одной стороны, Кезина как лев боролась за повышение зарплаты учителям и тем самым за уменьшение дефицита педагогических кадров, а с другой стороны, директора относились к этим кадрам по-старому небрежно: дескать, одни ушли, а мы найдем на их место других. Пока находят, но очень скоро не найдут.

Почему эту тенденцию важно переломить особенно сегодня? Да именно потому, что учителя в дефиците и их отсутствие, по словам той же Кезиной, может привести в столице к катастрофе, с которой не сравнится самая страшная техногенная. Да, в школах Москвы сложились за годы хорошие стабильные коллективы. Но в них сегодня приходят выпускники педвузов, не похожие на прежних педагогов: и методически они не так сильны, и чувство достоинства у них развито сильнее, и чувство долга не так высоко, как у их старших коллег. Они не сразу впишутся в коллектив, их нужно будет долго и вдумчиво «вписывать», поддерживать. Конфликты педагогических «отцов и детей» неизбежны в большинстве случаев, но мудрость администраторов и заключается в том, чтобы иметь на этот счет специальные программы действий и не выжимать новичков, а находить пути их вживания в создавшиеся коллективы. Мы очень много нынче говорим о воспитании детей, о психологической поддержке подрастающего поколения, но мы совершенно не говорим о том, что все это должно реализовываться и по отношению к учителю. Нетолерантный учитель не воспитает толерантного ученика, несчастного учителя не осчастливят ни квартира, ни высокая зарплата. Учитель, не имеющий поддержки психологов, управленцев, методистов, никогда не обеспечит высокое качество образования. Но даже если хотя бы один учитель окажется неспособным к этому, все программы столичного образования будут обречены на неуспех.