Последний романтик. 250 лет назад родился император Павел I

20 сентября 1754 года в семье наследника русского престола произошло, может быть, не слишком радостное, но давно ожидаемое и даже требуемое событие. У незаконной дочери Петра I русской императрицы Елизаветы Петровны родился внук Павел. Бабушка была гораздо больше обрадована этим, чем отец ребенка Гольштейн-Готторпский герцог Карл-Петр-Ульрих (великий князь Петр Федорович) и тем более чем мать новорожденного София-Фредерика-Августа, принцесса Ангальт-Цербстская (великая княгиня Екатерина Алексеевна). Кроме перечисленных лиц в России жил еще один человек, которого вряд ли порадовало бы это известие. Но он уже тринадцать лет содержался в Шлиссельбурге под усиленной охраной. Это был предыдущий император России Иоанн VI, свергнутый Елизаветой в годовалом возрасте. Из всей династии Романовых (вернее, того русско-европейского рода, в который она обратилась после смерти Петра I) он обладал наибольшими правами на престол. Но ни он, ни раскиданные по глухим углам России его младшие братья и сестры не имели ни малейшего шанса надеть императорскую корону.

Козырный наследник

С рождением внука как будто сбывалась мечта Елизаветы об освобождении России от немецкого влияния. Мекленбург-Брауншвейг-Курляндская ветвь царствующего дома была обрублена. Но надо было срочно создавать собственную династию. Под руками опять не оказывалось никого, кроме немцев. Ни на что особенно не рассчитывая, Елизавета вызывает из Голштинии четырнадцатилетнего племянника, мечтавшего о шведском троне, и торопливо устраивает его свадьбу с подвернувшейся Цербстской принцессой. Императрица очень спешит, ей нужен настоящий наследник, который родится и вырастет в России. Дорого обошлась России эта беспечная спешка.

Наследник Петр Федорович как государственный деятель не представлял собой ничего серьезного, однако его прусская ориентация впоследствии чуть было не сделала российскую армию пушечным мясом для Фридриха II. Еще большую опасность для планов Елизаветы представляла молоденькая Екатерина, которую выписали из Германии в качестве родильной машины. Машина оказалась с секретом. С первых дней своего приезда принцесса поставила перед собой задачу добиться верховной власти в России. Поздно появившийся ребенок был заранее ненавистен великой княгине, он стоил ей девяти лет беспрерывных издевательств при дворе. После родов о ней все позабыли, и она несколько дней беспомощно пролежала на сквозняке одна. Ребенок, как государственная собственность, был «отобран в казну». Когда через сорок дней матери впервые разрешили увидеть его, все нежные чувства успели остыть. Зато Екатерина ясно увидела в этом еще бессловесном младенце своего главного конкурента и политического противника в борьбе за власть.

Все последующие взаимоотношения матери и сына складываются под знаменами этой борьбы. Особенные знаки внимания новорожденному, длившиеся почти целый год, подчеркнутая холодность к матери, которую и раньше-то не очень баловали вниманием. Намек ясен: произвела на свет то, что заказывали, – можешь уходить со сцены. Понимала ли Елизавета, что она делает? Во всяком случае в конце царствования она, приглядевшись к невестке, увидела, что скромная цербстская принцесса превратилась в важную политическую фигуру при русском дворе, оценила ее работоспособность и организаторский талант. Слишком поздно поняла Елизавета, какого серьезного врага она создала своему любимому внуку, времени на исправление ошибок уже не осталось.

Мать против сына

Елизавета умерла 25 декабря 1761 года, когда Павлу было всего семь лет. Эти годы, наверное, были счастливейшими в его жизни. Ребенок рос, окруженный вниманием и заботой многочисленной дворцовой прислуги, в основном русской. Образ доброй русской бабушки, иногда приходившей проведать его даже ночью, навсегда остался в памяти великого князя. Заходил к нему и отец, который почти всегда был пьян. Их отношения нельзя назвать близкими, но Павлу обидно было видеть, как окружающие открыто пренебрегают отцом и смеются над ним. Сочувствие и жалость к батюшке многократно возросли после его короткого царствования, завершившегося дворцовым переворотом в пользу Екатерины. Неожиданное исчезновение Петра, туманные слухи о его насильственной смерти потрясли восьмилетнего мальчика. Позднее жалость к убитому отцу переросла в самое настоящее поклонение. Подросший Павел очень любил читать шекспировские трагедии и втихомолку сравнивал себя с принцем Гамлетом. Но у «российского Гамлета» не было коварного дяди и обманутой матери. Злодеем, причем не скрывавшим причастности к убийству, была сама мать.

Слишком многие из тех, кто поначалу поддержал ее переворот, надеялись на воцарение наследника вскоре после совершеннолетия. Екатерина притворно соглашалась, но уже твердо решив не допускать Павла к трону. Известно, какой тяжелый отпечаток накладывает на всю жизнь человека нехватка или отсутствие материнской ласки. Какие же разрушения в душе ребенка должна была произвести многолетняя незатухающая война с собственной матерью? Причем инициатива в этой войне всегда принадлежала Екатерине, она первой наносила удар и всегда одерживала победу.

Первым делом наследника постарались лишить систематического образования. Искусно подобранные учителя не просвещали Павла, а скорее перегружали его детский ум множеством непонятных и разрозненных подробностей. Многие из них, догадавшись о своей роли, смело преподавали по принципу «чем скучнее, тем лучше». Особенно усердствовал преподаватель «государственных наук» Григорий Теплов, заваливший подростка судебными делами и статистическими отчетами. После этих «занятий» Павел всю жизнь ненавидел черновую кропотливую административную работу, стараясь разрешить любую проблему как можно быстрее, не вникая, а только приказывая. Немудрено, что после семи лет такого монотонного образования, дополняемого тяжелыми впечатлениями от редких встреч с матерью, каждая из которых полна «остроумными замечаниями» по поводу его умственного развития, у ребенка формируется капризный и раздражительный характер. Отныне психическое состояние Павла всегда оставляет желать лучшего. Некоторые из современников даже считают его душевнобольным и, не опасаясь гнева державной «матушки», открыто намекают на это в его присутствии. Такие разговоры вряд ли способствуют укреплению нервного равновесия. (Между прочим, Екатерина параллельно распускает слухи о том, что Павел, возможно, не ее сын и уж во всяком случае Петр III не был его отцом).

Но до поры до времени все эти дрязги уравновешиваются присутствием рядом с Павлом замечательного русского дипломата Никиты Панина, выбранного в наставники еще Елизаветой. Екатерина, стремясь рассорить с ним Павла, в неполные шестнадцать лет окончательно прекращает его учебу и насильно женит сына. Однако молодая великая княгиня оказывается очень решительной женщиной и прямо подталкивает мужа к захвату власти. Во главе заговора 1776 года становится Панин. Дело было обречено на неудачу. В итоге Панина полностью отстранили от государственной деятельности (казнить нельзя, он видная дипломатическая фигура) и выслали умирать в деревню. Великую княгиню отравили. А сам наследник на двадцать лет отправляется не то в ссылку, не то в изгнание из Санкт-Петербурга в Гатчину.

Следующие двадцать лет окончательно изуродовали характер Павла. Его вторично женят, с той же целью, как некогда Петра Федоровича. Двух родившихся следом детей Александра и Константина Екатерина отбирает у отца и воспитывает старшего внука как будущего наследника. Изредка Екатерина вызывает сына в столицу, чтобы лишний раз унизить его в свете. Запертый в Гатчине, он полностью лишен доступа к самым незначительным государственным делам и без устали муштрует на плацу свой полк: единственное, чем он может по-настоящему управлять. Прочитаны все книги, которые можно было достать. Остается одно – ждать. Не желание власти, а постоянное желание смерти матери вконец измучило Павла. Кто знает, может быть, в Петербурге императрица ничуть не меньше желала того же своему сыну?

Тиран или реформатор?

7 ноября 1796 года закончился «золотой век» российского дворянства. На престол вступил император, имевший свои представления о значении сословий и государственных интересах. Во многом они были построены «от противного», в противоречие принципам Екатерины. Однако очень многое продумано самостоятельно, благо на размышления имелось 30 лет. А главное, накопился большой запас энергии, не имевший выхода. Итак, переделать все по-своему и как можно скорее! Очень наивно, но не всегда бессмысленно.

Главной ареной преобразований становится армия. Много раз ученые и журналисты разбирали пресловутое «гатчинское наследство»: парады, парики, палки… Но стоит вспомнить и о расследовании по делу о рекрутском наборе 1795 года, половина призывников которого была украдена офицерами для своих имений; о поголовной ревизии ведомства снабжения армии, выявившей колоссальное воровство и злоупотребления; о превращении гвардии из придворной охраны в боевую единицу. На смотр 1797 года был вызван весь личный офицерский состав, что положило конец и бессрочным отпускам, и записи в полковые списки младенцев. Но больше всего офицеров возмутило введение телесных наказаний – конкретно для них. Это пахло нездоровым сословным равенством.

Помещиков тоже попробовали прижать. Впервые крепостные крестьяне приносят императору личную присягу (раньше за них это делал хозяин). При продаже запрещают разделять семьи. Выходит знаменитый «указ о трехдневной барщине». Хотя речь еще не идет об отмене или даже серьезном ограничении крепостного права, просвещенные земле- и душевладельцы беспокоятся. Разве может власть, пусть даже царская, вмешиваться в то, как они распоряжаются своей наследственной собственностью? Эти господа пока не понимают, что крестьяне – основной источник государственного дохода, и потому разорять их невыгодно. А вот помещиков не худо бы заставить оплатить расходы хотя бы на содержание выборных органов местного управления, ведь они состоят исключительно из дворянства. Еще одно покушение на «священное право благородного сословия» – свободу от налогообложения. Чиновничество тоже в страхе. Взятки, при Екатерине дававшиеся открыто, искореняются беспощадно. Особенно это касается столичного аппарата, его сотрясают постоянные проверки. Неслыханное дело, служащие должны не опаздывать и весь рабочий день находиться на своем месте. Но рядом с серьезными вещами громадное количество подробно расписанных мелочей: запрещение некоторых видов и фасонов одежды, когда горожане должны вставать и ложиться спать, как надо ездить и ходить по улицам, в какой цвет красить дома… И за все это штрафы, аресты, увольнения. Сказываются роковые уроки Теплова, император не умеет отделить мелких дел от крупных.

Самая тяжелая черта для государственного деятеля – его непредсказуемость. У императора она развита в высшей степени. Самые преданные ему люди живут в том же постоянном страхе за свое будущее, как и записные придворные негодяи. Насаждая беспрекословное подчинение, Павел терял последних честных людей в своем окружении. На смену им приходят подлецы, готовые выполнить любой поспешный указ, окарикатурив императорскую волю. Сначала царя боятся, но потом, видя бесконечный поток указов вперемешку о крестьянах и о шляпах, начинают тихонько посмеиваться, а потом возмущаться.

Царь, не привыкший доверять людям, вмешивается буквально во все. Он один без инициативных помощников хочет управлять своей империей. В конце XVIII века это уже решительно невозможно. Его внешняя политика приводит к столкновению с могущественной Британской империей. Отозвав войска из Европы, Павел заключает с Наполеоном выгодный для России антианглийский союз. Британская дипломатия в Петербурге пускает в ход все свои средства и связи, чтобы разворошить тлеющий внутренний заговор. Секретные суммы английского посольства золотым дождем проливаются на благоприятную почву. Недовольные наконец находят общий язык, но душой заговора против Павла становится любимец императора, генерал-губернатор Петербурга граф Пален. Павел до последнего дня был уверен в его преданности.

Когда после полуночи 11 марта 1801 года заговорщики ворвались во дворец, там не нашлось ни одного офицера, способного встать на защиту императора. Часовых сняли с постов их начальники, двум лакеям разбили головы. В спальне Павла, как некогда Петра III, сбили с ног и задушили длинным офицерским шарфом. Весть о его смерти Петербург встретил всеобщим ликованием. Все поскорее спешили показаться на улице в недавно запрещенных нарядах. А в парадной зале Зимнего дворца в ожидании собрались все высшие сановники России. Имя молодого императора Александра уже звучало у всех на устах. Из покоев вышел двадцатитрехлетний юноша и под радостный шепот торжественно произнес:

– Батюшка скончались апоплексическим ударом. При мне все будет, как при бабушке.

Эти слова были посмертной и окончательной победой Екатерины II над своим ненавистным сыном. Проигравший поплатился жизнью. Чем же должна была расплачиваться Россия?