На чтение: ≈ 14 мин.В ноябре нынешнего года будет отмечаться столетие со дня рождения Дмитрия Сергеевича Лихачева. В кругах академических пройдут традиционные Лихачевские чтения с обсуждением новейших идей, связанных с древнерусской литературой и трудами знаменитого академика. Но масштаб этого юбилея выходит далеко за рамки научной среды. И определяется он той уникальной ролью, которую выпало сыграть известному ученому в стране, переживавшей в конце прошлого века очередную революцию. Начиная с 1985 года и вплоть до смерти Лихачева в 1999 году, не было, пожалуй, в России человека более авторитетного в вопросах морали и нравственности, защитника культуры, уважаемого во всех слоях нашего сложного общества.
Десять лет назад, еще при жизни Дмитрия Сергеевича, когда его чествовали в связи с девяностолетием, было сказано особенно много восторженных слов и о его научных заслугах, и о той поразительной стойкости, с какой нес он бремя нравственного проповедничества среди духовной разрухи. Это был редкий случай, когда историческая роль вовсе не генсека и не президента, человека, не располагавшего никакими рычагами власти, оценивалась при жизни столь высоко. На юбилейном вечере 10 лет назад похвалы выражались настолько щедро, что становилось страшновато за юбиляра: как он справится с этим потоком славословия? И что, собственно, можно на это ответить? Дмитрий Сергеевич сказал две фразы. «Я благодарен за все добрые слова, сказанные обо мне. Слушать их мне, пожалуй, было бы неловко, если бы не одно обстоятельство: я так стар, что они меня уже не испортят». В этом не было никакого кокетства. Все, кто знал его давно и близко, подтверждали удивительную способность Лихачева смотреть на события, происходившие с ним лично, словно бы со стороны. Он оставался вне иерархий, всегда верный себе, внутренне свободный. В Соловецком лагере в нечеловеческих условиях юный зек взялся за изучение особенностей блатной речи. Позже, в 1941-м, живя в голодной многонаселенной коммуналке, он защитил кандидатскую диссертацию, а в первые послевоенные – докторскую. Для него, прошедшего и ужасы лагерей, и испытание блокадой, шквал восторгов, обрушившийся в конце жизни, был действительно уже не опасен. К славе своей он относился спокойно, а то и с юмором. Но что особенно характерно – всегда с чувством огромной ответственности.
Не могу похвастаться близким знакомством, но несколько раз мне приходилось общаться с Дмитрием Сергеевичем по редакционным поручениям. Было это в пору наивысшей популярности Лихачева, когда к нему старались пробиться журналисты и просители по самым разным поводам. Поддержки требовали и ярые противники строительства дамбы в Финском заливе, и защитники исторических зданий, и садоводы, и библиотекари. Прорваться сквозь такую толпу с вопросами от «Учительской газеты» казалось делом абсолютно невозможным. Фонд культуры, который придумал и возглавил академик Лихачев, пригласив к сотрудничеству Раису Максимовну Горбачеву, впрямую проблемами образования не занимался. Чтобы хоть как-то оправдать свою настойчивость, пришлось узнавать через знакомых и друзей, нет ли среди пристрастий знаменитого человека таких, которые были бы связаны со школой, учительством. Выяснилось, что есть. Именно в эти годы Дмитрий Сергеевич горячо поддержал идею создания книжки воспоминаний о гимназии Мая, где он учился. А кроме того, он дружил с клубом старшеклассников «Дым Отечества», который организовала в школе №90 учительница литературы Алла Ивановна Корнеева.
Договориться о встрече долго не удавалось. Добровольные секретари и помощники, которых вилось вокруг академика довольно много, затягивали, откладывали наши переговоры. Дошло до того, что на какой-то конференции, где Лихачев, как всегда, был окружен плотной толпой, я рискнула представиться и попросить о встрече, нахально нарушая этикет. Дмитрий Сергеевич был в курсе дела. Он попросил подойти к нему еще раз в конце заседания и вдруг с хитрой улыбкой, будто наперекор помощникам, быстро протянул записочку, в которой я обнаружила «секретный» номер телефона на даче в Комарово, куда он просил позвонить ему лично. Дальнейшее – как у всех, как в сотне воспоминаний: редкостная гостеприимность, ласковая внимательность и обязательные книжки в подарок. Таким и вижу его: худенький и вроде даже невысокий (хотя росту в нем было 1 метр 82 см), с элегантной тростью (не путать с инвалидной палкой), стоит на улице в Комарово в ожидании визита дамы, которая собиралась обсуждать с ним судьбы сельских библиотек. Дама задерживается минут на сорок и, появившись, восклицает смущенно: «Дмитрий Сергеевич, зачем же вы здесь, на улице!» Он, с чуть виноватой улыбкой: «Подумал, что вы можете заблудиться, да мне и приятно…»
В Комарово добровольные помощники досаждали меньше. Дмитрий Сергеевич частенько принимал посетителей, сидя на складном полотняном стульчике у крыльца коммунального академического дома. Здесь была у академика дачная квартирка. Ни дом этот, ни объемы комнат современному читателю, навидавшемуся каменных палат новых знаменитостей, без улыбки представить невозможно. Хотя и это уже – общее место: лауреаты Государственных премий, депутаты и даже самые знаменитые академики жили в условиях, весьма приближенных к условиям существования рядовых граждан. А то и скромнее многих.
Мне всегда интересен был школьный литературно-краеведческий клуб «Дым Отечества», нравилась их дружба с Дмитрием Сергеевичем. Но каждый раз, когда они собирались к нему гости, намереваясь, например, поздравить с днем рождения, я внутренне содрогалась: как двум очень немолодым людям справиться с таким нашествием? Жена Дмитрия Сергеевича, Зинаида Александровна, как известно, отличалась хлебосольством, пекла вкуснейшие пироги, старалась если не накормить, то уж чаем-то напоить любого гостя. Тем более – ребят. Однажды я даже спросила Корнееву, зачем она берет с собой столько народу. «Так ведь Дмитрий Сергеевич столько приглашает!» – смутилась на миг Алла Ивановна. И тут же, со свойственной ей энергией ринулась в наступление: «Пусть хоть разок в жизни увидят вблизи человека такого масштаба! Как он встречает, здоровается, отодвигает стул, как держит чашку и подает пальто… Этого же не передать словами! Он создает вокруг себя атмосферу, которую можно только почувствовать, только кожей впитать!» Точнее не скажешь. Казалось, Серебряный век русской культуры, который так любил, так знал Дмитрий Сергеевич, жил в нем самом. Он сам был лучшим его представителем.
В Пушкинском доме, где прослужил Дмитрий Сергеевич почти шесть десятилетий, до сих пор рассказывают много разных баек о том, как действовала на посетителей всех рангов, устремившихся к Лихачеву после 1985 года, его манера держаться, говорить, общаться. Как люди меняли тон, подтягивались в его присутствии, старались грамотнее выражаться. Наверное, хорошо и правильно поступали журналисты, когда наперебой старались выяснить его мнение. Интересовались-то, возможно, только формально, чтобы упомянуть популярное имя, а получали порою суждения неординарные, мудрость которых понимается лишь со временем. Петербургский писатель Михаил Николаевич Кураев рассказывал, как в 1998 году ему довелось быть участником торжественной церемонии в Кремле, где среди награждаемых был и Дмитрий Сергеевич. Лихачев, по словам Кураева, был очень утомлен жарой, с трудом переносил всю эту длительную и однообразную процедуру. Однако к микрофону все-таки подошел и произнес короткую, но неожиданно энергичную, дерзкую речь. Сказал, что главный смысл существования любого государства совсем не в том, чтобы содержать армию, милицию, а в том, чтобы беречь и развивать культуру своего народа. Без культуры никакая мощь не спасет от краха, и такое государство не имеет права на существование. Слова эти вроде бы были услышаны. Борис Николаевич Ельцин в своем заключительном выступлении даже повторил их. Что было сделано для сохранения и развития культуры в последующие годы, известно всем.
Дмитрий Сергеевич ушел из Фонда культуры, который был его любимым детищем, когда понял, что цели этой организации остаются недостижимыми. Он прекрасно видел, как уходят в песок и многие другие его начинания. И все-таки старался откликаться на все приглашения, отвечать на все вопросы, пусть и риторические. С большой надеждой и очень серьезно относился к детям. В клубе «Дым Отечества» собралась целая библиотека книг, подаренных Лихачевым. Он обязательно надписывал каждую и часто что-нибудь рисовал. Эти рисунки всегда были изящны, элегантны, иногда шутливы. Один стал гербом клуба на все времена. Однажды после встречи с ним группа ребят решила изучать старославянский язык, чтобы самим читать древние тексты. Он внимательно следил за их успехами, снабжал необходимой литературой. И очень защищал Корнееву, когда она осмелилась пригласить в клуб молодого священника, что вызвало шок в райкоме партии. Сама Алла Ивановна никогда бы не решилась беспокоить уважаемого человека по такому поводу. Дмитрий Сергеевич узнал о конфликте от кого-то со стороны и всерьез разволновался. Старался всюду, где это было уместно, рассказывать о замечательном школьном клубе, хотел, чтобы Алла Ивановна постоянно была в зоне внимания прессы. Говорил, что иначе ведь и заклевать могут. Ей повезло. Не заклевали.
Пусть не покажется кому-то этот факт несоизмеримым с теми делами, которыми прославлен во всем мире академик Лихачев. Человек, который не побоялся демонстративно отказаться подписать известное письмо деятелей науки и культуры, осуждавших академика Сахарова, человек, которого пытались приблизить к себе и Горбачев, и Ельцин, и – простая учительница литературы. Но в том-то и дело, что для него судьба школьного клуба и Аллы Ивановны Корнеевой была действительно важна. Пожалуй, уместно вспомнить тут известное утверждение, что большой человек имеет право быть отраженным в ста зеркалах, и каждое из отражений существенно. Пусть наше зеркало – только одно из ста. Зато как велик человек, отразившийся в нем!
Санкт-Петербург
Выбор читателей
Комментарии