Подводить итоги пока рано!

Тридцать лет назад на экранах кинотеатров с успехом прошел кинофильм о советских десантниках «В зоне особого внимания». Главную роль в ленте сыграл Борис ГАЛКИН. И вот недавно в Культурном центре Вооруженных Сил России состоялась творческая встреча с заслуженным артистом России Борисом Сергеевичем Галкиным.

– Борис Сергеевич, оглядываясь сейчас назад, можете ли вы сказать, что ваша творческая жизнь удалась?

– Я думаю, что творческий человек однозначно ответить на такой вопрос вряд ли сможет. Потому что творчество – процесс непрерывный, это вечное движение вперед. Пока ты востребован, пока ты работаешь, пока у тебя есть планы, реализация которых требует твоей активной деятельности, всегда есть надежда, что ты еще что-то успеешь сделать.

Могу сказать определенно, что в творческом плане я – счастливый человек. Мне везло в жизни с юности, когда я встретил своего первого и по сей день самого любимого моего учителя – Константина Григорьевича Титова. И в дальнейшем мне также очень везло на педагогов. Среди них Юрий Васильевич Катин-Ярцев, Юрий Андреевич Стромов, Александр Михайлович Паламишев, Леонид Моисеевич Шихматов, Вера Константиновна Львова. Они все были очень разными людьми, с непохожими характерами, но одновременно они были людьми очень талантливыми.

И встреча с ними, безусловно, – огромный подарок в моей жизни. После окончания Театрального училища имени Щукина я был приглашен в Московский театр сатиры. И дальше была достаточно богатая творческая жизнь. Суммируя все эти свои впечатления, могу сказать, что на сегодняшний день я человек счастливый.

Но творческая жизнь еще не закончилась. Подводить итоги – рано.

– Кстати, к моменту поступления в училище у вас уже было 3 сольных чтецких программы. Тем не менее вы стали своеобразным заложником роли лейтенанта Тарасова в фильме «В зоне особого внимания»…

– Я с вами не согласен. Быть заложником чего-то – это всегда тяжело. А я благодарен судьбе, что мне удалось сыграть эту роль. Я никакой тяжести не чувствовал – только ответственность. И вот почему. В 1979 году советские войска вошли в Афганистан.

Многие молодые люди, посмотрев эту картину, вдохновляясь, шли в десантные войска, а потом, через несколько месяцев, оказывались на реальной войне, неизвестной войне в другой стране. Это была тяжелая работа и тяжелое испытание для целого поколения.

Ведь от нас скрывали истинное положение дел, что мы там делаем и с какой целью. Был интересный эпизод, как я узнал о том, что наши воюют в Афганистане. Это было в Бресте, на лодочке с моим товарищем мы ловили рыбу, и вдруг я слышу пронзительную песню. Представляете – водная гладь, абсолютная тишина и вдруг кто-то на лодке поет какую-то трогательную грустную песню о старшем брате, который не вернулся из Афгана. Бросили мы эту рыбалку, подплываем… В лодке девушка сидит, молодой человек – на веслах, а на корме парень с гитарой. Я спрашиваю: «Что это за песня?». Он говорит: «Эта песня посвящена моему брату, я сам написал ее». Вот тогда-то я и узнал о том, что наши воюют в Афганистане. Вы можете себе представить?

– Вы сами были в Афганистане?

– Нет. Я стремился туда, но мне не давали разрешение на выезд. Дело в том, что у меня была подписка о невыезде. Когда я делал картину «Поручить генералу Нестерову», часть съемок велась на полигоне Капустин Яр, где, как известно, испытывались советские стратегические ракеты. И хотя я никакими государственными секретами не располагал, меня за границу не пускали. И даже в Афганистан не пустили, к огромному моему сожалению.

– Вам приходилось встречаться с «афганцами»?

– Да, и после каждой встречи я чувствовал невероятную ответственность за то, что я сделал и делаю. Я прекрасно понимал, что принял серьезное участие в их судьбе, вдохновив игрой в фильме «В зоне особого внимания» пойти служить в Воздушно-десантные войска.

Расскажу такой случай. В 1984 году меня пригласили выступить в Доме офицеров в Днепропетровске перед молодыми офицерами, прошедшими Афганистан. Меня встретил капитан, как сейчас помню, такой розовощекий, крепкий, молодой.

Поднимаемся мы с ним по лестнице, и вдруг слышу – у него скрипят протезы. Я говорю: «Зачем мы поднимаемся пешком, можно было на лифте». Он отвечает: «Не обращайте внимания, мне надо привыкать». Я почувствовал некоторую холодность в его ответе, но не придал этому значения… Стоя за кулисами, я чувствовал, что зал полон. Капитан вышел на сцену и объявил, что сейчас у нас в гостях долгожданный, всеми нами любимый, всякие эпитеты такие, Борис Галкин. Аплодисментов нет. Я выхожу на сцену, прожектора горят, слепят, и я зала не вижу. Аплодисментов нет. Я только хотел сказать какую-то первую фразу, и в этот момент зажигается свет в зале. Полторы тысячи молодых офицеров, сержантов, старшин и все – калеки, прошедшие Афган. У кого нет руки, кто сидит в коляске, у кого пробита голова. Я был в шоке. Я понимал, что это своего рода очная ставка. И мне надо было отвечать. Я проглотил все и сказал единственную фразу: «Я все понял. Давайте все-таки начнем нашу встречу».

Встреча пошла совершенно непредсказуемо, не так, как я ее спланировал. И длилась она недолго – около часа. Но в итоге удалось добиться главного – мы нашли общий язык, можно сказать, примирились. Насколько вообще можно говорить о примирении в данной ситуации… Я не просил прощения, не каялся, я отвечал по совести на все их вопросы, открыто глядя в глаза русским воинам. Когда выступление закончилось, за кулисами ко мне подошел капитан и протянул конверт с причитающимся мне гонораром. На что я ему сказал: «Не добивайте». Он говорит: «Ну, что ж, хорошо. Мы на эти деньги купим еще одну инвалидную коляску». Мы обнялись. И я уехал в Москву. Вот такая история…

– Вы известны также и как режиссер. И, выходя на эту стезю, вы ведь здорово рисковали. Не всякий хороший артист становится хорошим режиссером. Что вас подвигло на этот шаг?

– Однообразие творческой жизни! И, самое главное, потребность творческого пути и творческого поиска, развития, азарта. Тогда, в наше время, репертуарный план театра спускался свыше, и пьесы шли в 70-80-е годы, в общем-то, на одни и те же темы.

– Поэтому в 1976 году то, что делал Юрий Любимов, вас тоже не удовлетворяло?

– Театр на Таганке – единственный среди многих театров отличался самостоятельным репертуаром. Как это удавалось Юрию Петровичу Любимову – для меня загадка. Но все свои спектакли он ставил на очень хорошем драматургическом и литературном материале. Ни один театр этим похвастаться не мог. Наверное, поэтому на Таганке работало очень много талантливых людей: Алла Демидова, Владимир Высоцкий, Валерий Золотухин, Иван Бортник, Леонид Филатов и многие другие.

Это были мыслящие люди, очень творческие и очень талантливые артисты. Но Таганка – это абсолютно режиссерский театр.

Работать там было необычайно интересно, но нужно было все равно чем-то еще заниматься. Мне этого было просто недостаточно, хотя мы и играли по 22-23 спектакля в месяц.

Но и на Высших режиссерских курсах я опять столкнулся с необходимостью ставить именно те пьесы, которые рекомендует Министерство культуры. Курсы я закончил с красным дипломом, и мне предложили два театра – Театр юного зрителя в Орле и Театр в Вологде. Я поехал, посмотрел ту и другую труппу и предложил Минкульту перевести в любой театр, в какой пусть они сами скажут, десять московских артистов, с которыми я уже предварительно этот вопрос обсудил.

Но мне никто не дал этих артистов. Я говорю: «Вы хотите театр или вам надо просто распределить артистов? Вот если десять этих артистов будут в этом театре, у вас будет театр – новый, интересный, с талантливыми людьми. И актеры местного театра подтянутся до уровня столичных артистов». Но, к сожалению, мы не договорились. Я взял свободный диплом.

После этого и начались мои творческие мытарства, я много ездил по стране, ставил спектакли.

Параллельно снимался в кино. Постепенно кинематограф и режиссура меня, так скажем, магнетически к себе прибрали. Вообще, если человек становится на этот путь, допустим, говорит себе, что это дело, которым он будет заниматься, – у него уже сознание меняется, он уже становится режиссером.

Ну, так и у меня поменялось сознание. И, кстати сказать, это очень мешает в актерской работе. В 1981 году на «Мосфильме» я поставил свой первый фильм «И будем жить». Сценарий написали Иван Лощилин и Александр Рогожкин.

– Вы человек очень разнообразных дарований. В 90-е годы вы выступали как автор-исполнитель, а также сняли документальный фильм про события в Чечне. Что дал Кавказ в вашем творчестве?

– Кавказ учит любви и жертвенности. С бывшим в то время заместителем министра юстиции Юрием Ивановичем Калининым мы объездили всю равнинную часть Чечни, где совершались умопомрачительные преступления в отношении русского населения. И вот к какому выводу я пришел: такие государственные институты, как защита прав человека, уполномоченные лица, Совет Безопасности, наши правозащитники – это все пустой звук. Это такое хладнокровие и наплевательское отношение к собственным гражданам – вам не передать!

Собрав весь этот материал, я приехал в Москву, встретился с экс-директором ФСБ Николаем Дмитриевичем Ковалевым, моим товарищем. Он возглавлял Международную комиссию по борьбе с терроризмом и должен был лететь тогда в Страсбург. Я говорю ему: «Вот материал, который я привез из Чечни, посмотрите». Он посмотрел и говорит: «Потрясающе. Это то, что надо». Через некоторое время он звонит мне из Страсбурга и говорит: «Боря, представляешь – ее никто не хочет смотреть. Я им говорю, что это факты, это документы, посмотрите! А они не хотят! Никто не посмотрел!».

Меня все это возмутило до глубины души. Я написал статью в «Российскую газету». Пришел к Владимиру Карташкину (он тогда был председателем комиссии по правам человека при Президенте России). Когда я ему это все рассказал, он говорит: «Можете сделать доклад?». – «Могу».

Собрались уважаемые люди, человек сто. Я сделал доклад, говорил, наверное, часа полтора, затем отвечал на вопросы. А Карташкин в конце сказал такую фразу: «Да, господа, это не доклад, это пощечина всем нам. Нам нужно сделать выводы для своей работы».

– Какая была реакция на государственном уровне?

– Да никакой. Проходит год. Я иду по Государственной Думе, меня встречает некое лицо, я даже его не знаю, он говорит: «Ой, вы знаете, Борис Сергеевич, мы ознакомились с вашим докладом, там ценная информация для нас. Мы этот материал взяли за основу для рассмотрения законопроекта по защите граждан». Я говорю: «Когда вы это взяли? Вчера?». Он говорит: «Ну, да, вот мы вчера собирались…».

Я говорю: «А этот доклад был сделан год назад, и все это время людей убивали».

В Совете Безопасности я показал свой документальный фильм о Чечне «Смерти нет». На просмотре были действующие генералы, военные руководители. Они были крайне возмущены. «Чему вы нас учите?» – почему-то спросили они меня. Я говорю: «Это документ. Я вас ничему не учу. Мне просто интересно знать ваше мнение, как вы расцениваете все то, что происходит». На что мне сказали: «А вы знаете, какие успехи сельского хозяйства сегодня в Чеченской Республике?». Я отвечаю: «Если бы я снимал картину о сельском хозяйстве, мы бы о нем поговорили. В данном случае, если хотите, это фильм-предупреждение. Потому что, на мой взгляд, это только начало. И если ваша организация работает как некая стратегическая структура, которая планирует и размышляет на перспективу, то примите это предупреждение».

Мы разругались. Хотя это люди моего поколения, а, может быть, кто-то даже и помоложе. Потом в кулуарах я принципиально не поднял рюмки, потому что произошел момент недоверия друг другу. Один из генералов сказал: «Вы должны нас понять – куда ветер дует, туда и мы». «Понятно, – говорю, – значит, вы за себя не отвечаете? Ну что ж, для этого стоило становиться генералами…».

– Так вот, чему учит Кавказ? Быть честным.

– И, конечно же, надо понимать, что нас, русских, не так уж много и осталось. Я далек от каких-то шовинистических или националистических волн в своем сознании и в сердце, но я абсолютно точно знаю, что нас осталось очень мало. И идет война. Идет тотальная война, скрытая, коварная. И поэтому единственное, что может нас как-то спасти и поддержать сегодня, – это любовь друг к другу и осознание того, что мы едины.

– На ваш взгляд, профессия военного сейчас уважаема в обществе или на военных смотрят, как на неудачников?

– Все зависит от того, что мы сами исповедуем, что любим и что уважаем. Вот я преподаю в Университете культуры. И мне очень жалко некоторых молодых людей, которые, грубо говоря, косят от армии. Поскольку, по сути, они косят не только от армии, но вообще от всего. Им важны лишь развлечения и удовольствия.

Живут такие молодые люди иллюзией о том, что они самые умные, а остальные – дураки. Но они сильно заблуждаются. И рано или поздно им в этом придется убедиться.

К сожалению, такие настроения бытуют в сознании молодежи достаточно крепко. Их, естественно, подпитывают, поддерживают и так далее. У меня такие молодые люди не вызывают никакого уважения. Вам будет интересно мнение этих людей, достаточно поверхностных, легкомысленных, о тех, кто служит?

Времена бывают разные. Но всегда человек, давший присягу и всем сердцем искренне служащий интересам своего Отечества, будет пользоваться любовью и уважением. А то, что бывают времена, когда истина сбита с толку, когда действительно истинные достоинства человеческие принимаются иногда как слабости или нелепости, или наивность, ну так что, мы знаем, что такие времена проходят. И приходят яркие личности, как, например, генерал Скобелев или фельдмаршал Суворов.

Поэтому жалеть надо не людей в погонах, честно выполняющих свой долг по защите Отечества, а именно тех, кто в этом сомневается или не понимает. Я вам прочитаю восемь строчек, и вам станет все ясно:

Страна, родившая робость,

Смотрит в хищную пасть

Или в бездонную пропасть,

Где ей суждено пропасть.

Муж, не давший присягу

Богу, Отчизне, семье, –

Будет вечным бродягой

На этой грешной земле.