На чтение: ≈ 14 мин.Эмилия ШЕЛАМОВА живет в Петрозаводске. Год назад она открыла самую маленькую картинную галерею в городе. В пространстве из нескольких квадратных метров представлены работы художницы, а также открытки, чашки, сумки разной формы и плитки с рисунками картин. Изумительное оформление, цветы на входе, теплый свет и со вкусом подобранные аксессуары будто бы расширяют пространство и делают его настолько комфортным, что здесь можно находиться долго, как в лавке волшебника…
– Знаю, что ты училась в консерватории, но сейчас рисуешь. Почему так получилось?
– Думаю, в первую очередь потому, что я из семьи, где все связаны с изобразительным искусством. То есть это генетическое. Я одна стала заниматься музыкой профессионально, но всегда очень боялась публичных выступлений. Музыкальная деятельность так или иначе с ними связана, даже если работаешь концертмейстером с малышами. В рисунке же весь основной процесс происходит в одиночестве, и на выставке с картиной уже ничто не произойдет, как бы ты ни волновался и сколько бы зрителей ни пришло. Я считаю музыку самым сильным по воздействию на человека видом искусства, но рисунок мне лично психологически подходит больше.
– Эмилия, значит, ты росла в среде, которая тебя формировала как художника. Расскажи немного об этом?
– Так получилось, что почти все мои близкие связаны с визуальными искусствами. Дедушка преподавал рисунок в художественной школе, в его комнате всегда пахло масляными красками. Я часто у них с бабушкой гостила. Родители – архитекторы. Мама какое-то время преподавала рисунок в детской студии и брала меня на эти занятия. Был период, когда она подрабатывала в хранилище изобразительного музея. Запомнились ночные дежурства, на которые мама меня иногда брала с собой: цокольное помещение, полумрак и уходящий вдаль длиннющий, казавшийся мне таинственным и бесконечным коридор из картин, стоявших торцами на полках. Хотелось скорее после обхода вернуться в нашу комнатку, где мы ночевали, там было светло, уютно и можно было греть чайник.
Папа помимо архитектурных проектов занимался художественной фотографией и делал очень интересную графику. В архитектурной мастерской была специальная комната, где он мне показывал весь процесс проявления фотографии: помню, как листы мокли в самой настоящей ванной, а потом сохли в кромешной темноте. Если в Питере или Москве случалась интересная выставка, мы ехали. Однажды пришлось взять с собой наших попугайчиков и оставить их в гардеробе Эрмитажа. Я думаю сейчас, что это были не самые простые времена, никто с нами специально не возился. Родители были искренне увлечены творчеством и своей профессией, а я оказалась свидетелем. И думаю, что это лучший и самый заразительный пример. В художественную же школу я не ходила, родители опасались, что пропадут свое видение и желание фантазировать.
– С какого возраста ты рисуешь? Помнишь тот момент, когда ты ощутила, что рождается что-то совершенно свое, чем ты готова делиться с другими?
– Точно не помню, наверное, лет с пяти стали появляться многочисленные принцессы с огромными птичьими носами. А в том, что получается что-то, чем стоит делиться, я и сейчас не уверена. Я даже в последнее время думаю, что это у меня такое нахальство от наивности. Возможно, если бы я сразу серьезно училась рисунку, то относилась бы к себе так критично, что и не стала бы афишировать работы.
– Эмилия, я не раз сталкивалась с мнением, что музыкальная или художественная школа нередко влияют на то, что у человека убавляется креативности или уверенности в том, что он реально что-то может. А что ты об этом думаешь?
– Я сама часто задаюсь этим вопросом, и у меня нет однозначного ответа. Если бы ты спросила меня об этом лет 200 назад, я бы сказала, что однозначно нужно учиться. Раньше ценилось мастерство, для которого в начале пути были нужны мастер, учитель. Искусство же от слова «искусный». Сейчас такое время, что для успеха на арт-рынке скорее важны познания и талант в маркетинге, нежели умение рисовать. Хорошо ли это? Возможно, для какого-то отрезка времени терпимо. Но, на мой взгляд, этот период затянулся.
По поводу же креативности и академической школы – сложный вопрос. Наверное, многое зависит от конкретных учителя и ученика. Человек упрямый, который любит свое дело и которому есть что сказать, думаю, сможет применить полученное мастерство, и это сделает его работы только сильнее. Но кто-то сожмется и вообще все бросит. Я слышала печальную статистику, что даже после Суриковской академии в профессии остаются всего пять процентов выпускников. Сама я какое-то время назад почувствовала, что мне не хватает базы, несколько лет хожу в студию, занимаюсь академическим рисунком. Но, как только возникает неуверенность, говорю себе: правила созданы для того, чтобы их нарушать, ведь это творчество.
– Быть художником в небольшом провинциальном городе сложно?
– Я думаю, что быть художником можно и на самом краю света, были бы кисти, краски и жажда рисовать. А вот быть успешным художником, наверное, проще в большом городе. Хотя в наш век Интернета и это неточно. Вообще все очень относительно. Например, считается, что сегодня центр современного искусства, контемпорари арта, в Нью-Йорке. Там есть сложившийся рынок, люди, готовые вкладываться в картины, аукционы, большие деньги и т. д. Наши даже самые крупные города в этом плане на периферии, как мне кажется, пытаются подражать тенденциям Запада. Но это вовсе не значит, что у нас нет прекрасных художников. Один из моих любимейших авторов – Эндрю Уайет – прожил практически затворником и всю жизнь ездил между двумя штатами. В одном зимовал, а в другом проводил лето. Писал своих соседей и виды вокруг, но это совершенно потрясающий художник, которому не помешала его уединенная жизнь в крошечном американском городке среди фермеров и пустошей. И более того, он не путешествовал сознательно, считая, что тогда может утратить нечто наивное в своем взгляде и мировоззрении. Я думаю, что в этом есть свой смысл.
– Эмилия, а кто из художников тебе близок?
– Очень люблю абсолютно все работы Уайета, Брейгеля (особенно на выставках в большом размере), фламандцев, Дега, Лотрека, Лоренцо Матотти. Из современных – Вильям Маккеннон, техникой поражают портреты (можно посмотреть здесь: https://www.willstjohn.com. – Прим. ред.). Этот список у меня постоянно расширяется и видоизменяется, но Уайет и Брейгель навсегда! А еще Шагал, Кустодиев и Левитан.
– Что бы ты посоветовала человеку, который хочет стать художником?
– Мне кажется, художник – это такое состояние, особый склад личности. Наверное, с этим рождаются. Если это есть в человеке, то, чтобы не растерять, я бы посоветовала слушать прежде всего себя и рисовать о сокровенном, искренне, пусть даже наивно. Удивительно, но это потом передается зрителю. Смотреть, что делается вокруг, впитывать лучшее, но гнуть свою линию. Сама я себя художником не считаю, конечно. Просто я человек, который любит рисовать.
– Между тем ты открыла самую маленькую картинную галерею в Карелии, где продаются твои работы… Разве это не о том, что ты художник, у которого есть ценители?
– Да, есть люди, которым близко то, что я делаю, и это, безусловно, очень вдохновляет и заставляет двигаться дальше. Но красота – это такое дело. Она ускользает. Я бы сказала, что ты живешь будто в процессе постоянной охоты за красотой. Бывает, удается схватить ее за кончик хвоста, посмотришь, а в руке только перышко осталось. Что ж, думаешь, может, в следующий раз повезет больше. Особенно так мне видятся те, кто ходит на пленэры, и еще фотографы. Это ведь вечное желание поймать ускользающую красоту в натуре… Потому я очень ценю, когда работы находят отклик, но про себя думаю, что мне еще искать и искать.
– Эмилия, а кому из учителей, понятно, что не только школьных, но, возможно, и них, ты в своей жизни благодарна?
– Мне очень повезло учиться у Рувима Ароновича Островского (консерватория, класс фортепиано). В нем сочетается высочайшего уровня педагог с великолепным глубоким и профессиональнейшим пианистом. Не всегда эти качества совпадают. И конечно, это такой тип личности, такая глыба и глубина, какие встречаются редко. Даже знакомство с человеком такого масштаба – счастье. А тут целых пять лет учебы, общения, индивидуальных занятий. Сейчас Островский преподает класс специального фортепиано в Московской консерватории, концертирует.
Еще запомнились занятия у Татьяны Павловны Бибиковой (тоже консерватория, концертмейстерский класс). Говорить о ее уроках и найти понимание, наверное, получится только с ее учениками. Это было настоящее волшебство, нечто иррациональное, трудно объяснимое словами. Но если у ученика было с ней понимание, то музыка превращалась в эфир, волны, которые захватывают слушателя и не отпускают от первого до последнего такта. У нее был авторский подход и индивидуальная, только ей присущая методика. Ограниченным тиражом вышла книга ее авторства, где Татьяна Павловна описывает свой подход. Вообще учеба в музыкальной школе и ежедневные занятия в какой-то момент стали занимать больше времени, чем школа общеобразовательная. Я окончила Университетский лицей. У нас была строгая учительница русского языка, но я ей благодарна, правила запомнились на всю жизнь. Был прекрасный преподаватель истории, на его уроках затаив дыхание слушали самые непоседливые. Школе я благодарна за то, что большая часть учителей были требовательны. Для этого ведь нужно постоянно отдавать энергию.
– Это педагоги, которые никак не связаны с рисованием. А сейчас ты у кого учишься, где черпаешь вдохновение для своих картин?
– Я сейчас занимаюсь в студии Павла Полякова. Он прекрасно преподает академический рисунок. Его занятия помогают мне сделать работы более выразительными и почувствовать себя увереннее. А вдохновение… Если честно, я не очень в него верю. Я отношусь к творческому процессу как к работе. Так меня папа учил: «Не жди вдохновения, нужно просто трудиться, и все получится».
Мария ГОЛУБЕВА, Республика Карелия
Выбор читателей
Комментарии