Первые сто строк. Петр ПОЛОЖЕВЕЦ, Главный редактор «УГ»

Февраль я не люблю. С тех пор, как меня страшно избили на дискотеке в десятом классе. Мы праздновали 23 февраля. Директор разрешал танцы до десяти вечера. Запыхавшись после очередной «летки-енки», я выскочил на школьное крыльцо. Тихо, пусто, никого. Таких крупных звезд, как в детстве, я больше никогда и нигде не видел. Из-за угла школы появилась стайка ребят. Наши? Через мгновение я лежал в снегу, а пятеро пэтэушников лупили меня ногами по голове, в живот. Хлопнула дверь. Напавшие на меня тут же кинулись бежать, я остался лежать с расквашенным носом, синяками по всему телу. Меня отвели в учительскую, остановили кровь, помазали йодом все ссадины и отправили домой. Я плелся домой почти всю ночь, меня шатало из стороны в сторону, все тело болело, словно по нему проехались катком.

Со мной в классе училась цыганка Марийка Репаш. Не знаю, откуда ее родители появились в наших краях. Помню только, как однажды в класс вошла девочка, и мы все застыли от удивления: она совсем не была похожа на нас. Черные смоляные волосы и коричневая шоколадная кожа. У каждого было свое прозвище. Меня звали Печерицей (Шампиньоном) за белую фуражку, которую я носил. А ее стали просто звать Цыганка. Она не обижалась. Хотя кто знает: может, она и обижалась на нас, но никогда нам об этом не говорила. Она вообще мало разговаривала. И панически боялась, когда Любовь Ивановна вызывала ее к доске. Отец новой ученицы был кузнецом, и звали его Янко. Наша учительница даже водила нас однажды к нему на экскурсию. Кажется, он показал нам, как гнет подковы для лошадей. Лошадей он очень любил, но собственного коня у него не было, и я помню, как воскресным днем, придя к моему отцу, он говорил: « Какой я цыган?! У меня нет коня». И даже я, тогда еще совсем мальчик, улавливал такую тоску в его голосе, что мне хотелось плакать. Янко подружился с моим отцом и пообещал ему научить меня играть на скрипке. Сам он играл божественно. Вечерами полдеревни собиралось вокруг его домика, когда он садился на ступеньки и брался за смычок. Скрипача из меня не вышло: я больше любил в футбол гонять и книжки читать. Когда я поступил в университет и собрался уезжать учиться, к нам заглянула мать Марийки Надия. Мы все ее боялись, особенно смотреть в глаза. Они у нее так и горели. Она долго вглядывалась в мою ладонь, а потом, опустив глаза, тихо произнесла: «Бойся февраля. Все большие несчастья придут к тебе в этом месяце». У меня мурашки поползли по телу. Она посмотрела на меня пристально, улыбнулась и добавила: «Проживешь ты долго и счастливо». С тех пор прошли многие годы. Но именно в феврале я часто вспоминаю старую цыганку. Мой младший брат умер в феврале. Ему было двадцать восемь лет. Он сгорел от саркомы за два месяца. Осталось двое маленьких детей, теперь уже взрослых парней. Я до сих пор не могу себе простить, почему мы так мало были вместе – дела, работа, чужие заботы. Ничего нельзя вернуть. Ни один прожитый день не возвращается назад. Ни одна несостоявшаяся встреча не повторится. Она всегда будет другой. В феврале взорвался в своей собственной квартире мой самый близкий друг – украинский журналист и депутат. Так никто до сих пор и не установил, кто был заказчиком его убийства. Как я мог не почувствовать, что он звонит мне последний раз, за сутки до гибели? У меня шла планерка, и я попросил его позвонить мне попозже. Замотавшись, сам так и не собрался в тот вечер набрать его номер телефона. На следующий день его не стало. В феврале в Судане погиб мой друг, с которым мы вместе стажировались в Оксфорде, голландец Нитто де Браунг. Его машина попала под перекрестный огонь двух враждующих группировок. Я не приехал в Амстердам на его свадьбу. Девяносто четвертый год был не самым удачным для нашей газеты. Теперь я даже не помню, что меня тогда задержало в Москве. В феврале умер мой отец. Пошел сдавать анализ крови, вышел из лаборатории, прислонился к стенке, и все – оторвался тромб. Мы не были очень близкими с ним. Теперь я думаю, что сам был в этом виноватым – слишком эгоистичным, слишком самодостаточным. А сколько мелких неприятностей случилось в феврале: что-то уже забылось, что-то смутно помнится, что-то все еще болит. Каждый раз, когда начинается февраль, я прошу Бога отвести от меня беду, уберечь близких и дать мне силы справиться с тем, что все равно выпадет мне. «Ненавидящих и обидящих нас прости, Господи Человеколюбче. Благотворящим благосотвори. Братиям и сродникам нашим даруй яже ко спасению прощения и жизнь вечную. В немощех сущия посети и исцеление даруй. Иже на мори управи. Путешествующим спутешествуй. Служащим и милующим нас грехов оставление даруй. Заповедавшим нам недостойным молитися о них помилуй по велицей Твоей милости. Помяни, Господи, и нас, смиренных и грешных, и недостойных раб Твоих, и просвети наш ум светом разума Твоего, и настави нас на стезю заповедей Твоих…»

…«Метет, метет по всей земле…» В душе метет…