Первые сто строк

“Вчитывайтесь в чужие письма, – повторяла нам в университете профессор стилистики Алла Петровна Коваль. – И вы научитесь выражать то, что тревожит вас, описывать, что творится в душе, признаваться другим людям в своих чувствах и привязанностях, открываться им и делиться тем тайным, сокровенным, что не всегда отважишься произнести вслух, глядя в глаза другому человеку – близкому, родному, любимому или другу”. Мы слушали ее вполуха, читали не письма, а “Чуму” Камю, “Бунтующего человека” Сартра, “Ирреволюцию” Лене и спорили о том, в самом ли деле Шекспир был Шекспиром, и если был, то почему завещал своей жене лишь “вторую лучшую кровать”, и возмущались словами Виктора Шкловского: “Шекспира читать нельзя. Чувствуешь себя блохой”. Нам было по восемнадцать лет, и мы без зазрения совести судили всех и вся. По любому поводу у нас было свое мнение. Мы казались себе если не богами, то уж почти равными Шекспиру. Просто, говорили мы себе, наше время еще не пришло, вот закончим университет, придем в газеты и читатели содрогнутся. От чего – мы не уточняли. Нам было все равно: от восторга или от ужаса. Мы были выше этого. Нас томили думы, которыми, как сказал Арсений Тарковский, болеет молодость. Когда Алла Петровна, вдруг забыв о “допустимом количестве эпитетов в официальном отчете”, задумчиво произносила: “Вы только вслушайтесь: “Она прошумела мимо меня как ветвь, полная цветов и листьев” – как красиво, хотя с точки зрения стилистики и неправильно”, мы думали не об Олеше, а о ранних рукописях Маркса и о том, что “продукты труда человека неизбежно отчуждаются от человека, их производящего”. Каюсь: мы взахлеб читали не чужие письма, как нам советовала профессор, а социологическую монографию Ирины Чангли “Труд” – она нам казалась чуть ли не вершиной поэтического творчества. Я вспомнил университетские годы, разбирая на днях новогодние поздравления. На редакционном столе их больше сотни. От коллег-журналистов, руководителей организаций, фирм, с которыми мы сотрудничаем, чиновников. Теплые, искренние слова с традиционными пожеланиями добра, счастья, здоровья, успехов. Такие открытки – своеобразный знак, сигнал: “Я(мы) тебя(вас) помним, надеемся, что и дальше будем успешно сотрудничать”. Это и традиция, и правило профессиональной этики. Другое дело те открытки, что приходят домой. Несколько слов, и словно снова увидел человека, с которым уже не встречался несколько лет, словно сел с ним вместе за стол, чтобы выпить фужер вина. Вот грустная открытка от моего друга, который живет на другом краю света и в России не бывал уже пять лет. Эта – от племянника, профессионального волейболиста, который нарисовал себя играющим у сетки, натянутой между двух новогодних елок, а меня на трибуне (намек я понял: хоть и далеко, но выберитесь как-нибудь на мой матч). Эта из Англии – на рисовой бумаге выклеена елка из золотой парчи, я смотрю на нее и представляю, как Розмари Аллан, вооружившись ножницами, клеем и нитками, сидит у своего окна в Оксфорде и мастерит этот маленький, чисто английский, шедевр… В конце января я сложу их в старый деревянный сундучок – пусть хранятся. Там лежат и мамины письма, и мои послания жене, когда я был в дальних командировках, и письма нашего сына, когда школьником он уезжал без нас куда-то на каникулы. Помню его самое первое письмо, которое он прислал семилетним из Феодосии – был там в санатории. “Вы говорили, что я еду на Черное море, а оно никакое не Черное, а прозрачное. Кормят здесь вкусно и много. Я стал круглый как мячик”.
…Прошло немало лет, прежде чем я почувствовал, что Алла Петровна была права: чтобы понять самих себя, надо вчитываться в чужие письма. Вот в это, например, от Марины Цветаевой Александру Бахраху: “Вы не поняли моего письма, Вы его невнимательно читали. Вы не прочли ни моей нежности, ни моей заботы, ни моей человеческой боли за Вас, Вы даже не поняли меня в моем: “да разве так важно – кому больно?!..” – ощущение чужой боли как своей – все это до Вас не дошло…”
…Не стесняйтесь писать письма – близким, родным, друзьям, любимым. Не о погоде и не о здоровье, не о проблемах с начальниками и безденежье. Пишите о себе, открывайте душу, пойте – словами Гете – как птица поет, и вы увидите, что… Сами увидите, что.