Первые сто строк

Он был самым старшим среди нас. Мне только исполнилось семнадцать, а он уже успел в армии отслужить, год поработать на заводе и еще год проучиться на подготовительных курсах. Выше среднего роста, коренастый, с кудрявыми светлыми волосами и серо-голубыми глазами он больше походил на скандинава, чем на южного украинца. Его назначили старостой нашей группы, и он пробыл им все пять лет. Меня поселили с ним в одну комнату на первом курсе, и мы прожили вместе все университетские годы. Он многому научил меня: готовить суп из топора перед стипендией, доставать билеты на самые интересные спектакли, просачиваться на лекции на другие факультеты, заматывать так портянки, чтобы они не чувствовались на ноге, – это в военных лагерях, перед тем, как нам дали лейтенантские звездочки, он познакомил меня с Амосовым и Патоном, Адой Роговцевой, Иваном Драчем и Олесем Гончаром на каких-то конференциях, литературных вечерах и диспутах в Союзе писателей, где был завсегдатаем. Может быть, он и не стал бы этого делать специально, но я таскался за ним, как нитка за иголкой, как прилипший банный лист. Иногда мне казалось, что я жутко раздражаю его своей назойливостью, своими вечными вопросами и желанием делать все так, как он. Он любил Малера и Хиндемита, я в лучшем случае мог различить какие-то опусы Баха, что-то из Чайковского и пару этюдов Шопена – и я купил сразу несколько абонементов: в университетский музыкальный лекторий, консерваторию и филармонию. Он считал Михаила Кольцова непревзойденным репортером, я написал курсовую работу по его “Испанскому дневнику”. Он был любимцем нашего преподавателя по экономике, я попытался осилить “Социодинамику культуры” Абраама Моля. Когда мы возвращались в университет после газетной практики, у него была самая толстая пачка публикаций и он всегда получал за них пятерку. Я перед тем, как сдать свои работы преподавателю, показывал их Андрею и ждал его приговора. Купив пару бутылок пива, он садился с карандашом и начинал дотошно разбирать абзац за абзацем мои произведения. И это было похлеще преподавательских разборок. Но на четвертом курсе я сказал себе: я привезу материалы, за которые получу две пятерки – от куратора и от Андрея, и улетел в Ташкент, в молодежную газету. Три месяца невыносимой жары, три месяца поездок по республике, три месяца писания и переписывания больших и малых заметок о строительстве оросительных систем и плотин, о сборщиках хлопка и архитекторах Навои, о притаившихся в предгорьях Тянь-Шаня маленьких школах и реставраторах Хивы. Я привез оттуда в общежитие ящик винограда, несколько огромных дынь, разложил все это добро на столе и отдал в руки Андрея свою папку. Он не стал ничего есть, а начал читать. Закончив, сказал: “Вот ты и стал журналистом”, и начал разрезать дыню. После университета он остался в аспирантуре, а меня, хотя я тоже хотел заниматься наукой: исследовать, как человеком воспринимается текст, отправили за строптивость и несговорчивость – но это уже другая история – в областную молодежную газету корреспондентом отдела сельской молодежи. Я купил себе ватник и резиновые сапоги и стал с утра до вечера мотаться по фермам, колхозным токам, рыбосовхозам, но раз в месяц, в пятницу, я садился в ночной автобус и ехал в Киев. Мы шли в театр, или встречались с нашими бывшими преподавателями, или просто разговаривали с утра до вечера. Он закончил аспирантуру, женился на милой финской девушке Марте и уехал вместе с ней в Хельсинки. Она работала в информационном агентстве, он преподавал в университете. В Хельсинки я еще выбирался, но потом они уехали в Индонезию да там и остались навсегда.
Письма приходили раз год, не письма – романы, подробные, с описанием, какого цвета море у них по утрам, какие книги он выписал из России, что рассказывает своим студентам, как идут дела у Марты. И раз в год он обязательно звонил мне, на день рождения. Но в прошлом году я не дождался звонка и не услышал его голоса с уже явно выраженным акцентом… А еще через пару месяцев пришло письмо от Марты. Она писала о том, что однажды утром, проснувшись, нашла на столе записку: “Прости меня. Я все еще люблю тебя”. Соседка видела, как рано утром Андрей вышел на пляж, размялся, вошел в воду и поплыл…
Вчера ему было бы пятьдесят пять… Несмотря на десятки тысяч километров, разделявшие нас последние пятнадцать лет, он был самым близким моим другом. Может быть, даже больше, чем другом. Частью меня…