О крахе одной идеальной системы

В Малом театре под занавес III Зимнего международного фестиваля искусств в Москве показали премьеру «Кроткой» Достоевского.

Этот музыкальный спектакль стал вторым опытом сотрудничества Юрия Башмета с драматическим театром: шесть лет назад в соавторстве с режиссером Виктором Крамером и композитором Кузьмой Бодровым он представил на сцене «Современника» фантазию «Не покидай свою планету» по «Маленькому принцу». Исполнителями выступили Константин Хабенский и камерный ансамбль «Солисты Москвы». Оригинальный спектакль давно значится в афише театра. В создании «Кроткой» на сцене Малого и вновь в сотрудничестве с Фестивалем искусств принимала участие та же команда. Роль Ростовщика исполнил народный артист России Сергей Гармаш, в образе Кроткой – студентки Щепкинского театрального института.

Повесть Федора Михайловича Достоевского «Кроткая» названа им «фантастическим рассказом». Она написана как отчет стенографа, который подслушал, как человек перебирает всю свою жизнь у гроба жены, покончившей самоубийством. Это одно из последних произведений писателя (1876). Оно задумано под впечатлением волны самоубийств среди молодых, где упоминали имя 17‑летней дочери Герцена, а также швеи, выбросившейся из окна с образом Богородицы, и написано всего за три недели. По глубине психологизма и тонкости нюансировок «Кроткая» стоит знаменитых романов писателя и обращена ко всем, кто хочет разобраться в собственной жизни, а хотят этого все. В спектакле присутствуют невидимые миру слезы, война близких людей, которая заканчивается трагедией, победителей нет, хотя главный герой и ликует в один из моментов, что его Кроткая «побеждена».

По количеству экранизаций и сценизаций «фантастический рассказ» многим вещам даст фору, и всегда ожидаешь, что звучать этот гениальнейший из монологов будет в полной тишине. Но в пространство обитания Ростовщика-Гармаша, где видим громоздящиеся один на другом ящики с заложенными под большой процент вещицами бедных людей, нас вводит музыка Кузьмы Бодрова. Обманчиво нежная и трепетная поначалу, она будет становиться все более жесткой и не умолкнет почти ни на миг, а ближе к финалу поразит диссонансом и появлением режущих звуков. Иначе никак – музыка, исполняемая «Солистами Москвы», – действующее лицо.

А вот и вальяжный Ростовщик перед этими ящичками. Свою повесть он начнет со знакомства с Кроткой, пришедшей однажды к нему с «дрянными» вещицами – сережками, медальончиком, камеей и – просто смех – «остатками заячьей куцавейки». Он не сдержался тогда и позволил себе остроту. И поразился характеру: «Батюшки, как вспыхнула! Глаза у ней голубые, большие, задумчивые, но – как загорелись! Но ни слова не выронила, взяла свои «остатки» и – вышла. Тут-то я и заметил ее в первый раз особенно и подумал что-то о ней в этом роде, то есть именно что-то в особенном роде». А уж когда она с образом Богородицы в золоченой ризе явилась, понял закладчик, что это судьба.

У спектакля есть подзаголовок: «Фантастическая история о крахе одной идеальной системы». Виктор Крамер, постановщик и сценограф, поясняет, что сегодня человечество пытается «систематизировать очень многое, в том числе любовь, вгоняя человека в какую-то схему». И стоит пойти этим путем, перестанешь видеть реального человека и тем самым убьешь его. «Человек не подлежит системе, именно поэтому Достоевский особенно актуален».

Иронично и приятно улыбаясь, Гармаш рассказывает о женитьбе на Кроткой и о том, как его похвалила за это кухарка Лукерья, о том, с какой строгостью ввел жену в дом, положив на общее пропитание рубль, а потом по собственной инициативе «добавил 30 копеек» и на поход в театр «положил». Вспоминает, как несправедливо обошлись с ним, родовым дворянином, в прошлой офицерской жизни, вынудив уйти в отставку, о трехлетнем бродяжничестве и спасении благодаря наследству крестной матери, и мефистофельская улыбка появляется на его лице. И о чем бы ни говорил, главное, чем гордится, – это система воспитания юной жены: изуверским молчанием, которым с самого начала отвечал на ее «лепет» о любви, добивался он «уважения» и преклонения перед его «великодушием». Немудрено, что это прелестное создание, которое в спектакле воплощают девушки-тени в летящих платьях Марии Утробиной, а также деревянно-целлулоидные куклы, взбунтовалось: ссоры, вольное обращение с выдачей денег за заклады, свидание с офицером Ефимовичем и пистолет, направленный на мучителя… Обо всем этом Ростовщик уже просто кричит со сцены, музыка порой заглушает его, из этой какофонии ясно одно – он кричит о любви, «высокой и трагичной», по словам режиссера, страстной и абсурдной, и «о чудовищной силе саморазрушения, которая заложена в человеке». Но когда главный герой понимает наконец, что измучил возлюбленную, и готов целовать землю, по которой она ходит, искренне любит, и французская Булонь грезится ему символом счастья, как всегда, «не хватает пяти минут».

Испугавшись его порывов, Кроткая выбрасывается из окна, обняв образ, которым когда-то осветила его жилище. Декорации по ходу действия приходят в движение, создавая иные пространства и подчеркивая существование главного героя как в реальных обстоятельствах, так и в фантастическом мире грез. На трагической ноте звучит финальный монолог Ростовщика. Гармаш произносит его, прислонившись спиной к возвышению, на котором лежит Кроткая-кукла. Он открыл «рай» в своей душе, но «мрачная косность» успела разбить то, «что всего дороже…». И теперь солнце для него – «мертвец», «и всюду мертвецы». Он мечтает об одном – чтобы она, пусть на мгновение, «открыла хоть раз глаза». «Люди на земле одни – вот беда!.. – прозревает герой среди путающихся своих мыслей. – Одни только люди, а кругом них молчание – вот земля! «Люди, любите друг друга» – кто это сказал? чей это завет? Стучит маятник бесчувственно… ботиночки ее стоят у кроватки, точно ждут ее… Когда ее завтра унесут, что ж я буду?»

Кроткая-кукла гладит Ростовщика по голове… Символом того, что «победа» за ней, рядом с возникшей «Троицей» до самых колосников высится ее копия.