Ностальгия по Европе

Эрих Ауэрбах (1892-1957) – один из защитников европейского гуманизма. Таких защитников было среди его современников немало. Томас Манн доказывал, что библейский Иосиф, проданный братьями, – эмигрант, стал первым европейцем – он сохранил достоинство свободного человека, не изменив себе и не приспособившись ни к обычаям, ни к капризам чужой страны. Эрнст Роберт Курциус говорил, что одни и те же образы латинского Средневековья определяют настоящий круг культурных интересов французов и германцев, настоящую воспитанность и внимание к другому. Дени де Ружмон показывал, как персидская поэзия, усвоив платонический идеализм, определила канон европейской влюб­ленности до наших дней.

Для Ауэрбаха мировая литература не была только собранием мыслей, идей и творческих достижений. Это были прежде всего институты: издание книг, чтение их в узком или широком кругу, устное красноречие, долгие размышления об услышанном и прочитанном. Обычно исследователи говорят об исконной связи фольклора и ритуала, что гимн неотделим от служения, а любовная песнь – от свадебного обряда. Ауэрбах находил не меньшую связь между чтением в парке или в кабинете и работой социальных и политических институтов.

Так, одним из его героев был Мишель Монтень, Ауэрбах обратил внимание на то, что мысли Монтеня повторяют то Цицерона, то Августина, что своего у него не так много. Обычно говорят, что свои у Монтеня настроение, интонация, доброжелательный и почти семейный разговор, но по-семейному умели говорить и Цицерон, и Эразм Роттердамский. Ауэрбах показывает, что Монтень был первым «изготовителем книг», человеком, который ведет дневник, но так, чтобы этот дневник стал книгой, которых прежде мир не видывал. До Монтеня писать книги означало работать в монастыре, в университете или при дворе, участвовать в работе другого института, тогда как Монтень сам себя издает, сам продумывает книгу. Можно сказать, он устраивает книгу так же, как другие ставят спектакль или созывают на бал, чтобы познакомить людей и смягчить нравы. Поэтому мысли Монтеня перестают быть просто точными наблюдениями и замечаниями, а становятся чем-то вроде этикета для следующих поколений читателей: как быть внимательными и осмотрительными, как проявлять почтение к книгам и людям.

В книге «Филология мировой литературы» собраны статьи ученого разных лет и письма. Прежде Ауэрбах был известен русскому читателю своей главной книгой «Мимесис», в которой показывал, как в европейской литературе постепенно формируются психология и характер, и также книгой «Данте – поэт земного мира». В книге про Данте он вовсе не хотел сказать, что Данте больше думает о земном, чем о небесном, наоборот. Просто Данте везде узнает то, что встречал на земле: не случайно мир его «Комедии» можно сопоставить с мозаиками флорентийского баптистерия, которые поэт впервые увидел в младенчестве, когда его крестили. Поэт земного мира – значит умеющий узнать уже увиденное в новом, глубинном и очень человечном виде. Как точно замечает наш исследователь в одном из вошедших в вышедшую сейчас по-русски книгу эссе, Вергилий в «Комедии» учит не тому, как устроен загробный мир, об этом рассказывали богословы, но он учит поэтической простоте на пути к цели.

Ауэрбах был эмигрантом и профессором в Стамбуле как приглашенный специалист, которому было поручено довести местную университетскую науку до мирового уровня. При этом он переписывался со всем миром, сообщая свои идеи и узнавая его, среди его корреспондентов и друзей был, например, Виктор Клемперер, автор работы о том, как нацистская пропаганда портит язык и слова, все выражения вроде «верность», «честь», «слава» оказываются опозорены. Клемперер, Ауэрбах, Курциус и многие другие спасали немецкий язык, возвращая ему высокую интеллектуальность, хотя писали не только на нем. Так, уже после войны Ауэрбах принял приглашение работать в Принстоне и Йеле, где создавались новые формы содружества ученых-гуманитариев, исследовательские институты, в которых они не только занимались какими-то вопросами, но и постоянно обменивались идеями.

Значит ли это, что Ауэрбах расстался с немецким языком? Будь это так, созданный искусствоведом Эрвином Панофски институт в Принстоне оказался бы Касталией, с которой герой романа Гессе «Игра в бисер» все равно вынужден был расстаться. Но для Курциуса немецкий язык, немецкая культура стали предметом продуктивной ностальгии, он даже немного бранил Пруста и Джойса за то, что их ностальгия слишком сложная, требующая усилий читателя, тогда как с Томасом Манном можно разделить его опыт. Библейский мир для него завершался в Европе Томаса Манна: библейские книги не знают «психологии» героев, системы оправдывающих их мотиваций, но и Манн не пестует психологизм читателя в смысле отождествления себя с героями ради оправдания себя. Ностальгия – это не просто тоска, это умение не находить себе оправданий здесь и сейчас, понимание, что ты многого лишен и будешь лишен, и в этом смысле точно сказал Милан Кундера, что настоящий европеец – только тот, кто ностальгирует по Европе.

Эрих Ауэрбах. Филология мировой литературы: эссе и письма. / пер. с нем. – М. : Культурная революция, 2021. – 224 с.