На чтение: ≈ 10 мин.Николая Чиндяйкина, заслуженного артиста России, называют «главным мафиози страны». Криминальных персонажей у него едва ли не треть от общей численности образов. Есть немало и других ролей: врачей, банкиров, ученых и даже священников. Впрочем, омичи Чиндяйкина любят в любом виде. Николай Бурляев, президент «Золотой Витязь», пошутил – мол, я так понял, если Чиндяйкина не привезу, то кинофорум в Омске вообще не состоится. Николай Дмитриевич отдал Омской драме 15 лет. И сами спектакли «Моя любовь на третьем курсе», «Соленая падь», «Любовь под вязами», и Николая Чиндяйкина забыть в них трудно. Он тоже не забывает Омск. Вспоминает его и с радостью, и с болью. Он уехал отсюда, потому что больше не мог находиться в городе, где умерла его любимая, его жена, известная омская актриса Татьяна Ожигова. И стал знаменитым. Видно, действительно слава требует жертв. Творческая встреча с Чиндяйкиным проходила в театре драмы, на камерной сцене, носящей ее имя.
– Я работал в Ростове-на-Дону на юге, но влюбился в город Омск, которого никогда не видел и ничего о нем не знал, кроме того, что написал любимый мой поэт Леонид Мартынов в «Воздушных фрегатах». Директором театра тогда был Мигдат Нуртдинович Ханжаров – один из столпов театра, не просто последний советский директор, как его сейчас величают, а явление, которое только здесь и могло быть. Любой из людей, которых собрал вокруг себя Мигдат, мог бы украсить любой театр мира. Утром 5 ноября 1973 года я прилетел. Театр мне напомнил огромный торт. Прошел в большой репетиционный зал через сцену за задником. В полумраке остановился – мне кто-то закрыл глаза руками. Я удивился – в Омске я мал кого знал. Повернулся: это была Таня Ожигова. С этого момента началась моя счастливая и всякая другая жизнь в этом городе.
– Вы называете это время золотым…
– Оно и было таким. Для меня – потому что я работал в уникальном театре! Неважно, что об этом знают не все в мире. Совершенно ответственно, с высоты своего возраста, с высоты всех крупнейших спектаклей мира за последнее время, которые я видел, заявляю: здесь было созвездие актеров! Здесь на сцену выходили Александр Щеголев, Алексей Теплов, Елена Псарева, Ножери Чонишвили. Как Мигдат Ханжаров в одном театре, в одно время умудрился их собрать? Сейчас в Москве все любят Сережу Чонишвили – прекрасного артиста, а я помню, как качал его на ноге и отрывал марочки с конверта – маленький Сережа собирал марки. А какой актер был его папа! Ножери Чонишвили – великий русский актер.
– Вы женаты уже лет 15. После смерти Татьяны Ожиговой сложно было решиться ещё на один брак?
– Я и не думал, что это возможно. После ухода из жизни Татьяны у меня был тяжелый период и мне помог мой педагог Анатолий Васильев. Он загрузил меня работой, я постепенно вышел из депрессии. Встречу с нынешней супругой, Расой фон Торнау, могу назвать только чудом. Она удивительная женщина! Очень творческий человек, поэт, художник, режиссёр, педагог. Татьяна Анатольевна Ожигова была, есть и остается последней русской трагической актрисой. Я не буду доказывать и спорить, я просто это знаю. Она умела любить и умела играть любовь на сцене – это редкость. Однажды она мне сказала: «А вдруг когда-нибудь случится, что в конце спектакля я не увижу платочков в зале? Я этого не переживу». Я удивился – я не думал, что она сомневается в себе! Помню, идет спектакль «Царская охота». На улице 30-40 градусов мороза, а у нас не было дня, чтобы не было аншлага. Причем наши красавицы-женщины переодеваются, надевают туфельки и с цветами входят в зал. Сейчас, в Москве, я такого не вижу. И вот играем «Царскую охоту», платочков много, зал рыдает. Таня опустошенная, но безумно счастливая. Она все отдавала. Кланяемся-кланяемся, и вдруг до меня доходит, что нет цветов – ну холодно очень. Я испугался за Таню. И вдруг вижу – по проходу в зале идет девочка с одной розой, я понял, что Тане явлен ангел. Девочка поднялась на сцену, и Таня встала перед ней на колени, ее поцеловала. Сейчас все по-другому, но человеческая энергия, ресурс, который накапливается годами, ведь не исчезает. Он остается в детях, которые снова приходят в театр.
– Вы ведь имели отвагу (или наглость?) влюбиться в жену главного режиссера театра Артура Хайкина. И это никак не отразилось на вашей работе?
– Не мешало во всяком случае. В 25 лет человек не может себе в этом отказать, если он любит. А Артур – человек! Недавно я получил письмо: «Николай Дмитриевич, давно мечтаю с вами познакомиться. Люблю вас, как артиста, вы мне интересны, как человек. Родион Хайкин». Это сын Артура Хайкина. Он живет в Питере. Я поехал на съемки в Питер. Поезд подошел к перрону. Я выхожу и вижу: стоит Артур. Родион – вылитый отец, даже возраст тот, когда мы с Артуром познакомились, подружились, все это случилось. Теперь мы дружим с Родионом, он светлый человек, серьезный бизнесмен, хотел приехать со мной на фестиваль, но работы много. И за него, и за себя я завтра съезжу на Северное кладбище, поклонюсь Артуру и Мигдату.
– У вас большая загруженность в кино, в театре МХТ имени Чехова, кроме того, вы преподаете в Российской академии театрального искусства. Почему вдруг вы еще и книгу написали?
– «Не уймусь, не свихнусь, не оглохну…» – не книга, собственно. В смысле, не роман, который я вот сел и написал. Это дневники, которые я вел всю жизнь. Это у меня от папы. Он был нежным и даже сентиментальным человеком, хотя фронтовик, был в плену. Там, кстати, и встретился с мамой – в Бресте, в мастерских, где работали и пленные, и женщины. Потом немцы угнали его во Франкфурт-на-Майне. Когда родилась моя сестра Леночка, отец не знал об этом, да он даже маминого адреса не знал, только имя – Степа Полякова. Из немецкого лагеря попал в советский. И искал маму – писал наугад во все районы Брестской области. Нашел, и мама с чемоданом, иконкой и ребеночком поехала к нему. Чемодан по дороге украли, а икона Казанской Божьей Матери и сейчас висит в моем доме в Тарусе. А в 1948-м родился я. У папы была такая книжечка, где он все записывал. И я тоже стал. Например: «Вчера в лесу видел следы волка». Потом писал уже как актер, режиссер, педагог. Эта книга не требует читателя. Мне важно, что я решился на это. Мой педагог Михаил Михайлович Буркевич как-то сказал: «Коля, вам надо публиковаться». Я ему ответил, что пишу для себя. Когда решение опубликовать дневники созрело, я писать перестал: пишу уже не для себя. Это не литературное творчество, это отблеск моей жизни.
– Ранняя слава – это опасно. А ваша относительно поздняя известность как на вас повлияла?
– Да никак. Мне как раз проще. Я уже растерял многие иллюзии, не преувеличивал значение известности. Надеюсь, она меня не изменила. Ничего, наверное, плохого нет в том, что 20-летний человек, однажды снявшись, становится известным. Но, по-моему, в 20 лет, без жизненного опыта, это тяжелее, чем в 40. И потом главное – профессионализм, а откуда он в юности?
– Вы довольны вашим настоящим?
– Я занимаюсь своим делом. С 2008 года – в штате МХТ. Играю Фирса в «Вишневом саде». Это мое счастье, глаза закрою и не верю. К роли Фирса в Художественном театре люди шли по тридцать-сорок лет. А я в МХТ с этой роли начал! Мне очень нравится театр. Сама идея закончить жизнь в МХТ прекрасна. Напоминает омскую драму по атмосфере: никто никого не подсиживает, это одна семья. Олег Табаков – тонкий, правильный художественный руководитель, понимает время, образ театра. Я занят в четырех спектаклях, и у меня остается время на другую жизнь. Если бы я мог вернуть друзей, любимых, вернул бы. А время возвращать не хочу.
Фото Ангелины Яковлевой
Выбор читателей
Комментарии