Не заглушить многоголосья свободных воль. Между историей и расписанием

Давно ли, отряхнув прах мифа со своих ног, человечество зажило свой собственной жизнью, которая перестала быть проекцией бытия богов и героев, жизнью, преодолевающей фатум, и тем самым приобретающей право на свободу, жизнью неповторимой и неповторяющейся, причем неповторяющейся настолько, что с нее стоит писать историю. Бог последовательного, разворачивающегося времени завел часы свободной воли, и их тиканье перестало быть напоминанием, что «все неизменно под луной». Часы истории, как это ни странно, отсчитывают разные интервалы, и их бой звучит по-разному, чаруя именно своим разнообразием и нестройностью. Голос истории – это шум многоголосья свободных воль, каждая из которых пытается одновременно спеть свою собственную песню и услышать себя в хоре, спеть вместе с ним или против него. Хорошо было бы на этой героико-оптимистической ноте закончить драматическое описание хроники, становления времени, превращения времени в историю, и стилистически желательно, чтобы это произошло под звуки музыки какого-нибудь экстатического романтика. Проблема в том, что романтическая музыка часто стремится стать маршем, битва предпочитает оказаться расстрелом, а вдохновенный дирижер превращается в Карабаса-Барабаса, директора театра марионеток.

Миф никогда не был повержен полностью, и постоянно продолжает пытаться завести историю в тупик. Тупику должны предшествовать блуждания по лабиринту, в котором человечество, возвращаясь вновь и вновь к одному и тому же месту, ощутило бы тщету свободы и пало бы ниц перед вертухаями поворотов, привратниками переходов, повелителями распорядков, божествами сторожевых вышек. Перед Зоной.

Кстати, не надо быть русским, чтобы понимать, что такое «зона». Нам, конечно, «легче», нам помогает наше тюремное прошлое и «Сталкер» Стругацких/Тарковского. Тем временем, «зона» – абсолютно универсальное понятие, обозначающее пространство вне времени, жизнь вне истории, потустороннее существование ( «позабудь, что было» в противовес «вспомнить все»). Зона – пространство мифа. Так в зонах конфликтов правит Марс, а не право, в зонах свободной торговли – Меркурий, но не рынок. В зонах нет места для истории, нет точки опоры, нет закона, ничего нельзя знать заранее, не на что положиться. Все, что происходит, происходит потому, что так надо, все объясняется исходя из результата. Для результата ищется причина, а не наоборот. То, что подходит для сна, подходит и для «зоны».

И все же, несмотря на магию безвременья, миф периодически проигрывает. И когда миф проигрывает очередной раунд, его поражение становится историей, история наступает и… наступает. Наиболее заметное последнее поражение мифа – это поражение тоталитаризма в ХХ веке. Однако вряд ли миф отступил навсегда. Сегодня вызов истории бросает телевизор – программа передач.

Так случилось, что на следующий день после вынесения приговора Ходорковскому я летел в самолете. Передо мной был ТВ-монитор. Шли евроновости, что символично, в записи, но звука не было. Звук надо было слушать через наушники. Показали Ходорковского за решеткой, он улыбался улыбкой человека, повзрослевшего за минуту на девять лет. Потом показали Буша. Он явно политкорректно комментировал итоги «басманного» правосудия, видимо, говоря, что похоже на то, что мой друг Путин попирает свободу, и мы, в свободном мире, будем следить за этим. Так мне казалось, потому что звука я не слышал.

Когда не слышно слов, история, время покидают нас, уступая место безвременью, временам.

Во времена властителя Путина (времена так же противостоят времени, как власть – живому течению жизни, времена и власть родом из Зоны) миф пытается выдать себя за историю. Мы узнаем в том, что происходит, год 1984-й Оруэлла. В 1984-м истории не давали оставаться, исступленно переписывая ее с почти эстетической страстью. И, может быть, причина отступления тоталитаризма в ХХ веке состояла в несовершенстве тактики. Большой Брат не подумал о том, что историю можно искоренить загодя, зачем переписывать, когда можно писать. Долой историю, да здравствует расписание!

Миф ХХI века ведет нас по новому лабиринту. Приспосабливается к членораздельной истории западного общества, и, погоняя совестью и чувством вины, загоняет ее в рамки политкорректности и вивисекционной диктатуры меньшинств. (При всем уважении прав меньшинств нельзя не заметить, что давление меньшинств сокращает шагреневую кожу свободы слова. Шагни вправо или влево от политкорректного мейнстрима, и ты – урод, фрик. Сегодня «новые угнетенные» – это фрики, исповедующие свободу самовыражения).

У нас же миф походя счавкивает только что родившегося на постсоветском пространстве щенка, к сожалению, видимо, ублюдка свободы. (Я вспоминаю недавнюю телепередачу о крысах. Нам показали, как крысы поедают «чужих» крысят, которые «вывалились из гнезда», легко пренебрегая видовым единством, ни на минуту в своем крысином сознании не совершая «нравственного преступления», поедают «технологично», без эмоций, как «подвижный белок»).

Хоть и не все совсем безнадежно – кто-то из наших, совковых, недавно устроил местами успешный, местами «слепой и беспощадный», местами трагичный бунт против расписания жизни, народ где-то сказал, а где-то истошно заорал «феодализму – нет!», «мы, б…ь, не рабы», тем не менее жрать еще слепую и шаткую свободу оказалось легко, разве что переварить трудно сразу, поэтому «жрем-с частями», в перерывах между отрыжкой ведя душеспасительные беседы о приверженности демократии. Вы думали, вы – свободные люди, живете своей жизнью, творите историю? «Не угадали – чай». (Помните анекдот как к клиенту в ресторане подходит официант и спрашивает: «Чай, кофе?». И в ответ на «кофе», произносит вышесказанное).

В этом «не угадали – чай» цинизм власти, вызов, брошенный ею свободе и истории. Власть глумливо заявляет, что угадает нашу историю «с одной ноты», а точнее, вообще без нот. Власть, ухмыляясь, как в ответ на вопрос о «Курске», мнит себе, что история – это шлюха, купленная с потрохами, не для пользования по прямому назначению, а для того, чтобы поиздеваться, «золотая рыбка на посылках». Власть сегодня «крутит пальцами», как недавние «хозяева жизни» – бандиты. У нее «все схвачено», и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. Власть знает нашу историю наперед, да это уже и не наша история вовсе, это та история, которую власть нам спускает по своей вертикали.

И весь вопрос в том, сможем ли мы восстать против телевизора, помним ли мы о том, что телеперсонажи не отбрасывают тени, и не пора ли нам «открыть веки» и, указав на ящик, сказать слово из трех букв – «Вий!».