«На берега пустынных волн, в широкошумные дубровы…»

Однажды Александр Блок сказал, соприкоснувшись очередной раз с пушкинским «Медным всадником»: «Все мы находимся в вибрации его меди». В чем же эта «вибрация»? Это вибрация размышлений о Родине, ее будущем, о назначении поэта и поэзии, о великом городе на Неве. Мы знаем Пушкина-человека, Пушкина – друга монархии, Пушкина – друга декабристов, но все это бледнеет перед одним именем или наименованием – Пушкин-поэт. По словам его современника, Пушкин любил многих женщин, но по-настоящему только одну – Музу.

Иван ПОНОМАРЕВ, ученик 11-го классашколы №20, Санкт-Петербург

В основе иерархии пушкинских ценностей лежит чувство совести. Совесть у него стучится под окном крестьянина, который не похоронил утопленника («Утопленник»); она просыпается у разбойников в черный день, становится докучным собеседником и когтистым зверем у Скупого рыцаря; окровавленной тенью стоит перед Евгением Онегиным; вливается в черную душу отравителя Сальери вместе со звуками «Реквиема» («Моцарт и Сальери»); совесть Годунова воплощается в страшное имя царевича Димитрия. И это главная особенность пушкинского мироощущения. Литературный критик начала ХХ века назвал произведения Пушкина художественным оправданием Творца. «Его поэзия, – писал он, – это ответ человека на создание Бога. Вот сотворен мир, и Творец спросил о нем человечество, и Пушкин ответил на Его космический призыв».

Красота, Добро и Правда в представлении Пушкина предвечны, он не отделяет себя от этих ценностей. Пушкин не кичится своим талантом, он видит в нем Божий дар и испытывает перед ним (Талантом) религиозное благоговение:

Но лишь Божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Вдохновение приводило поэта в священный трепет, Пушкин видел в творчестве не самовыражение, а служение. Эти слова можно отнести и к мироощущению поэта начала ХХ века – Александру Александровичу Блоку.

Блок говорил, что произведения, появившиеся из-под пера писателя, – это только внешние результаты подземного роста души поэта, только зернышки жизненных впечатлений, которые потом станут основой будущих созданий.

«Однажды пели мужики, – напишет Блок в дневнике, – соседние мужики никогда так не пели: щекочет в горле, хочется плакать; я вскочил и убежал в дальний угол сада». Тогда же, в годы юности, будущая жена поэта Любовь Дмитриевна Менделеева написала ему о мальчике-бродяге, которого они нашли в глубине своего сада, он там собирался ночевать. Когда они накормили его, мальчик рассказал, что отец – пьяница, избу отняли, ему негде жить, они хотели его приласкать и приютить у себя, но он ушел куда-то, – это была маленькая капля будущих гроз. Блок, так же как и Пушкин, был совестливым человеком, он переживал боль всего своего поколения:

Да. Так диктует вдохновенье:

Моя свободная мечта

Все льнет туда, где униженье,

Где грязь и мрак и нищета.

Туда, туда, смиренней, ниже…

В личном письме поэта, посвященном певице Любови Дельмас, читаем слова, звучащие как присяга: «Искусство там, где ущерб, потеря, страдание, холод». Эти слова звучат как предтеча перед выходом поэта на служение.

Блок, как и Пушкин, был сыном русского народа, искони считавшего справедливость и смиренномудрие лучшими добродетелями человека, а гордыню – самым тяжким смертным грехом. Не случайно Блок будет часто вспоминать свою юношескую зарисовку из давних шахматовских впечатлений, изображающую в «лукавом» женском образе Россию:

Она пред встречным опускает

Глаза лукавые свои,

Едва дрожа, плечо качает

На коромысле две бадьи.

Ручей бежит, бурля и пенясь,

Взглянула – взором обожгла,

Мы поравнялись – подбоченясь,

Как лебедь, плавно прочь пошла…

После революции Блок переосмыслит это видение и откровенно запишет: «…я любил прогарцевать по убогой деревне на красивой лошади; я любил спросить дорогу, которую знал и без того, у бедного мужика, чтобы «пофорсить», или у смазливой бабенки, чтобы нам блеснуть друг другу мимолетно белыми зубами, чтобы екнуло в груди так себе, ни от чего, кроме как от молодости, от сырого тумана, от ее смуглого взгляда, от моей стянутой талии…»

Впоследствии поэт часто будет вспоминать этот эпизод и спрашивать у себя, не из-за этой ли гордыни ранней юности пришли на его страну и его самого эти беды?

«Вибрация» размышлений о Родине, о ее будущем, о назначении поэта в современном мире, о городе на Неве – можно сказать, что прошла через все произведения Блока. Много связывает его с именем Пушкина. «Пушкиным пахнет огромная даль», – написал он однажды после прогулки по окрестностям Петрограда, и эти слова относятся к периоду его духовного подъема в первые месяцы революции.

В одном из последних стихотворений «Пушкинскому дому» А.Блок написал:

Пушкин! Тайную свободу

Пели мы вослед тебе!

Дай нам руку в непогоду,

Помоги в немой борьбе!

Что же это за «немая борьба», о которой говорил Блок? Наверное, это все-таки внутренняя, духовная борьба каждого человека (поэт подбирает эпитет «немой борьбе»). Это духовная борьба за «тайную свободу». И чем же может помочь творчество Пушкина заблудившемуся в «сине-розовом тумане» поколению начала 1920-х годов? Можно, таким образом, воспользовавшись опять строками стихотворения «Пушкинскому дому», ответить на этот вопрос так: во-первых, обратиться к звукам сладким, для воспроизведения которых, собственно говоря, по словам Пушкина, и предназначен человек:

Не для житейского волненья,

Не для корысти, не для битв,

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Во-вторых, Блок призывает «радость», которая окрыляет человека, читающего стихи Пушкина. В предпоследней строфе поэт Серебряного века употребляет эпитет, связанный с «Пушкинским домом», – «знакомый» и «родной», а в конце стихотворения объясняет свое обращение к имени Пушкина, и, используя антитезу с контекстуальными антонимами, Блок как бы предсказывает судьбу своего поколения, уходящего в «ночную тьму», и сравнивает его с непоколебимой «белой площадью Сената». Тихим поклонением заканчивается стихотворение:

Вот зачем, в часы заката

Уходя в ночную тьму,

С белой площади Сената

Тихо кланяюсь ему.

(«Пушкинскому дому». 11 февраля 1921 г.)

Эти же ключевые строки о тайной свободе Блок упоминает в своей «Речи, произнесенной в Доме литераторов на торжественном собрании в 84-ю годовщину смерти Пушкина». Поэт Серебряного века призывает современников не спорить о том, какую свободу Пушкин считал личной, а какую политической. В юности он говорил об этом так:

«Любовь и тайная свобода

Внушали сердцу гимн простой».

Здесь речь шла об иной, «тайной свободе», и это не только личная свобода поэта…

О том же, только другими словами и намного глубже и выразительнее, поэт размышляет в последний год своей жизни:

По прихоти своей скитаться

здесь и там,

Дивясь божественным природы

красотам,

И пред созданьями искусств

и вдохновенья

Безмолвно утопать в восторгах

умиленья –

Вот счастье! Вот права!..

(«Из Пиндемонти». 1836 г.)

Афанасий Фет (любимый поэт А.Блока) называет тайную свободу «безумной прихотью певца», и опять же Блок подчеркивает, что это свобода не только личная. Поэт начала XX века в своей речи поддерживает отношение Пушкина к поэзии как к религиозному служению, и к своему таланту оба поэта относятся как к дару свыше. «Душа поэта встрепенется» при прикосновении к ней «божественного глагола»:

Но лишь божественный глагол

Как пробудившийся орел…

В стихотворении «Поэт» Блок отмечает три подвига души поэта: во-первых, человеку, определенному на служение, необходимо освободить свою душу «от суетного света», сбрасывая с нее внешние покровы:

«Тоскует он в забавах мира,

Людской чуждается молвы…»

Во-вторых, поэт становится посредником между звуками гармонии и «родимым хаосом», так необходимым ему для воссоединения с Музой. И по мнению Блока, «тайная свобода» высвобождает гармонию. И «покой, и воля», по Пушкину, высвобождают гармонию:

«На свете счастья нет,

Но есть покой и воля».

Это творческий покой и творческая воля.

Звуки из космоса, принятые душой поэта, обретшие гармоничный лад, должны попасть во внешний мир. Вот здесь-то и происходит столкновение художника слова с чернью. Люди хотят заставить поэта служить себе, своим интересам, стремятся услышать то, что им хочется. В стихотворениях Пушкина «Поэт» и Блока «Поэты» эта мысль явно не выражена, но в обоих стихах присутствуют представители «толпы». У Пушкина это «ничтожные дети мира», а у Блока «милый читатель» и «критик слепой».

Блок, подобно Пушкину, считает поэта избранником Небес и сравнивает его в стихотворении «В огне и холоде тревог» с «черным бриллиантом», который спит внутри Земли. Поэта не коснулась еще кирка, это произойдет, когда придет «полнота времен», тогда и настанет время действовать, творить. Алгоритм этого действа Пушкин показал в стихотворении «Поэт».

В стихотворении «Поэт и толпа» Пушкин единожды описывает разговор поэта с чернью, говоря о невозможности соединения двух заклятых врагов: красоты и пользы, и впервые называет творчество своим настоящим именем – «служенье»:

«Но, позабыв свое служенье,

Алтарь и жертвоприношенье…»

Действия поэта в этом стихотворении сравниваются со служением священника. Здесь же располагается и формула смысла человеческой жизни. Пушкин личным местоимением «мы» отождествляет всех думающих людей. Автор не случайно три раза повторяет отрицательную частицу «не» и использует рефрен, чтобы резко разграничить мнимые ценности от истинных:

А для чего же?

Так вот в чем истинное предназначение Жизни! Пушкин устанавливает один из манифестов, который превалирует над всем творчеством поэта. Эта тема «вибрирует» и в стихах раннего Блока. Так вот откуда душа Блока «вела свою родословную»…

В стихотворении Пушкина «Поэт» нет ни экспозиции, ни описания художественного пространства. Начинается текст с подчинительного союза «пока», который обозначает неполноту действия. Поэт уже избран Аполлоном к священной жертве, но «пока» не востребован. Далее показывается земной род его занятий:

«В заботах суетного света

Он малодушно погружен…»

У Пушкина в стихотворении «Поэт» практически отсутствует конкретное художественное пространство, а у Блока («Поэты») художественное пространство описано ярко:

«За городом вырос пустынный

квартал

На почве болотной и зыбкой».

Одними синонимами поэт Серебряного века показывает безрадостную картину, используя негативные эпитеты: «пустынный квартал», «на почве болотной и зыбкой».

Пушкин в своих произведениях отмечал лучшие черты русской нации – кротость и смиренномудрие, и в стихотворении «Поэт» автор изображает избранника Небес сначала «ничтожным»:

«И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он…», а затем кротким и смиренномудрым. У Блока же нет конкретного избранничества, и в стихотворении присутствует достаточно много поэтов, целый квартал, где «каждый встречал друг друга надменной улыбкой». У Пушкина поэт одинок: «бежит он дикий и суровый…»

В Библии говорится, что из ничтожного получается драгоценное. Драгоценное обязательно получится при одном условии, если избранный человек пройдет через страдания и испытания, «осолится огнем»… Вот как об этом говорится в Псалме 65 (стихи 10-12): «Ты испытал нас, Боже, переплавил нас, как переплавляют серебро. Ты ввел нас в сеть, положил оковы на чресла наши, Посадил человека на главу нашу. Мы вошли в огонь и в воду, и Ты вывел нас на свободу».

Блок отмечал, что есть два пути развития современной поэзии:

1-й путь – путь грез;

2-й путь – когда поэзия открывает широкие объятия миру, принимая его целиком. Принимать – это не значит сливаться (по мнению Блока).

Поэт и у Пушкина, и у Блока осознает свою «особость», свое видение мира. Он не похож на окружающих. Люди хотят заставить поэта служить себе, своим интересам, стремятся услышать то, что им хочется. Странной любовью любит поэт людей:

Но за любовью – зреет гнев,

Растет презренье и желанье

Читать в глазах мужей и дев

Печать забвенья иль признанья.

Начиная с наречия «напрасно», Блок описывает пустое времяпрепровождение поэтов:

«Напрасно и день светозарный

вставал

Над этим печальным болотом…»

Дальше поэт начала XX века использует более сниженную лексику для изображения повседневной жизни избранников:

Когда напивались, то в дружбе

клялись,

Болтали цинично и пряно.

Под утро их рвало. Потом,

запершись,

Работали тупо и рьяно.

Блок сравнивает их жизнь с жизнью псов, с одной стороны, с другой – это все-таки избранные – они видят то, чего обыватель видеть не может:

И золотом каждой прохожей косы

Пленялись со знанием дела.

И плакали горько над малым

цветком,

Над маленькой тучкой жемчужной.

Поэт осознает свою особость, свое видение мира, непохожесть на окружающих…

Стихотворение Пушкина «Поэт» можно поделить на три части: первая – жизнь будущего творца до пробуждения. Пушкин описывает хладный сон души поэта. Во второй части происходит касание души поэта Божеством, и сравнивается это действо с трепетом орла. Третья часть – это выход избранного в пустыню для искушения, и только после этого он сможет выйти на служение. В стихотворении используются автором глаголы: «тоскует», «чуждается», «не клонит», «бежит», говорящие об отделении поэта от мира…

Имея огонь, беря его с жертвенника у Господа, поэт будет способен «зажигать сердца». Эпитеты («божественный глагол», «слуха чуткого», «дикий суровый», «пустынный берег», «широкошумные дубровы») помогают художнику слова нарисовать картину выхода поэта на мессианское служение.

Стихотворение Блока «Поэты» также можно условно поделить на три части: первая часть описывает художественное пространство, в котором жили поэты; вторая – изображение их суетной жизни; в третьей части автор стихотворения обращается к «читателю и другу». Блок использует негативные синонимы: «бессильных потуг», «обывательской лужи»; автор задает риторический вопрос и сам же на него отвечает, начиная свою речь с отрицательного слова «нет»:

«Нет, милый читатель, мой критик слепой!» …

К слову «читатель» «приклеивается» эпитет «милый», употребленный автором в саркастическом смысле, и вслед за этим для усиления понижающейся градации Блок называет критика слепым.

Противопоставляя в стихотворении поэта и обывателя, автор говорит, что обычному человеку недоступны «и косы, и тучки, и век золотой…».

Вот какую судьбу пророчит автор стихотворения, птица-гамаюн, обывателю:

Ты будешь доволен собой и женой,

Своей конституцией куцей,

А вот у поэта – всемирный запой,

И мало ему конституций!

Блок использует сниженную лексику: сгущает краски, утрирует напряженные отношения между представителями «богемы». Вне свободы ему плохо, он не может творить без нее:

«И мало ему конституций!» …

Стихотворение Блока «Поэты» наполнено символами; в тексте есть символы сопоставления и противопоставления: город сопоставляется с пустынным кварталом, светозарный день противопоставляется печальному болоту, поэты сопоставляются с псами… Отметим, что сопоставления и противопоставления есть только в первой части стихотворения, потому что там идет описание жизни поэтов.

Модальной частицей «пускай» Блок открывает последнюю строфу стихотворения. Автор включает себя в общество избранных, в последней строфе он говорит об этом открыто. Опять звучит сравнение с псом, только в предыдущем случае жизнь поэтов сравнивалась с жизнью псов, а здесь и смерть себе автор пророчит «под забором»:

Пускай я умру под забором, как пес,

Пускай жизнь меня в землю

втоптала, –

Я верю: то бог меня снегом занес,

То вьюга меня целовала!

Здесь не происходит воскрешения души, и «душа не чает воскрешения» …

Не Божьей верой заканчивает Блок свой рассказ о жизни поэтов. И все-таки он говорит: «Я верю! …» Вьюга, снег … Какая-никакая, а вера есть – да, Бог покроет любовью человека.

Блок развивает тему поэта и поэзии не так, как Пушкин. В начале XX века нет уже того дружества, которым было ознаменовано начало XIX. И все-таки эта тема «вибрировала» в творчестве поэта Серебряного века. Лирический герой стихотворения Пушкина «Поэт» будет искать ответы на извечные вопросы в «широкошумных дубровах», а лирический герой Блока согласится на смерть и на втаптывание себя в землю, заканчивая все равно хоть и мнимой, но Верой. Несмотря на великую разницу в раскрытии темы «Поэта и поэзии» и в стилистических подходах к текстам, оба поэта, и Пушкин, и Блок, открыты для мира, они позволяют коснуться читателю самых сокровенных струн своей души:

Предчувствую Тебя. Года проходят

мимо –

Все в облике моем предчувствует

Весь горизонт в огне – и ясен

нестерпимо,

И молча жду, тоскуя и любя.

(Блок. 4 июня 1901 г.)

Для Блока столкновение с людьми (требование к поэту, чтобы он «сметал сор» с их «улиц шумных», просвещал, очищал их души), такое служение – это мучение: «Вот моя клетка – стальная, тяжелая», – напишет Блок в стихотворении «Художник». Для Пушкина – священнодействие, полное полагание себя.

Задачи поэта, как принято говорить, общекультурные; его дело – историческое. Пушкин так легко и весело умел нести свое творческое бремя, несмотря на то что роль поэта не легкая и не веселая, а трагическая. Поэту приходится расплачиваться за все: за свою особость, свою суверенность, за чрезмерные требования свободы, которой государство в силу своей природы дать ему не в состоянии, равно как и согласиться с сущностью, выламывающейся из рамок общепринятого.

Но, пожалуй, лучше самих поэтов о поэтической сущности не скажешь. Блок считал, что жизнь поэта – это драма, состоящая из нескольких актов. Столкновение поэта с людьми неизбежно. Люди живут по преимуществу внешней жизнью, поэты – внутренней. Духовная глубина, внутренняя жизнь заслонены для людей «заботами суетного света», и вот они, исходя из своих представлений о должном, требуют от поэта пользы, требуют, чтобы он «смел сор» с их «улиц шумных», «давая смелые уроки», избавляя их от пороков, – словом, свой дар употребляя «во благо» людям. Воспользоваться большим, тем, что предлагает им поэт, они «не могут, не умеют и, между прочим, никогда не сумеют».

Последний акт драмы для поэта, по речи Блока в Доме литераторов, начинается с того самого момента, как только люди пускаются приспосабливать поэта «как несовершенный организм, пригодный только к внутренней жизни», к своим нуждам, к себе «как организму, пригодному только к жизни внешней». Это приспособление, по глубокому убеждению Блока, всегда заканчивается гибелью поэта.

Поэт создан для того, чтобы «испытывать сердца, производя отбор в грудах человеческого шлака, добывая нечеловеческое – звездное, демоническое, ангельское, даже и только звериное – из быстро идущей на убыль породы, которая носит название «человеческий род». Эта порода «явно несовершенна и должна быть заменена более совершенной породой существ».

«Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса, – говорил Блок на 84-й годовщине смерти Пушкина, – его убило отсутствие воздуха. Поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем, жизнь потеряла смысл. С ним умирает его культура, но остается искусство. Его конечные цели нам неизвестны и не могут быть известны». Так же можно сказать и о самом авторе этой речи, который в прямом и переносном смысле умер от недостатка воздуха.

Оба поэта не могли уложиться в определенные рамки, отведенные обществом.

В стихотворении «Старость мертвая бродит вокруг» Блок, вторя Пушкину, напишет: «Чую дали…» И эта мысль также «пахнет» Пушкиным … Для того чтобы творить, нужна свобода, а для свободы нужна истина, которую оба поэта искали всю жизнь. Они жили в разные эпохи и очень отличались между собой, и все-таки были безудержно открыты для этого мира: подарили людям столько чудесных мгновений и, по словам Василия Розанова, «каждому возрасту шепнули на ушко думку свою».