На чтение: ≈ 5 мин.Днем в кухонное стекло ударился вдруг голубь, и сразу начался зомби-апокалипсис. Птица наскакивала грудью на прозрачную преграду (я еле успел закрыть створку), зависала на узкой рейке окна, стучала клювом, била крыльями. Глаз у голубя был мутный, на голове вырванное перо. Наверное, есть какие-то болезни (гельминты, другое заражение), которые так странно меняют птичье поведение, я не знаю.
«Мой голубь сизокрылый в мое окно не бьется». А вот в мое бился.
Потом вечером затих на балконе, забился в угол.
Утром помрет, понял я.
Но он не умер. Сидит, нахохлившись, на пустой банке, выставленной на балкон, оставленный птичьим богом, ему явно нехорошо. «Потом придется убирать его труп», – думаю я. И мне от этого заранее неприятно.
Где-то я уже читал про попытку разбитого стекла и зомби. И вдруг вспоминаю. Я встаю серым рассветом, еще раз проверяю, как там мой умирающий голубь (он жив), и открываю папку про несколько покушений на покойного Ленина.
Первое состоялось через десять лет после того, как Мавзолей был построен. В марте 1934 года, 19 числа, некий работник подмосковного совхоза «Прогресс» Митрофан Никитин попытался выстрелить в мумию из нагана. Но, когда его заметили часовые и другие посетители, выстрелил в себя. Милиция потом нашла у него в кармане письмо: «Я с радостью умираю за народ. Опомнитесь, что вы делаете? Куда страну завели? Ведь все катится по наклонной плоскости в бездну». А начиналась записка, найденная в кармане самоубийцы и несостоявшегося террориста, странно: «На Шипке все спокойно».
(Я пишу эти строки, а голубь, вдруг очнувшись от спячки и забив крыльями, я даже вздрогнул, снова оказывается на пороге балкона. Дверь у меня стеклянная, в пол, и пока я пишу, вижу, как он сидит, взъерошенный, с больными перьями, коричневый, страшный, сумасшедший, и смотрит на меня своими мутными глазками через стекло. «Вампира надо пригласить в дом» – есть такая байка из всей этой сказочной ерунды про кровососущую нечисть. Я не могу вспомнить, что там, в этих легендах, говорится про зомби, потому что этот голубь явно по другому ведомству, но мне опять очень неприятно.)
Впрочем, на Шипке все было спокойно недолго: через 26 лет случилось уже второе нападение. В июле 1960 года житель города Фрунзе «прыгнул на барьер и ударом ноги разбил стекло саркофага». А потом не прошло и двух лет, и в апреле 1962 года в саркофаг бросил булыжник бухгалтер-пенсионер из подмосковного Павловского Посада по фамилии Лютиков.
Ты читаешь все это (а голубь вытягивает крыло, отряхивается, но не улетает), и тебе вдруг становится жалко этих людей. Так очевидно безумных, доведенных чем-то или кем-то до настолько бессмысленного самоубийственного поступка (особенно Лютикова, с его детской, смешной, цветной фамилией), таких очевидно несчастных…
Как и этого голубя, которому ты ничем не можешь помочь, только ждать, когда он сам улетит или подохнет. Тебе так жаль их всех и так они тебе все одновременно неприятны, что ты закрываешь одним кликом файл, хотя знаешь, что там описаны еще несколько случаев, и один из них совершенно кровавый.
У Владимира Гандельсмана есть пронзительное стихотворение о голубе:
Боже праведный, голубь смертельный,
Ты болеешь собой у метро,
Сизый, все еще цельный.
Смерть, как это старо!
Да, все старо. И никого не приютить, никого не обогреть, никого не вылечить. Никого не утешить. Ни Лютикова, ни эту небесную когда-то птицу. Иногда я даже думаю, что пройдут десятилетия, столетия, сотни веков, и, следуя тикающему шепоту эволюции, городские голуби вообще разучатся летать. Будут бегать, как крысы, иногда вспархивая на мусорный бак, если мы и наши человеческие мусорные баки еще будут на этом свете. В конце концов страусы тоже когда-то летали, но где теперь их полет? И крылья у них детские, зачаточные, как обрывок сна.
«Летите, голуби, летите», – шепчу я.
Но больной голубь не улетает.
Выбор читателей
Комментарии