Лад

Зеркало детства

“Книга Фурмана” ставит четкие вопросы, само существование которых неочевидно ни психологам, изучающим детство, ни писателям, авторам книг о детстве. Например. Повествование о своем детстве может ли быть частью автобиографии? Является ли тот ребенок, каким был я когда-то, мной? Или это биография другого человека – ребенка, которым был, но не являюсь теперь, я? Могу ли я писать о своем детстве от первого лица? А если нет – то от какого?

Ясно ведь, ребенок, каким мы были все, – совсем другое существо и биологически, и социально. Да он и внешне мало похож на тех, кем мы стали теперь. И тем не менее это маленькое, странное, непонятное существо – тоже мы.

Ответить на этот вопрос можно, лишь предварительно задав другой. Когда так называемая автобиография пишется, с какой точки зрения смотреть на этого странного “ребенка-я”: изнутри, показывая мир с его детской точки зрения, или извне, с нашей нынешней, взрослой, описывая и оценивая это маленькое существо? В первом случае – это чистые, незамутненные воспоминания, а следовательно, как бы еще и не искусство, не литература, во втором – художественная проза о чьем-то детстве (случайно как бы вышло – о детстве автора).

И если вдуматься в эти все вопросы, окажется – нет и не может быть никаких “биографий” и “автобиографий” детства. Этот жанр – неизбежно какой-то новый, и притом стоящий между жанром автобиографии и литературной биографии. Между бытом и искусством.

Невозможно не удивиться, раскрывая “Книгу Фурмана”, насколько четко повествование берет этот срединный фарватер (высокое писательское мастерство здесь – лишь условие, и притом не единственное). Фурман – так написано на обложке, Фурман – это фамилия автора, но ведь и главный герой, о котором говорится все-таки в третьем лице, – тоже Фурман, маленький Фурман! Оба присутствуют рядом на страницах книги, но – одновременно – каждый в каждом: большой в маленьком, когда, разглядывая мир глазами маленького Фурмана, взрослый Фурман обнаруживает наш мир в неком странном ракурсе, маленький в большом, потому что взрослый Фурман – результат взросления маленького, о чем ни автор, ни читатель ни на секунду не забывают.

И было бы неверно сказать, что в книге воссоздается детский взгляд на мир. Правильнее – взрослый со своим опытом и мудростью смотрит на мир глазами ребенка. Зачем человек надевает очки? Потому что со временем зрение утрачивает резкость. Мы смотрим на целостный мир, но стереотипы, с которыми мы сживаемся, привычки, которые овладевают нами, постепенно затуманивают картину. Глаза ребенка, которым мы были сами когда-то давно в нашем детстве, как бы говорит Фурман, – это своего рода очки, нам так необходимые, чтобы понять и себя, и близких, и наших детей.

Придется сказать очень стандартную фразу. Мир детства – таинственный и загадочный мир. Как, впрочем, и наш, взрослый, и весь мир целиком, да только мы этого не умеем (да и не хотим) замечать. Опыт Фурмана, как и любого творца “детской автобиографии”, сознает он это или нет, – попытка воспользоваться своей памятью, чтобы найти “незаконный”, попятный путь в мир детства и тем самым его, мир детства, понять. Ведь мы все “были” детьми (только были ли мы тогда теми “мы”, что и сейчас?), а потому, чтобы проникнуть в детство, надо всего лишь… вспомнить его.

Оказывается, однако, это вспоминание – ох, нелегкое занятие. Можно судить уже по одному тому, как мало мы помним о “своем” детстве сами. Воспоминания Фурмана в сравнении с большинством самоописаний и автобиографий просто-таки невероятно ярки и подробны. Сначала не верится, что это не выдумка, потом начинаешь постепенно каким-то третьим чувством, холодком, пробирающим у позвоночника, чувствовать, что это-то и есть правда. Слуховые и зрительные образы достигают порой чуть ли не травмирующей резкости. Имена и фамилии не изменены (что, как мне говорили, порождало и порождает массу недоразумений, если учесть, что речь в книге идет о событиях как бы неприглядных, во всяком случае “стыдных”, пусть и по-детски). Правда у Александра Фурмана не знает компромиссов.

Может быть, кто-то меня поправит, нет, не читал я о детстве ничего более пронзительного, бескомпромиссно-честного до резкости в глазах. Такого порой жалкого, порой забавного и трогательного, порой – жестокого (хотя, в общем-то, конечно, справедливого). Читая, любишь и страдаешь, ведь это из тех вещей, над которыми “слезами обольюсь”, только разве что это не “вымысел”, а чистая, увы, правда.

“Пробиваясь сквозь роман”, мы, ведомые авторским замыслом, открываем горькие истины о нас самих, о воспитании, о детстве. Вот лишь некоторые из них. Никакого счастливого детства нет и никогда не было (и кто только придумал эту сказочку? И зачем?). Детство – это непрерывная цепь неприятностей. И если их, неприятностей, нет буквально в настоящий момент, то они грозят случиться в ближайшем будущем, и ребенком почти все время правит тревога за то, что вот-вот случится (и случается же!).

Воспитания как такового, как “системы воспитательных воздействий” нет, да и не может быть. Когда из глубин взрослого мира извергается (в школе и в семье) какая-нибудь попытка воспитать ребенка, она, как правило, абсолютно неадекватна сложившейся у него ситуации. Ребенок оказывается непонятым взрослым, “педагогическое воздействие” – непонятным ребенку и направленным совсем в другую сторону. Ни семья, ни школа не воспитывают ребенка никак именно в тех ситуациях, когда “воспитывают” или считают, что воспитывают. Это – горькая истина. Но есть и сладкая – не так трудно действовать на ребенка (то есть в истинном смысле слова воспитывать его), нужно для этого не так много, нужно просто… быть хоть немного человеком и совершать простые человеческие поступки, не трудные, не сложные, маленькие человеческие дела (не говоря уж о больших). Это “воздействует” в тысячу раз сильнее на душу маленького человечка, воздействовало на нашу душу, когда мы были маленькими, нежели все назидательные слова, наказания и поощрения. Оказывается, чтобы воспитывать, нужно не воспитывать, а быть (а воспитание – оно приложится).

Маленький Фурман – это “Посторонний” Камю, только маленький посторонний, потому что взрослый мир полон предрассудков и глупостей, с которыми сжился он и которые не замечает, принимая за должное. Потому что ребенок заброшен в этот мир предрассудков как на чужую планету, и изначально не может не чувствовать своей чуждости. Он не понимает сути разворачивающихся странных огромных событий (как, впрочем, и взрослый ничего в них не понимает, хотя, накинув на них сеть смыслов, считает, что “уловил” и понял их). Для ребенка взрослые “понимания” странны – и так через взгляд ребенка взрослый Фурман обретает утраченную первозданность взгляда – ведь нас окружают почти те же самые вещи. И события, происходящие с нами, почти те же. Что же меняется? Только ракурс.

И маленький Фурман своей историей показывает: раз эффективность “педагогических” воздействий нулевая, бессмысленно и увеличивать этот ноль. Не бессмысленно же самому хоть немного улучшиться, попытаться осознать себя и жить, не закрываясь от себя самого и от своих детей. Александр Фурман короткой дорогой возвратил нас к самим себе, но, может, она и коротка потому, эта дорога, что путник, с которым ее коротаешь, остался ребенком навсегда.

Евгений БЕЛЯКОВ