Кому резон, а кому закон

…Уточняя дорогу, я чаще всего просто называю город или местность. Разноязычные ответы, указывающие направление (чаще всего прямое), – это и насущная потребность, и своеобразная забава, которая разнообразит мои дорожные велосипедные будни.

«Просто» и «прямо» – в польском языке это почти синонимы (по крайней мере, в отношении дороги). Это уже почти жизненное кредо. Иди прямо, живи просто, и тебе будет всегда сопутствовать удача. «Ту друа!» – с наигранным артистизмом пропоет француз, легким, воздушным взмахом ладони обозначая прямой путь. Хотелось бы, конечно, и так проехать-прожить. Но увы, увы… Больше всего мне нравится ответ итальянца. «Дритто!» – бодро и уверенно вскидывает руку курчавый загорелый весельчак, будто указывает не только прямое направление, но и такой же победный путь в жизни. От итальянского «дестра» («поворот направо») веет родной славянской стариной (десница – правая рука, вектор силы и святой правды). Узнав же, откуда я, итальянец потрясает над головой большим пальцем, повторяя: «Браво, браво!» Это воодушевляет. Женщины не менее эмоциональны. «Мама миа!» – срывается из их уст, и в памяти тут же всплывает бабушкино умилительное: «Матинко моя!» Тайна улыбки Джоконды – загадка всех женщин планеты. Паутина европейских дорог настолько густа, что можешь двигаться в любом направлении. Тут, как и в обыденной жизни, все выверено, уточнено, узаконено, обставлено и расцвечено разрешающими и запрещающими знаками. Нередко, правда, после тщетных попыток разобраться в их пусть азбучных, но трудноусваиваемых для меня истинах, из-за задора, любопытства, нужды в общении я уточнял направление у полицейских. Они почтительны и вежливы, однако в меру эмоциональны, соответственно статусу и форме немногословны и строги. «До Серенча доберешься, и вело капут», – сказали мне полицейские в венгерском Шарошпатаке, к которым я обратился, пытаясь выбраться из переплетения городских улочек. Стражи европейского порядка были непреклонны, а мое путешествие только начиналось. Очень не хотелось, чтобы оно прервалось из-за игнорирования местных писаных законов и неписаных правил, по которым велосипедисту положено двигаться по велодорожкам или по второстепенным дорогам. К тому же от категоричного «капут» веяло жесткостью военного времени. Поэтому до Будапешта (это где-то двести километров) я решил добираться на поезде. Вместе с велосипедом при помощи контролера – дородной венгерки – я втиснулся в вагон. Там и оплатил проезд. Вернее, попытался это сделать. Но контролер не принял у меня евро, объяснив, что в Венгрии в ходу только форинты. Контролер выписала какую-то бумагу, объяснив, что на вокзале в Будапеште я должен предъявить этот документ в кассу и там, обменяв евро на форинты, оплатить проезд. То, что я по прибытии в Будапешт могу просто выбросить бумагу в мусорный ящик, женщине и в голову не приходило. Я так бы и сделал, если бы точно знал, что не буду гулять по полицейским сводкам и мне за нарушение не смогут ничего серьезного предъявить… Вечернего времени у меня было в достатке, деваться все равно некуда, а вокзал для путника – самая естественная гавань. У каждого здесь своя надежда и свое ожидание. Я ожидал утра, когда смогу отправиться дальше, в то же время неприкаянно бродя по полупустым гулким залам ожидания, мучительно размышлял: платить или не платить? Вопрос, конечно, не гамлетовский, однако же решение нужно было принять…

По каким законам живут люди? Если их соблюдают, то на чем держится это соблюдение – на страхе, совести, необходимости жить одним стадом, одним миром, под одной крышей? А если не соблюдают, в чем причина, мотив или даже, если хотите, необходимость, уверенность, что только так, а не иначе надо поступать? Поиск ответа – поиск своей дороги. Ну и сама дорога, которую осилит идущий и ищущий. В памяти разные дорожные ситуации. В них тоже нет точного и ясного ответа. Но однозначно есть резон, повод, а главное – стимул к размышлению. Сибирь – окраинная земля обширной империи. «Закон – тайга», – без особого бахвальства, однако же не без гордости заявляют сибиряки. А нередко просто констатируют факт. Факт жизни в диком краю. Это, конечно, не закон джунглей, который, по словам Киплинга, «незыблем, как небосвод», но очень рядом с ним. Это прежде всего закон выживания, закон целесообразности, закон случая и исключения, экстремальной ситуации. Ссыльные, горемыки-переселенцы, бродяги разных мастей, как правило, не по своей воле попадали сюда. Однако, осмотревшись и обжившись, уже своя воля определяла и способ жизни, и ее неписаные законы. Вспоминаю встречи со староверами в низовьях Енисея. У многих, как мне показалось, религиозность весьма далека от духовного мировоззрения их предков. Приверженность старой вере – это в какой-то мере повод уйти от опеки государства, его недреманного ока. Нас оставили в покое, не трогают, считают чудаками, пусть даже не опекают, позволяя жить своей волей, – в таежном краю лучшей судьбы и не придумаешь. Старовер не торопится посвятить себя наукам, получив среднее, не говоря уже о высшем образовании, сделать карьеру, взобраться повыше по общественной лестнице. Высшая (и самая сложная!) наука – это наука жизни. А ею старовер овладел в совершенстве. Жизнь по старому обряду? В какой-то мере. Жизнь по законам государства? А куда от него денешься даже в таежной глухомани? Жизнь по законам природы? Безусловно! Природа, по их мнению, – закон законам. Кстати, жизнь на сибирских просторах, в удаленных друг от друга на сотни километров заимках во все времена требовала особого социального устройства. Законы центральной власти, ее распоряжения тут были неэффективны и, даже несмотря на рвение чиновников, коего, впрочем, в должной мере и не было, исполнялись вяло и далеко не в срок. Держать местное население в ежовых рукавицах столичных указов никак не получалось. Жителям затерянных в тайге деревень, охотничьих заимок, стойбищ кочевых племен с их языческими суевериями и шаманами законы были не писаны. Власти вынуждены были считаться с этим и кроме традиционного кнута и пряника искать иные рычаги управления, соблюдения хоть и относительной, но законности, законного упорядочения местной жизни. Так, для выполнения особо важных дел (например, таможенного сбора) из среды общины выбирали так называемых целовальников – уважаемых честных людей, которым доверяли и воеводы, и жители поселения. Дополнительно выборное лицо прилюдно целовало крест, как бы обязывая себя «не корыстоватца».

Другая страна, другая ее окраинная земля. Лапландия – крайний север Финляндии, Швеции, Норвегии. Уникальная девственно чистая природа севера открыта для всех. В Скандинавских странах законодательство установило так называемое право каждого человека на природу. В соответствии с этим принципом (законом!) во многих диких местах найдется пристанище – различных типов навесные убежища, где можно переждать непогоду, незапертые хижины и сараюшки. Незаходящее летнее солнце и гостеприимно распахнутые двери – сплошной день света, любви и открытых дверей. Мы нередко останавливались вблизи дачных домиков. Случалось, даже ставили палатку прямо во дворе. Несколько раз неожиданно заявлялись хозяева. Мы, конечно, извинялись, объясняли свою безвыходную ситуацию. Местные жители, как правило, относились с пониманием к нашим бытовым походным проблемам. Статус вольных путешественников во всем мире – это часто допустимое исключение из правил и законов, установленных в обществе. «Право на природу» – это прежде всего право бродячего люда. Жители этих мест не раз попадали в погодные передряги. Взаимопомощь тут часто залог выживания. Поэтому так снисходительны они к нуждам гостей, их статусам и уставам, с которыми те часто располагаются в чужих монастырях. Кемпинги и просто автостоянки – тихие гавани на скандинавских дорогах. Они представляют собой маленькие автогородки со своей инфраструктурой. Тут есть и стационарные убежища на случай непогоды. Можно в цивильной обстановке перекусить, отдохнуть. Но только днем. Как правило, вольным путешественникам запрещается в них останавливаться на ночлег. За исключением экстремальных обстоятельств. Так написано в правилах. На шведском, английском и русском языках. Мы посчитали, что уже достаточно насытились дорожным скандинавским экстримом и с молчаливого согласия владельцев караванов и кемперов располагались на ночь на удобных широких лавках под крышей дощатых убежищ. Что автомобилисту-скандинаву здорово и весело, то велосипедисту-славянину докука, тоска и безнадега. А они бывают похуже экстрима. Кстати, соблюдение писаных и неписаных законов в Скандинавских странах – это древний обычай викингов. Нет ничего в мире дороже договора, дал слово – держи его, поклялся – хоть умри, но исполни. Недаром в открытой и освоенной когда-то скандинавскими мореходами Исландии, куда мы добрались в конце скандинавского пути, на берегу красивейшего озера Тингвадлаватн был образован Альтинг – один из старейших в мире парламентов. Каждый год на берегу озера собирались вожди племен – потомки норвежских викингов – и обсуждали, как строить добрососедство, по каким правилам жить, на чем должны зиждиться мир и согласие в этой обетованной земле. Главный спикер, выбранный большинством, зачитывал проект закона, который принимался или отклонялся после бурной дискуссии. Действенность любого закона – это прежде всего умение договариваться. И, естественно, соблюдать эту договоренность. И доверять друг другу.

А вот индийские дорожные будни. Выбравшись из аэропорта, я сразу же с головой окунулся в людскую стихию. Как моя украинская бабушка говорила, отходя от базарной толчеи, «там людочки друг об друга вухами трутся». Эта пестрая суматошная азиатская людская стихия показалась мне неким чудищем, которое поглощает все, что встречается ему на пути. «В конце концов сожрет само себя», – подумалось в первую минуту. Мысль, правда, только тенькнула, не успев обрести афористическую плоть. Нужно было выживать в этом транспортном муравейнике. И вот вместе с рикшами, мотоциклистами, мотофургончиками, обвешанными пассажирами, быками, коровами продвигаюсь на запад. В больших городах полицейские-регулировщики с бамбуковыми палками похожи на дирижеров больших оркестров. С дико вращающимися глазами, постоянно что-то выкрикивая, с обезьяньей ловкостью они мечутся на перекрестках, останавливая (удивительно, но это таки возможно) и регулируя направления дорожных потоков. Моя растерянность вдруг куда-то исчезла. Внезапно по тому, как мне стали уступать дорогу, как впритык, но осторожно обгоняли, я осознал, что со мной считаются, принимают за своего, прежде всего как равноправного участника движения. Его непрерывность и безопасность возможны лишь благодаря действию незыблемого со дня сотворения мира закона земного притяжения, которое в той или иной степени касается жизни людей и их умения «притягиваться» друг к другу. И жить, и думать, и действовать, и двигаться в условиях этого «притяжения». Чувствовалась и некая внимательность, пожалуй, даже уважение (пусть даже с некоторой долей снисходительности). Причина, как я стал понимать по мере продвижения в глубь Индии, в моем дорожном статусе. На индийских дорогах мне часто попадались странники. Куда, зачем бредут эти юноши, мужчины, старики с посохами, длинными, заплетенными в косички волосами, пыльными лицами и черными проницательными глазами, неизвестно. У многих на груди жестяные посудины, как я понимаю, для милостыни, у некоторых в руке трезубец. Многого им не надо, даже той малости, которой живут бедные индийцы, им предостаточно. Во всяком случае местечко в монастырях-ашрамах им обеспечено. Обвешанные всякими религиозными святынями, символами веры (буддистской или индусской) странники пользуются уважением у населения и удостаиваются чести называться «баба». Испокон веков дорожный люд, путники разных мастей представляли собой как бы отдельную людскую касту. Обычное право определяло дорожным скитальцам особую, часто исключительную роль в обществе. Главное, что им прощалось нарушение общепринятых правил и норм оседлого бытия, на них (особенно это касалось чужеземцев) не распространялось действие законов. Во всяком случае, им многое прощалось. Даже стражи порядка, призванные следить за их соблюдением, смотрели сквозь пальцы на своеволие бродячего люда.

Люди – творцы законов. Люди их и исполняют. Правда, по-разному. Или не исполняют. Тоже по-разному. Не нами ведь сказано: «Не держись закона, как слепой забора». Закон есть закон. Но и жизнь есть жизнь. И человек есть человек.

…Под сводами будапештского вокзала закончилось все тем, что, отринув сомнения, я направил велосипед к кассе и купил билет. Обошелся мне он в двадцать евро. Железнодорожные станции, морские порты, аэровокзалы – традиционные гавани странствующего люда. Я довольно уютно расположился в каком-то вокзальном закутке. Однако часа в три ночи меня растормошил полицейский. Вполне законное требование стража порядка. Я выкатил велосипед на улицу и стал объезжать вокзал в надежде где-нибудь передремать до рассвета. И тут увидел тюк, что лежал под стеной в какой-то нише. Это оказался бездомный, который, завернувшись в спальник (явно получше моего), тихо и мирно похрапывал, подложив под голову смятую коробку из-под пиццы. Я развернул свой спальник и лег рядом. Спасибо венгерскому бомжу. Утром меня разбудило воркование голубей, которые склевывали хлебные крошки. Начало дня – рождение надежды.

Владимир СУПРУНЕНКО, фото автора