Комната с тремя дверями. В «Новой опере» поставили «Волшебную флейту»

Постановка «Волшебной флейты», премьера которой состоялась в марте на сцене театра «Новая опера», выгодно отличается от многих предыдущих спектаклей редкой в наши дни гармонией музыки и действия. Уже спустя несколько минут понимаешь, что пришел на интересное представление с очень качественным вокалом, хорошим оркестром и бережным отношением к оригиналу партитуры. Театр пригласил знаменитого немецкого оперного режиссера Ахима Фрайера, переговоры с которым три года назад начинал сам основатель театра Евгений Колобов. Ахим Фрайер – ученик легендарного Бертольда Брехта, работавший с ним в последние годы его жизни. Фрайер уже поставил в разных театрах пять «Волшебных флейт» и каждый раз делаел это по-новому.

Действие разворачивается в нарисованной пустой комнате, в первом акте – белой, во втором – черной, с тремя дверями с надписями «РАЗУМ», «МУДРОСТЬ» и «ПРИРОДА» и огромным полуприкрытым люком в потолке.

В первом акте появляются принц Тамино в матроске, преследуемый тряпичной змеей, три дамы, пристающие к нему с ласками. А также Памина с серпом на голове и два смешных нелепых толстяка: «злобный» мавр Моностатос, стерегущий Памину и домогающийся ее вместе со своими рабами, и зеленый Папагено.

Царица ночи c аналогичным серпом на голове в красном платье со звездами появляется во тьме из серповидного отверстия в потолке. По замыслу режиссера она символизирует стихийные природные силы и их низменные проявления в человечестве (бунты, революции). Повелитель света Зарастро ходит с молотом в руках в роскошном военном костюме партай геноссе Геринга, выкрашенном в яркий ультрамарин, а его храм света – пустая комната, где актеры, изображающие народ, по команде едят, пьют и смеются. Если в либретто Зарастро – это мудрый жрец, богоподобный, подвергающий испытаниям, но оберегающий героев оперы, то в версии Ахима Фрайера он довольно мерзкий и злобный тип с садистскими наклонностями, жажду власти маскирующий лицемерием.

Диалоги героев (к нескрываемому удовольствию публики – на русском языке) превращают «Волшебную флейту» в балаган, подобный тем карнавальным действам, что устраивались во времена Моцарта повсюду. Артисты с удовольствием подхватывают эту интонацию, ведя действие с долей юмора.

Главная отличительная черта спектакля, которым «Новая опера» отметила 250-летний моцартовский юбилей, – это сочетание музыки Мастера и незатейливого немецкого юмора моцартовского зингшпиля, любимого «народного» зрелища.

Яркий оркестр «Новой оперы» и хорошее пение дополняют находки сценографии. Несомненно, отдельного разговора заслуживает оркестр. Он стройно звучит под руководством специально приглашенного на эту постановку эстонского дирижера маэстро Эри Клааса, который славится умением усиливать драматическую ситуацию звуковой энергией. Это производит незабываемое впечатление.

Хотелось бы отметить хор «Новой оперы», снискавший славу с первых лет существования театра. «Волшебную флейту» с ним разучил, и очень успешно, новый хормейстер Игорь Манько. Он передал в своей творческой трактовке моцартовские мужские хоры, таинственные и грозные хоры жрецов, веселые и счастливые хоры народа, мощно звучащие даже в финальной сцене абсурдного тотального уничтожения.

Особенно производит впечатление выдержанность стиля и четкое произнесение немецкого текста. Оно редко удается даже немецким хорам. И артисты хора не теряют обретенных качеств в динамике сценических движений. Налицо продолжение лучших традиций Евгения Колобова и главного хормейстера театра Натальи Попович, столь много сделавшей для сохранения духа театра после смерти его талантливейшего основателя.

Думаю, Моцарт остался бы доволен. «Волшебная флейта» была народной оперой. Моцарт от постановки не разбогател. Зато его друг, либреттист и директор театра Шиканедер на деньги с «Волшебной флейты» построил новый театр и заказал скульптуру одного из главных героев, Папагено, на фасаде. Первая премьера состоялась 30 сентября 1791 года. В следующем месяце, октябре, дали 24 представления. За год их было 100, а к 1795-му – 200. Конечно, костюмы в австрийском народном театре выглядели тогда по-другому, но это все равно была «комедия-боевик» с театральной механикой, дымом и грохотом.