Когда Мунк встретился с Пиросмани. или Драма в стиле модерн

«Когда эти двое остановились в «Дарьяле», владелец гостиницы, старый, тучный, с опухшим, вечно небритым лицом и заспанными всевидящими глазами, Шалва Абесадзе не почувствовал ни малейшей тревоги…». Это первые строки небольшого рассказа Юрия Нагибина «Трое и одна и еще один». С этой же сцены начинается и снятый по мотивам Нагибина новый фильм Татьяны Воронецкой «Натурщица». И здесь же все сходство между первоисточником и экранизацией заканчивается.

Конечно, Юрий Маркович – писатель не самый «дружелюбный». В том смысле, что переносить его прозу на экран задача не на «раз-два-три». Его проза – не цепь захватывающих событий, а дух, настроение, невесомые воспоминания, пойманные в капкан кружевных слов, иногда им же самим изобретенных образов и эпитетов. Фабула рассказа «Трое и одна и еще один» умещается в нескольких фразах. Дагни Пшибишевская, бывшая жена необычайно модного в начале XX века польского прозаика Станислава Пшибишевского, муза норвежского художника Мунка и шведского драматурга Стриндберга, устав от собственной запутанной жизни, бежит из Европы в Тифлис вместе с новым поклонником, главное достоинство которого – его приземленность и «не богемность». Но счастья нет, воспоминания о бурной молодости преследуют Дагни черными призраками, попутчик оказывается тираном и деспотом, не способным оценить ее тонкую художественную натуру и подарить ей покой. Почти весь рассказ героиню преследует страшная головная боль. Она описана так выпукло, что передается читателю. Втягиваешься в нее, как в «черную дыру». Это, видимо, и называется талантом.

А вот в фильм не втягиваешься. Как ни старайся. Первые пятнадцать минут можно, конечно, посвятить изучению тщательно воссозданных интерьеров и экстерьеров Серебряного века, стиля модерн. В этом смысле «Натурщица» – неплохое пособие по МХК для старшеклассников. Тут тебе и картины Пиросмани, и устройство печатного станка столетней давности, и миленький стеклянный штоф – наглядная демонстрация того, что такое «лампочка вина». Но далеко ли уедешь, цепляясь за одну лишь внешнюю красоту? Чтобы хоть как-то разнообразить сюжет, авторы «Натурщицы» «пришили» к первоисточнику линию подпольщиков-революционеров, организовавших в Тифлисе тайную типографию. Какое отношение она имеет к внутренней драме героев, а ведь об этом, казалось бы, картина, так и остается загадкой. Если для того, чтобы вывести на экран побольше звезд – так это напрасно. Лишним известным лицом дело не поправишь, может только хуже получиться. Даниил Страхов, играющий в «Натурщице» главного революционного заводилу, периодически возникает в кадре, но при видимости общения с героями на самом деле проходит сквозь них, как сквозь пустое место. Так же, как, впрочем, и они сквозь него. Самое ужасное, когда персонажи вводятся лишь для того, чтобы хоть как-то заполнить время и пространство, и при этом никак не влияют друг на друга.

Отдельный разговор о Дагни Пшибишевской, переименованной отчего-то в Софи, и ее попутчике Эшенбахе. Виктория Толстоганова в роли утомленной музы – одна из немногих удач картины. Мягкая, пленительная и чуть ироничная. Конечно, у нее, в отличие от ее литературного воплощения, голова не болит. Ей откровенно скучно. Каким ветром ее занесло на Кавказ, вообще не понятно. И уж тем более не ясно, чем покорил ее этот занудный тип Эшенбах. У Нагибина все просто – она, растерзанная неустроенностью чувств, увидела в нем непоколебимую надежность, то, чего ей так не хватало в зыбких отношениях с ее поклонниками-художниками. Но Эшенбах в исполнении Даниила Спиваковского вовсе не надежен. Это склочный невротик, похлеще богемных морфинистов, к которому ни одна женщина в здравом уме на пушечный выстрел не подойдет. Зато у него есть подтяжки для носков – художественная достоверность соблюдена до конца. Вот в эту-то достоверность и заигрались авторы «Натурщицы», напрочь забыв о том, что «красиво» и «глубоко» – это не синонимы.