На чтение: ≈ 13 мин.Осенью 1929 года в шестилетнем возрасте я переступил порог нулевой группы. Моя школа тогда называлась так: РСФСР. Фабрично-заводская семилетка N 13 при фабрике “Ливерс” Фрунзенского отдела народного образования. Находилась она, как и фабрика, в Большом Саввинском переулке: через переулок окна фабрики и окна школы глядели друг на друга. Потом школа станет фабрично-заводской девятилеткой, а незадолго до войны, поменяв номер, – 53-й общеобразовательной средней школой.
Школа была составной частью фабричной общины: ясли-детский сад, фабрично-заводская школа, училище (ФЗУ), зимний клуб, летний клуб с садом, магазин, жилые дома, районный стадион “Красная Роза”.
Не приходится говорить, что школа работала в самом тесном контакте с фабрикой и с общественностью общины. Очень важно заметить, что рабочие предприятия преимущественно происходили из “пришлого” населения Москвы, то есть на фабрику они пришли еще до революции из деревень окрестных губерний. И поэтому неудивительно, что чуть ли не половина их были неграмотными или малограмотными. Отсюда, думается, нетрудно составить себе и представление об их детях.
Итак, как только я переступил порог школы, у учителей в отношении меня и других моих сверстников было четыре очень простых и очень доходчивых задачи: научить нас писать, читать, считать и культурно вести себя дома, на улице, в общественных местах.
Начну с последней, четвертой, задачи, поскольку в выполнении ее, как и первых трех, приходилось начинать практически с нуля, в детском саду нас научили писать некоторые слова, считать до десяти – столько было детей в нашей группе, рисовать, помогать воспитательнице во время обеда, самим убирать постель. Наглядное представление о низком уровне культуры поведения и быта учеников начальных классов дают условия конкурса на лучшее воспитание ребенка, объявленного фабкомом профсоюза и школой в начале 30-х годов. Они были опубликованы в фабричной многотиражке “Прожектор”:
“Устроить ребенку отдельное место для сна – кроватку или лавку с отдельным тюфячком и постельным бельем; завести отдельное полотенце, кусок мыла, зубную щетку и порошок.
13-я школа в отношении материально-технического обеспечения учебного процесса была бедной. Учитель-словесник располагал доской, мелом и тряпкой. В классе даже не было портретов писателей и поэтов. Портреты были в учебниках и на обложках школьных тетрадей. По существу учитель-словесник оставался наедине со своими ученикам. Посредников и помощников в виде магнитофона, проигрывателя, радиоприемника, телевизора, компьютера, интернета, разумеется, у него не было. В его распоряжении были только учебник и только литература – и больше ничего. А отсюда велико было значение личности учителя и книги в образовании.
В чем состояло преимущество моей бедной школы перед богатой школой моих внучек?
Ушел в прошлое мел, а вместе с ним ушел в прошлое и каллиграфический почерк учителя. Мы обязаны были копировать этот почерк и не допускать никаких вольностей в написании букв.
Уроки русского языка и литературы были каждый день. Раз в неделю обязательно писали диктант и изложение: отрабатывали почерк, грамотность, умение своими словами излагать на бумаге содержание прочитанного.
Уроки литературы по существу сводились к громкому чтению классических произведений, обозначенных в школьной программе, – “После бала” Толстого, “Му-Му” Тургенева и других. Читали с чувством, с толком, с расстановкой.
Нас учили видеть текст, видеть, что за текстом: как литературный герой одет, как он пьет чай, какое у него выражение лица, какая у него походка и т.д. Это развивало в нас воображение. И мы давали волю ему, всячески поощряемую учительницей. Воображение – очень важное качество в работе писателя и ученого, конструктора и художника. Сегодня телевидение притупляет у детей воображение, поскольку оно преподносит телезрителю готовые образы.
В школе у нас пробуждали личный интерес к чтению. Поэтому на уроках литературы учительница объясняла нам, какой интерес мы можем извлечь из того или иного произведения. Например, мой друг и одноклассник Сашка Коминов, до восьмилетнего возраста живший с бабушкой в рязанской деревне, отдавал предпочтение “деревенской” литературе, чаще всего читал те книги, где много было описаний природы. Его любимой книгой были воспоминания В.К.Арсеньева о путешествии по Уссурийскому краю “Дерсу Узала”. Нетрудно было догадаться, кем он собирался стать: город он не любил, после школы хотел возвратиться в деревню. Но помешала война: Сашка погиб.
Министр образования России В.М.Филиппов говорит:
“…Давайте дадим детям с 1-го по 9-й класс фундаментальное образование – то, что нужно всем. А в старших профильных классах, если идешь в технический вуз, дадим углубленные знания по математике, физике, химии – бесплатно, вместо репетиторства! Соответственно для ребят, выбравших гуманитарные специальности, – по литературе, искусству, языку. Я за такую систему”.
А ведь примерно такая система действовала в моей фабрично-заводской школе, по крайней мере до тех пор, пока она не стала общеобразовательной десятилеткой.
Поистине новое – это хорошо забытое старое. В этой “цепочке” образования и профориентации, хочу еще раз повторить, первейшая роль отводилась работе с книгой. Это касалось не только гуманитарного, но и технического образования. “Учитесь и читайте. Читайте книги серьезные, – советовал Ф.М.Достоевский. – Жизнь сделает остальное”.
Кстати, Филлипов в одном из интервью рассказывал об интересных данных по Тульской области. “Опросили детей об их отношении к Достоевскому, Чехову… В вопроснике были позиции: “не знаю”, “не читал”, “не нравится” и т.д. 40 процентов опрошенных ответили по этим авторам: “Ненавижу!” Представляете?! Вот что получается, когда заставляют читать насильно”.
Параллельно с этим опросом, но только в других школах области я поставил бы такой вопрос: “Как вы относитесь к фильмам и телефильмам, поставленным по произведениям Достоевского, Чехова? Вряд ли кто сказал бы: “Ненавижу!” И вот почему.
Поскольку читатель, зачастую сам того не подозревая, является соавтором книги, то чтение ее – не что иное, как творческая работа ума и души читателя, и чем сложнее книга, тем сложнее эта работа. А просмотр фильма или телефильма, поставленного по художественному произведению, – это скорее потребление результата труда творческого коллектива создателей фильма или телефильма. А потреблять результат чужого труда всегда легче, чем самому трудиться над книгой.
Прогресс в массовой коммуникации информации, знаний сильно ударил по гуманитарному образованию школьников, поскольку интерес к книге и заинтересованность в ней заметно ослабли. Однако только для тех, кто не заинтересован в глубоких знаниях, кто ищет легкий путь к получению свидетельства о среднем образовании, вузовского диплома. Им не надо читать книги о географических открытиях, о путешествиях по континентам и странам: телевидение все покажет – и Индию, и Америку, и Бразилию… Зачем читать четырехтомную “Войну и мир” Толстого, если есть многосерийный фильм Бондарчука.
Что касается литературы, то в мое школьное время бедность материально-технического обеспечения была союзником учителя, а сегодня богатство материально-технического обеспечения учебного процесса стало по существу его противником.
Бедность в школу не вернешь, а богатство из нее не выгонишь. В таком случае что же делать? На этот вопрос должны ответить специалисты. Однако один совет.
…В начале учебного года середины 80-х годов я приехал в Калужский педагогический институт. Я собирался спросить первокурсников, почему они выбрали профессию учителя. Студенты разных факультетов поодиночке приглашались на беседу со мной в кабинет ректора. При этом, чтобы не стеснять ребят присутствием ректора, я просил его не принимать участие в беседе.
Что больше всего удивило меня в ответах? Из тридцати студентов ни один, даже тот, кто готовился стать учителем-словесником, не назвал книгу одним из “импульсов”, подтолкнувших его к профессии учителя.
Когда за последним моим собеседником закрылась дверь, в кабинет вошел ректор. Я тут же, с ходу, задал ему вопрос:
– А кто или что определило ваш выбор учителя?
Он, не задумываясь, ответил:
– Родители. Книги. Война.
Ректор был из поколения “книжных” мальчиков 30-х годов, прошедших Великую Отечественную войну.
Профессия учителя литературы, по-моему глубокому убеждению, – творческая профессия, как и профессия писателя, литературного критика, сценариста, режиссера, актера… Почему человек, желающий стать литературным критиком, сдает творческий экзамен в Литературном институте, а человек, желающий стать учителем литературы, не сдает такой экзамен?
Поскольку по идее учитель на уроках литературы должен выступать не только толкователем творчества писателя, но и как бы его соавтором, то, на мой взгляд, необходим творческий экзамен для абитуриента, чтобы прояснить, способен ли он урок литературы сделать творческим, не говоря уж о том, что необходимо “прощупать”, насколько он начитан, какое место в его жизни занимает книга. В любом случае крайне необходимо очень серьезное собеседование.
Николай ФИЛИН
Выбор читателей
Комментарии