Новая книга профессора МГУ Михаила Михайловича Голубкова сложилась из работ разных лет, обращенных к литературной истории ХХ в., современности, и поднимает наболевшие вопросы о состоянии сегодняшнего преподавания русской литературы, ее месте в общественной жизни, в области гуманитарного образования, претерпевающего разрушительные псевдореформы.
Одним из магистральных сюжетов исследования стало осмысление того, как в разные исторические периоды литература, с одной стороны, искала художественный язык для выражения духа меняющегося времени, а с другой – обладая жизнетворческим, профетическим потенциалом, «подготавливала» новые эпохи и намечала контуры будущего. Примечательны в этом плане разделы о художественных концепциях революции как в литературе 1920‑х гг. (Блок, Маяковский, Булгаков), так и в творчестве Горького и Солженицына; об образах войны в прозе Симонова, Гроссмана, Бондарева; о феномене эпохи перемен в частной, творческой, литературно-общественной жизни, ставшем предметом изображения в произведениях современного писателя Ю.Полякова.
«Странные сближенья» (таково название одной из глав книги) побуждают вглядеться в неявные пересечения писательских судеб, парадоксы творческих репутаций, замысловатые узоры истории. «Гуманист» Горький и «религиозный писатель» Солженицын увидены здесь как «создатели эпических полотен национальной жизни в ее историческом измерении» (с. 183), как художники, подвергшиеся мифологизации их собственных образов в культуре и общественном сознании. Нетривиальным стало соотнесение творческих путей, литературных и исторических воззрений Солженицына и его «принципиального идейного оппонента» Полякова (с. 215).
Отношения личности с эпохой, сквозные для новейшей литературы раздумья о том, «как нас обманывает история», рассматриваются и в процессе монографического изучения отдельных текстов. Набоков как автор «Защиты Лужина», «Дара» предстает как художник, ведущий «поиски эстетического противостояния агрессии исторического времени против частного человека» (с. 237). В иных условиях эта коллизия, осложненная попытками персонажей примирить внутреннюю свободу с компромиссами, разворачивается и в романе «В круге первом», и в недавних недоосмысленных пока романах Полякова «Любовь в эпоху перемен», «Веселая жизнь, или Секс в СССР».
Концептуально насыщенной и приглашающей к дискуссии о месте литературы в современности получилась глава «ХХ век: начала и концы». Весомы здесь систематизация научных принципов периодизации русской литературы ХХ-ХХI вв., тезис о «кольцевой композиции» (с. 87) этой литературной эпохи, оказавшейся между двумя поворотными и по-своему драматичными рубежами веков. Художественной революцией первого рубежа было предвосхищено новое мироощущение личности ХХ столетия, тектонические же сдвиги только что пройденного стыка тысячелетий обусловили, по убеждению автора книги, принципиально изменившиеся в сравнении с былыми временами качества и функции художественной литературы.
Обозревая «рубеж веков глазами современника», М.Голубков предложил плодотворный вариант описания нынешней, развивающейся с конца 1980‑х гг. литературной ситуации. Широкие обобщения совмещены здесь с любопытными частными наблюдениями. Предпринимается анализ и «возвращенной» литературы, и постмодернизма в качестве эстетической системы, и несхожих путей актуализации прошлого современными авторами – от «Кыси» Толстой, ряда повестей и романов Сорокина до «Зоны затопления» Сенчина, несколько прямолинейно поименованной калькой с распутинского «Прощания с Матерой» (с. 109). Онтологические аспекты мироощущения современника раскрываются в соположении романов Полякова «Грибной царь» и Гришковца «Асфальт».
В целом взгляд Михаила Голубкова на литературную ситуацию последних десятилетий представляется довольно безотрадным, с чем не всегда есть основания согласиться. Можно спорить о том, в какой мере современная культура перестала быть литературоцентричной, «формировать систему общественных и социально-политических приоритетов» (с. 87), о потерях или преимуществах от атомизации литературной среды (с. 113), о том, что писатель теперь «утратил дар Пророка» (с. 87), хотя возведение писателя в ранг пророка чаще являлось следствием его позднейшей мифологизации. Вряд ли «изменение культурного статуса литературы привело к потере важнейшей ее функции: формирования национального сознания, рефлексии о национальной судьбе, поисков места страны в современном мире» (с. 116). Неужели недавние вызвавшие широкое обсуждение большие работы таких очень разных художников, как, например, Улицкая, А.Иванов, Водолазкин, Сенчин, Прилепин, Алексиевич, Шишкин, ничего не дали для общественной саморефлексии, позволяющей «мыслить о себе языком литературы» (с. 116)? Горькое замечание о современных литературных журналах «со съежившимися тиражами» (с. 118) может быть уточнено напоминанием об электронном распространении этих изданий, значительно расширившим их аудиторию и поле литературно-общественного диалога.
При кажущейся мозаичности книга Голубкова прозвучала как целостное, емкое высказывание о новейшей литературе, ее антропологическом содержании, о выраженном ею опыте духовно-нравственного, эстетического и социального противления всевластию государства и исторического времени, а потому будет интересна мыслящему читателю.
Михаил Голубков. Зачем нужна русская литература? Из записок университетского словесника. М., Прометей, 2021. – 344 с.
Комментарии