На чтение: ≈ 20 мин.“История в некотором смысле есть священная книга народов: главная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откровений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего”.
Н.Карамзин
План урока
1. “Грядущая смута на Руси”.
2. “Я всегда любил отечество… буду доволен, если смерть моя успокоит его”.
3. Несправедливый суд.
4. “Отечестволюбец”.
Безрадостно для Руси заканчивался XIII век. Казалось, в будущем нет никакого просвета. Горько восклицал с амовонов владимирских церквей епископ Сарапион: “…Разрушены божественные церкви, осквернены сосуды священные и честные кресты, и святые книги. Потоптаны святые места, святители мечу были пищей; плоть преподобных монахов птицам на снедь повержена. Кровь отцов и братьев наших аки вода многа землю напоила”.
На заре нового века возвысились два города, которые еще в начале прошедшего столетия были всего лишь крошечными крепостями на окраинах Владимирского княжества: Тверь и Москва.
Тверь первой выступила на общерусскую политическую арену. Сразу после смерти Александра Невского великокняжеский престол во Владимире занял его младший брат – тверской князь Ярослав Ярославич (1263-1272 гг.). В Твери подрастал молодой и сильный князь, сын Ярослава – Михаил. В 1285 году он становится тверским князем.
Грозными знамениями сопровождалась смерть городецкого князя Андрея, занимавшего до 1304 г. великокняжеский престол. Казалось, мало что предвещает грядущую смуту на Руси.
Два князя объявили себя наследниками: Михаил Тверский и Георгий Данилович Московский, но первый с большим правом, будучи внуком Ярослава Всеволодовича и дядею Георгиевым, следственно, старейшим в роде.
Добрый митрополит Максим тщетно уговаривал Георгия не искать великого княжения, обещая ему именем Ксении, матери Михайловой, и своим собственным любые города в прибавок к его Московской области. Дядя и племянник поехали судиться к хану, оставив Россию в несогласии и в мятеже. Одни города стояли за князя Тверского, иные за Московского. Георгий едва мог спастись от друзей Михайловых, которые не хотели пустить его в Орду и думали задержать на пути в области Суздальской. Наместники Михайловы хотели въехать в Новгород: жители не впустили их, сказав: “Мы избрали Михаила с условием, да явит грамоту ханскую, и будет тогда князем нашим, но не прежде!”
Через несколько месяцев решилась неизвестность: Михаил превозмог соперника и приехал с ханскою грамотою во Владимир, где митрополит возвел его на престол великого княжения. Зная неуступчивость врага своего, он хотел оружием смирить Георгия и дважды приступал к Москве, однако ж без успеха; кровопролитный бой под ее стенами усилил только взаимную их злобу, бедственную для обоих, как увидим. Современные летописцы винят одного князя Московского, который в противность древнему обыкновению спорил с дядею о старейшинстве. Сверх того Георгий по качествам черной души своей заслуживал всеобщую ненависть и, едва утвердясь на престоле наследственном, гнусным делом изъявил презрение к святейшим законам человечества. Несчастлива судьба Рязанского владетеля, Константина, плененного Даниилом: он шесть лет томился в неволе, княжение его, лишенное главы, зависело некоторым образом от Московского. Георгий велел умертвить Константина, считая сие злодейство нужным для беспрекословного господства над Рязанью, и весьма ошибся: ибо сын убиенного, Ярослав, под защитою хана спокойно наследовал престол отеческий как владетель независимый, оставив в добычу Георгию из городов своих одну Коломну. Самые меньшие братья Георгиевы, дотоле служив ему верно, не могли с ним ужиться в согласии. Двое из них, Александр и Борис Данииловичи, уехали в Тверь, без сомнения, недовольные его жестокостью.
Взяв с новгородцев 1500 гривен серебра, Михаил, поехав в Орду, жил там целые два года. Долговременное отсутствие, без сомнения, невольное, имело вредные следствия для него и для России.
Скоро позвали Георгия к хану, дать ответ на справедливые жалобы Михаиловы. Он поручил Новгород брату своему Афанасию и взял с собою богатые дары, надеялся быть правым в таком судилище, где председательствовало алчное корыстолюбие. Но Михаил уже нес обнаженный меч и грамоту Узбекову.
Георгий жил в Орде, три года кланялся, дарил и приобрел наконец столь великую милость, что юный Узбек, дав ему старейшинство между князьями российскими, женил его на своей любимой сестре Кончаке, названной в крещении Агафиею, дело не весьма согласное с ревностию сего хана к вере магометовой! Провождаемый моголами и воеводою их, Кавгадыем, Георгий возвратился в Россию и, пылая нетерпением сокрушить врага, хотел немедленно завоевать Тверь. Михаил отправил к нему послов. “Будь Великим князем, если так угодно царю, – сказали они Георгию именем своего государя, Только оставь Михаила спокойно княжить в его наследии; иди в Владимир и распусти войско”. Ответом князя Московского было опустошение тверских сел и городов до самых берегов Волги. Тогда Михаил призвал на совет княжеский епископа и бояр.
“Судите меня с племянником, – говорил он – Не сам ли хан утвердил меня на Великом княжении? Не заплатил ли я ему выхода или царской пошлины? Теперь отказываюсь от сего достоинства и не могу укротить злобы Георгия. Он ищет головы моей, жжет, терзает мою наследственную область. Совесть меня не упрекает; но, может быть, ошибаюсь. Скажите ваше мнение: виновен ли я пред Георгием?” Епископ и бояре, умиленные горестию и добросердечием князя, единогласно отвечали ему: “Ты прав, государь, пред лицом всевышнего, и когда смирение твое не могло тронуть ожесточенного врага, то возьми праведный меч в десницу; иди: с тобой Бог и верные слуги, готовые умереть за доброго князя”. – “Не за меня одного (сказал Михаил), но за множество людей невинных, лишаемых крова отеческого, свободы и жизни.
Вспомните речь евангельскую: кто положит душу свою за друга, той велик наречется. Да будет нам слово господне во спасение!” Великий князь, предводительствуя войском мужественным, встретил полки Георгиевы, соединенные с татарами и мордвою, в 40 верстах от Твери, где ныне селение Бортново. Началась битва. Михаил бросился в самую страшную сечу; шлем и латы его были прострелены и иссечены, но сам он остался невредим; татары и Юрьево войско побежали; множество пленников, которых татары побрали в тверских селах, смотрели скованные на эту битву и молились за своего князя. Когда он освободил их, они плакали от радости. Михаилу представили жену Георгиева, брата его Бориса Данииловича и воеводу Узбекова, Кавгадыя, вместе с другими пленниками. Великий князь запретил воинам убивать татар и, ласково угостив Кавгадыя в Твери, с богатыми дарами отпустил его к хану. Сей лицемер клялся быть ему другом, обвинял себя, Георгия и говорил, что они воевали Тверскую область без повеления Узбекова.
Князь Московский бежал к новгородцам, которые, еще не знав об успехе его в Орде, дали Михаилу слово не вмешиваться в их распрю. Узнав торжество Михайлово, новгородцы вступились за Георгия: собрали полки и приближались к Волге. На другой стороне развевались знамена тверские; однако ж Великий князь не хотел вторичной жестокой битвы и предложил Георгию ехать с ним в Орду. “Хан рассудит нас, – говорил Михаил, – и воля его будет мне законом. Возвращаю свободу супруге твоей, брату и всем новгородским аманатам”. На сем основании сочинили договорную грамоту, в коей Георгий именован Великим князем. К несчастию, жена Георгиева скоропостижно умерла в Твери, и враги Михайловы распустили слух, что она была отравлена ядом. Может быть, сам Георгий вымыслил сию клевету; по крайней мере охотно верил ей и воспользовался случаем очернить своего великодушного неприятеля в глазах Узбековых. Провождаемый многими князьями и боярами, он вместе с Кавгадыем отправился к хану; а неосторожный Михаил еще медлил, послав в Орду 12-летнего сына, Константина, защитника слабого и бессловесного.
Между тем, как враг его действовал в Сарае и подкупал вельмож монгольских, Великий князь, имея чистую совесть и готовый всем жертвовать благу России, спокойно занимался в Твери делами правления; наконец, взяв благословение у епископа, поехал.
Великая княгиня Анна провожала его до берегов Нерли; там он исповедался с умилением и, вверяя духовнику свою тайную мысль, сказал: “Может быть, в последний раз открываю тебе внутренность души моей. Я всегда любил отечество, но не мог прекратить наших злобных междоусобиц: по крайней мере буду доволен, если хотя смерть моя успокоит его”. Михаил, скрывая сие горестное предчувствие от нежной супруги, велел ей возвратиться. Посол ханский, именем Ахмыл, объявил ему гнев Узбеков. “Спеши к царю, – говорил он, – или полки его через месяц вступят в твою область. Кавгадый уверяет, что ты не будешь повиноваться”. Устрашенные сим известием, бояре советовали Великому князю остановиться. Добрые сыновья Михаиловы, Дмитрий и Александр, также заклинали отца не ездить в Орду и послать туда кого-нибудь из них, чтобы умилостивить хана. “Нет, – отвечал Михаил, – царь требует меня, а не вас: подвергну ли отечество новому несчастию? За мое ослушание падет множество голов христианских; бедных россиян толпами поведут в плен. Мне надобно будет умереть и тогда: не лучше ли же ныне, когда могу еще своею погибелью спасти других?..”
Михаил нашел Узбека на берегу Азовского моря, при устье Дона; вручил дары хану, царице, вельможам и шесть недель жил спокойно в Орде, не слыша ни угроз, ни обвинений. Но вдруг, как бы вспомнив дело совершенно забытое, Узбек сказал вельможам своим, чтобы они рассудили Михаила с Георгием, и без лицеприятия решили, кто из них достоин наказания. Начался суд. Вельможи собрались в особенном шатре подле царского привязали Михаила и велели ему отвечать на письменные доносы многих баскаков. Великий князь ясно доказал их несправедливость свидетельствами и бумагами; но злодей Кавгадый, главный доноситель, был и судиею! Во второе заседание привели Михаила уже связанного и грозно объявили ему две новые вины его, сказывая, что он дерзнул обнажить меч на посла царева и ядом отравил жену Георгиеву. Великий князь отвечал: “В битве не узнают послов; но я спас Кавгадыя и с честию отпустил его. Второе обвинение есть гнусная клевета: как христианин свидетельствуюсь Богом, что у меня и на мысли не было такого злодеяния”. Судии не слушали его, отдали под стражу, велели оковать цепями. Еще верные бояре и слуги не отходили от своего злосчастного государя: приставы удалили их, наложили ему на шею тяжелую колодку и разделили все драгоценные одежды княжеские.
Несколько раз верные слуги предлагали ему тайно уйти, сказывая, что кони и проводники готовы. “Я никогда не знал постыдного бегства, – отвечал Михаил, – оно может только спасти меня, а не отечество. Воля господня да будет!”
Кавгадый ежедневно приступал к царю со мнимыми доказательствами, что Великий князь есть злодей обличенный: Узбек, юный, неопытный, опасался быть несправедливым; наконец, обманутый согласием бессовестных судей, единомышленников Георгиевых и Кавгадыевых, утвердил их приговор.
Михаил сведал и не ужаснулся; отслушав заутреню, благословил сына своего, Константина; поручил ему сказать матери и братьям, что он умирает их нежным другом. Час решительный наступал, Михаил взял у священника псалтирь и читал слова: “Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя”. Душа его невольно содрогнулась. Игумен продолжил чтение: “Возверзи на господа печаль твою”. Продолжил князь: “Кто даст ми криле яко голубине? и полещу, и почию…”.
И в то самое мгновение вбежал в ставку один из его отроков с лицом бледным, сказывая дрожащим голосом, что князь Георгий Даниилович, Кавгадый и множество народа приближаются к шатру. “Ведаю для чего”, – ответствовал Михаил и послал юного сына своего к царице Баялыни.
Георгий и Кавгадый остановились близ шатра, на площади, и сошли с коней, отрядив убийц совершить беззаконие. Всех людей княжеских разогнали: Михаил стоял один и молился. Злодеи повергли его на землю, мучили, били пятами. Один из них, именем Романец, вонзил ему нож в ребра и вырезал сердце. Георгий и Кавгадый, узнав о смерти святого мученика – ибо таковым справедливо признает его наша церковь, – сели на коней и подъехали к шатру. Тело Михайлово лежало нагое. Кавгадый, свирепо взглянув на Георгия, сказал ему: “Он твой дядя; оставишь ли труп его на поругание?” Слуга Георгиев закрыл оный своею одеждою.
Михаил не обманулся в надежде на добродушие супруги Узбековой, она с чувствительностью приняла и старалась утешить юного Константина; защитила и бояр его, успевших отдать себя в ее покровительство; другие же, схваченные злобными врагами их государя, были истерзаны и заключены в оковы. Георгий послал тело Великого князя в Маджары, город торговый. Там многие купцы, знав лично Михаила, желали прикрыть оное драгоценными плащаницами и внести в церковь; но бояре Георгиевы не пустили их к окровавленному трупу и поставили его в хлеве; наконец привезли в Москву и погребли в монастыре Спасском (в Кремле, где стоит еще древняя церковь Преображения).
Злодей Кавгадый чрез несколько месяцев кончил жизнь свою внезапно; увидим, что Провидение наказало и жестокого Георгия, а память Михаилова была священна для современников и потомства; ибо сей князь, столь великодушный в бедствии, заслужил славное имя отечестволюбца. Все жалели об нем искренно, но всех более верные, мужественные тверитяне: ибо он возвеличил сие княжение и любил их действительно как отец.
Михаил Тверской первым из русских князей стал титуловаться “великим князем всея Руси”. Он канонизирован русской православной церковью.
Заключительная часть
На протяжении тысячелетней истории России большинство людей, проживавших в стране, и в смутные, и в хорошие времена, гордились своей принадлежностью к ней.
Российский человек мог обладать самыми скромными способностями и дарованиями. Но в определенных обстоятельствах проявлялись его особые свойства, которые свидетельствовали о том, что это ГРАЖДАНИН.
Гражданские чувства – это движения души, не позволяющие честному человеку спокойно взирать на беды страны, несчастья других людей.
История жизни и смерти Михаила Тверского повествует о людях, о человеке, в чьих сердцах живет любовь к человечеству, к своему дому, краю, Родине.
Любовь ЗОТОВА,
учитель истории и граждановедения
Тверская область
Выбор читателей
Комментарии